Уважаемый господин М. - Герман Кох

Как вы отнеслись бы к возможности еще раз заполнить эти белые пятна? К переработанному изданию «Расплаты», где будут даны ответы на вопросы, оставшиеся открытыми? Будь я писателем, я не смог бы противиться такому искушению.

Не прошло и года, как вы поселились здесь, наверху. В романе такое было бы невозможно. Писатель поселяется этажом выше… да, кстати, а выше кого? Персонажа? Нет, я не персонаж. Я человек из плоти и крови, которого писатель легко и непринужденно взял за основу для своего персонажа. В романе это было бы откровенно недостоверно. Слишком много совпадений. Совпадения подрывают достоверность рассказа.

Нет, есть только одна сфера, в которой мы принимаем совпадения, и это действительность. «Какое совпадение!» – говорим мы, а потом преподносим сочный анекдот, в котором совпадение играет главную роль.

И напротив, можно было бы сказать, что совпадение, сделавшее нас соседями, достоверно только потому, что оно произошло в действительности.

Нарочно не придумаешь, как говорят в народе. Во всяком случае, писатель такого не придумает.

Будто вчера, я вспоминаю тот день, когда пошел в кино смотреть экранизацию «Расплаты». Зрителей было не много, как это часто бывает на дневных сеансах. Вспоминаю тот момент, когда на экране впервые появились двое школьников. Юноша берет девушку за руку.

– Ты должна знать, что я люблю тебя больше всего на свете, – говорит он, и мне становится смешно от такой совершенно неестественной и недостоверной фразы, произнесенной еще более недостоверным актером – актером такого типа, на который у голландской кинематографии имеется патент. Я так рассмеялся, что из темноты зала на меня со всех сторон зашикали.

Люди читают книгу и при этом сами придумывают лица. Потом они идут на экранизацию этой книги – и придуманные ими лица уничтожаются лицом актера на белом полотне.

В моем случае было совсем иначе. И когда я читал книгу, и когда смотрел фильм, я постоянно видел одно и то же лицо.

Мое собственное.

7

Сегодня утром пришла открытка. Открытка… В этом есть что-то трогательное, что-то из былых времен. Из тех былых времен, откуда пришли вы, где лежат ваши корни, если можно так выразиться.

Вы сами слишком охотно кокетничаете этими былыми временами. В интервью вы никогда не преминете подчеркнуть, что не привыкли к новейшим изобретениям. Компьютеры, интернет, электронная почта, мобильная телефония – от всех этих вещей вы держитесь подальше.

– Переписку по электронной почте за меня ведет жена, я слишком стар, чтобы приниматься за это.

– Иногда я слушаю, как люди в поезде говорят по мобильному телефону, и задаюсь вопросом, далеко ли мы ушли от неандертальцев.

– Первый вариант я пишу от руки, потом печатаю. На старой пишущей машинке, да. Как-то раз я попробовал писать на компьютере, но почувствовал себя так, будто регистрирую пассажиров в аэропорту. Или работаю в филиале какого-то банка.

Однажды это заводит вас слишком далеко, и кокетство себя выдает. Это было, когда вы усомнились в пользе электрогитар:

– Да ради всего святого, зачем усиливать гитару? Всегда кажется, что гитарист не владеет техникой и старается скрыть это, производя как можно больше шума.

К кому вы пытаетесь обратиться с подобными высказываниями? Вероятно, к читателям, которые, в точности как и вы, повзрослели в годы Второй мировой войны. К читателям, которые (в точности как и вы) считают, что после определенного возраста не получаешь больше никаких новых впечатлений.

В остальном вы, разумеется, имеете полное право делать то, что делаете. Печатать на пишущей машинке – почему бы и нет? Речь не о том, правы или не правы люди, живущие прошлым, речь о том, до кого они пытаются таким способом дотянуться и чего достичь.

Вот что вы, по-моему, хотите преподнести читателям своих книг: угольную печку вместо центрального отопления, велосипед с ножным тормозом, учителя, к которому обращаются на «вы», вместо учителя, который старается быть таким же молодым, как его ученики. Точно таким же молодым и похотливым – прежде всего последнее.

Дело в том, что, с одной стороны, вы отчасти правы в своей оторванности от жизни. Разумеется, по мобильному телефону порой говорят совершенно ни о чем, но это справедливо для любых разговоров. И для разговоров у деревенской колонки тоже. Мы не должны ностальгически притворяться, будто разговоры у деревенской колонки были чем-то лучше тех, что можно услышать в наши дни в опаздывающих поездах («Алло, это я, мы опять стоим, а ты где?»).

