Годы эмиграции - Марк Вишняк

Не столько по присущему молодости и эсерам оптимизму, сколько по простому неведению я, вместе с другими, склонен был толковать «отсрочку» в благожелательном для чести Союзников смысле, Мы считали эту отсрочку кратковременной, вызванной желанием сохранить нейтралитет в гражданской войне в России и невозможностью определить, при нескольких правительствах на различных фронтах, в чьих же руках находится реальная власть. Это оказалось глубоким, трагическим заблуждением. Оказалось, Союзники, в лице прежде всего премьера Франции Клемансо и президента Пуанкарэ, уже давно перестали считать Россию в числе Союзников в борьбе и победе над блоком центральных держав.

Помимо тех, кто изменил свое отношение к бывшей союзнице, это было известно очень немногим русским государственным и политическим деятелям. Я не был в их числе. Однако и осведомленные в этом оставались в неведении того, что было Союзниками засекречено. Во время Конференции мира считалось несвоевременным оглашать то, что им случайно стало известно.

В 1934 г. была опубликована в Нью-Йорке на английском языке исключительно интересная книга А. Ф. Керенского «Распинание свободы» («Crucification of Liberty»). Глава книги «Союзники и Временное Правительство» (она напечатана и по-русски в «Современных Записках», кн. 55, 1934 г.) имеет ближайшее отношение к нашей теме. А. Ф. отмечает, что раньше «писал сдержанно о подлинной политике Парижа и Лондона после революции по отношению к России и Временному Правительству в частности». Но он чувствует, что «настало время сказать правду об этой политике, какой она была».

И Керенский сообщил, как он был поражен, узнав уже в эмиграции, едва ли не в 1920 году, подробности переговоров о сепаратном мире, которые вели Париж, Лондон, а потом и Рим с австрийским императором Карлом. Переговоры велись за спиной России в апреле 1917 года, т. е. в самом начале Февральской революции, когда министром иностранных дел был испытанный сторонник союзной дипломатии П. Н. Милюков. Большинство союзных дипломатов относилось к Временному Правительству критически, а кое-кто и враждебно, за его заявление, что «Свободный русский народ, защищая свои границы, не стремится к завоеванию чужих земель, не хочет ни с кого взыскивать дани и стремится к скорейшему заключению справедливого всеобщего мира на началах самоопределения народов». Это «донкихотское», как выразился Керенский, заявление через 18 месяцев вошло в знаменитые и всеми сочувственно воспринятые «14 пунктов» американского президента Вильсона.

Париж, Лондон, Рим одобрили отказ России от обещанного ей Союзниками Константинополя, но продолжали цепко держаться за территории, которые должны были по соглашению отойти к ним: германские колонии и флот к Англии, Эльзас-Лотарингия и территория по левому берегу Рейна к Франции, Дальмация к Италии.

Описание этого эпизода Керенский заканчивает сообщением трагического события из его общения с союзными дипломатами, длительное умолчание о котором он считал своей «личной ошибкой», которую не мог повторить теперь после того, как обещал быть совершенно откровенным.

Случилось это в сентябре 1917 года, вслед за ликвидацией восстания ген. Корнилова. Послы предъявили Временному Правительству вербальную ноту с ультимативным требованием принять в кратчайший срок решительные меры для восстановления порядка на фронте и в тылу. Слушая послов, А. Ф. «пережил в душе целую бурю. Вот сейчас взять и опубликовать эту ноту в печати с разъяснением – кто, где и когда и как помогал Корнилову, и сразу наступит конец союзу. Придется еще к зданиям союзных посольств до отъезда послов поставить хорошую охрану... Но я сдержался».

Позднее Керенский считал, что допустил непростительную ошибку, ограничившись предложением послам сделать их коллективное заявление как бы не бывшим: Союзники не опубликуют его за границей, Временное Правительство не сообщит о нем никому в России. Послы приняли предложение, и заявление осталось на годы неизвестным. Когда Керенский признал необходимым предать гласности это происшествие, он, очевидно, был не осведомлен об еще худшем отношении Англии и Франции к своему недавнему Союзнику и соратнику.