Люди больше всего любят болтать ни о чем, это уже тысячи лет так, причем ко всеобщему удовольствию. Об СМС и электронных сообщениях я совсем не хочу здесь говорить. Они облегчают взаимные контакты, как слабительные средства облегчают дефекацию. Но превышение дозы слабительных, как известно, не приводит ни к чему, кроме диареи.

В сущности, вы правы, когда пишете от руки, а потом букву за буквой печатаете свои сочинения на чистом листе бумаги, это заставляет мыслить медленно. Удобства ради я не останавливаюсь здесь на вопросе, полезен ли при медленном мышлении посредственный ум. Речь о самой идее.

Ваша жена написала вам открытку, потому что электронные письма или СМС – от лукавого. У нее милый почерк, и это – я говорю без всякой задней мысли – девчачий почерк. Почерк с округлыми буквами и с кружочками вместо точек. Психологи говорят, что кружочки вместо точек свидетельствуют об эгоцентризме, но, по-моему, здесь следует делать четкое различие между мужчинами и женщинами.

Иногда я натыкаюсь на почтальона, когда он внизу, у входной двери, раскладывает почту по ящикам. Иногда, как сегодня утром, он еще только сортирует почту, стоя у своей тележки.

– Давайте я разложу, – говорю я.

– Точно?

– Точно. Мы в этом мире – чтобы помогать друг другу, разве нет?

Так зачастую и происходит. Совершенно естественно. Нормальный, симпатичный человек избавляет почтальона от части его работы. Наверное, только в более поздней реконструкции – с черно-белым изображением и угрожающим закадровым голосом – можно было бы увидеть какое-то отклонение от нормы. Почта, предназначенная другим, кажется подозрительной в твоих руках, только если развязка известна заранее, а за кадром звучит наводящая на нужные мысли музыка.

Я всегда пережидаю, пока почтальон пойдет со своей тележкой дальше, и только тогда начинаю распределять почту по ящикам. Я разглядываю каждое письмо в отдельности, прежде чем даю ему соскользнуть в нужный почтовый ящик. Назовем это здоровым интересом. Выписки из банковских счетов, абонементы и напоминания обогащают мои сведения о соседях. Я никогда не захожу слишком далеко. Не дольше секунды смотрю на синий конверт налоговой службы, а затем сразу опускаю его в ящик адресата.

Иногда я представляю себе, что кто-то, сидя в припаркованном на противоположной стороне улицы микроавтобусе, меня снимает. Неприметный микроавтобус, на боку прописными буквами выведена фамилия поставщика или сантехника. Операция под прикрытием, в одной из букв «о» просверлено отверстие, только совсем вблизи можно увидеть линзу объектива. Телеобъектива. Изображения расплывчатые, зернистые, но не происходит ничего необычного. Я не беру почту наверх, чтобы там, на свободе, распечатать конверты над паром. Я не смотрю на конверт дольше, чем нужно, чтобы прочитать фамилию адресата. Частная переписка явно приходит в упадок, открытки видишь исключительно в сезон летних и зимних спортивных отпусков.

Так я разглядывал сегодня утром и открытку от вашей жены. Я поднес ее ближе к глазам, как будто не мог прочитать адрес. К счастью, девчачий почерк очень разборчив. В течение секунды я думал о микроавтобусе на противоположной стороне. Поэтому я покачал головой, словно слишком поздно заметил свою ошибку – словно только через секунду понял, что открытка адресована не мне, а моему соседу сверху. Потом я улыбнулся. Я еще немножко повертел открытку в руках, посмотрел картинку на ее лицевой стороне и опустил ее в ваш ящик.

Теперь возможно многое. Можно в миллион раз увеличить крупнозернистое изображение и выкадрировать его. Допустим, сегодня утром на противоположной стороне улицы действительно стоял бы микроавтобус, – тогда после достаточного увеличения и кадрирования можно было бы увидеть, с какой открытки я за секунду прочитал текст и кому она была адресована.

Никаких подозрительных действий видно бы не было, но можно было бы доказать, что сегодня утром, сопоставив текст и изображение, я узнал, где она находится.

Это и была истинная причина, почему я покачал головой. Почему улыбнулся. Я улыбнулся, потому что теперь знаю, где она. А покачал головой, потому что и сам, конечно, мог бы догадаться раньше.

8

В прошлую субботу, приняв душ, вы пошли в кафе – здесь, на противоположной стороне. Услышав, что вы захлопнули дверь, я вышел на балкон, чтобы посмотреть, как вы переходите улицу. Вы не умеете варить кофе. Вы не знаете, что масло надо достать из холодильника заранее. Вы бы только ошпарились убежавшим молоком.