Это случилось тоже в 1917 году, но уже не при Временном Правительстве, а при сменившем его большевистском Совнаркоме, – 23 декабря 1917 года. Англия и Франция заключили тайное соглашение о разделе между ними «зон деятельности» (zones d’action, of activity) в России. За подписью военного министра Мильнера и товарища министра иностранных дел (будущего нобелевского лауреата) Роберта Сесиля со стороны Англии и министра иностранных дел Пишона и маршала Фоша со стороны Франции проведена была мысленно линия от Босфора через Керченский пролив к устью Дона и по его течению на Царицын. К западу от нее – Бесарабия, Украина с донецким и криворожским бассейнами и Крым отводились Франции; к востоку же – казачьи территории, Кавказ, Армения, Грузия и Закаспийская область составляли «зону» Англии. Одновременно с подписанием соглашения, военные эксперты представили меморандум о посылке союзных войск во Владивосток и Сибирь и продвижении английских частей в Турции к берегам Черного моря. Тайное соглашение преследовало и цель вооруженного выступления против Советской диктатуры – войну с центральными державами Союзникам предстояло вести еще больше 10 месяцев.

Трудно сказать, где начиналась вооруженная интервенция против большевиков и кончалось экономическое проникновение Англии и других в Россию и где кончалась интервенция и ее место занимала мечта об экономической экспансии. Во всяком случае тогда как русские историки были единодушны в том, что франко-английская интервенция преследовала главным образом цели экономической эксплуатации России, англичане – не все, конечно, держались противоположного мнения.

В частности, подписавший соглашение от имени Англии военный министр Мильнер ровно через год, почти день в день, официально заверял русского представителя в Англии К. Д. Набокова о полной солидарности Англии с ее друзьями в России. «Никто лучше вас не знает, что в Великобритании нет речи о политике эгоизма или увеличения. Наше единственное желание – ибо ясно, что таков и наш интерес, – чтобы Россия восстала и снова заняла принадлежащее ей по праву место в Лиге Наций. Не забываем мы и тех огромных жертв, которые Россия понесла на общее дело в первые три года войны». Так писал Мильнер через год после тайного соглашения, им же подписанного с другими. (См. письмо Набокова к Маклакову от 24 декабря 1918 года. – Архив В. А. Маклакова в Институте Гувера. – Стэнфорд, США, пакет I, досье 2). (Ср. также у Фишера. Цит. кн. Т. II, стр. 836.

Книга Фишера исключительно интересна и ценна, в частности потому, что она опирается и на 25 писем Чичерина к автору, бесед с ним, с Литвиновым, Караханом, Крестинским, Радеком, Сокольниковым, Иоффе и другими советскими олимпийцами. Чичерин даже читал его книгу в гранках. Написав документированную книгу, Фишер вместе с тем допустил промашки – элементарные, непростительные и не специалисту. В одном абзаце он умудрился В. А. Маклакова назвать «царским послом»; о Н. В. Чайковском сказать, что он «бежал» «со своего слишком утомительного поста (главы правительства) в Архангельске»; и, – что много серьезнее, – будто Конференция мира «консультировала» выдающихся русских деятелей от «белых монархистов и серых кадет до бледно-розового Керенского» (т. I, стр. 161).

Ряд авторов, в их числе Фишер, называет и ген. Деникина среди тех, кто опубликовал сведения о тайном соглашении Союзников 23 декабря 1917 г. Но это неправильно. Деникин упоминает о «тайных инструкциях английского правительства своим агентам о Константинополе и Закавказье» и о фактическом захвате «Великобританией и английским капиталом», но о соглашении конца 1917 г. в цитируемом месте («Очерки русской смуты», т IV, стр. 139, 1925 г.) ничего не сказано.

А. Марголин правильно отметил в своих «Записках еврея» об «Украине и политике Антанты», стр. 120, в 1922 г., что «впервые предает гласности эти сведения о соглашении между Англией и Францией, не зная точной даты, но зная, что оно во всяком случае предшествует времени заключения Брест-литовского мира».).

Всего этого Керенский не знал, когда писал о «Распинании свободы». Но мало кому, не только из нас, было известно в пору Конференции мира и опубликованное Керенским лишь после второй мировой войны.

А. Ф. попал за границу на год раньше нас. Он приехал в Лондон 18 июня 1918 года со специальным поручением от «друзей»: 1) осведомить руководителей союзных правительств о положении в России; 2) добиться ускорения помощи антибольшевистской России и 3) выяснить действительное отношение союзных правительств к событиями в России. С ним беседовали очень любезно в Лондоне Ллойд Джордж с Мильнером, а в Париже Клемансо с Пишоном. Английский премьер оказался малоосведомленным в русских делах и посоветовал Керенскому отправиться в Париж, куда и сам направился на очередное заседание военного совета Союзников. Если Ллойд Джордж был и в данном случае неискренен или даже двуличен, это было бы так же неудивительно, как и резкость Клемансо, ставшие во время войны второй натурой того и другого. Но произошло худшее, что поражает даже у Клемансо и о чем и через 49 лет нельзя читать спокойно.