Папа Хемингуэй - Аарон Хотчнер

— Ты слишком часто произносишь это слово! Можно найти и другие слова, но ты все время говоришь — дерьмовый, дерьмово, дерьмо! Ты вроде бы писатель, и у тебя должен быть хоть какой-нибудь запас слов!

— Мэри, ты просто не знаешь, что, когда побываешь на войне, такие слова приобретают особенный смысл.

— Ты хочешь сказать, что я не была на войне? Ты это хочешь сказать? Как будто я никогда не попадала под бомбежку!

— Ну да, ты знаешь, что такое попасть под обстрел, но это совсем другое, совсем не то, что быть солдатом.

— Ах, вот ты о чем? Но ты же сам на войне был всего лишь наблюдателем!

— Что, по-твоему, я не воевал под Хюртгеном?

— Но ты никогда даже не надевал форму солдата или летчика!

— И я никогда не трахался с генералами, чтобы написать очерк для «Таймс»!

— Назови хоть одного генерала, с которым я трахалась! Ты знаешь мужчин, которых я любила, и просто ревнуешь.

— Ревную? К кому — к этому жалкому журналисту? Трахаться с ним, наверное, так же волнующе, как компостировать билет в метро.

Слово за слово, они теряют контроль над собой, страсти накаляются, и обед идет насмарку. Я сидел во время этой отвратительной сцены и думал, что их враждебность, возможно, объясняется и тем, что эти люди уже не занимаются любовью — по крайней мере, друг с другом.

Помню еще одну безобразную ссору, которая случилась на сей раз в Испании. Мы все тогда жили недалеко от Малаги, на вилле Билла Дэвиса. Эрнест и Билл ушли в Малагу на почту. Там они случайно встретили старых друзей Эрнеста Слим Хейуорд (леди Кейт) и Лорен Бэколл. Эрнест пригласил их к обеду. Они были очаровательны, остроумны и великолепно смотрелись у бассейна в своих потрясающих бикини.

После обеда Эрнест заметил, что раз им всем было так хорошо вместе, почему бы гостьям не остаться на ужин? Однако Слим и Лорен сказали, что у них нет соответствующих туалетов. Тогда Эрнест предложил отвезти дам в их отель в Малаге, где они смогут переодеться. Когда Эрнест ушел в свою комнату снять плавки, Мэри, которая сразу после обеда удалилась к себе, вновь появилась, подошла к Слим и Лорен, сидевшим у бассейна, и заявила:

— Если вы появитесь здесь сегодня вечером, я покажу вам, что умею пользоваться этими штуками.

И, выложив на стол две пули, величественно удалилась.

Конечно, Слим и Лорен не рискнули приехать на ужин. Когда до Эрнеста дошел слух о том, что случилось, он пришел в ярость, а Мэри ему ответила соответственно. После этого вечера они не разговаривали друг с другом четыре дня.

В их жизни было множество таких ссор, ставших особенно частыми и ожесточенными в последний год жизни Эрнеста. Все это неизбежно должно было отразиться на его состоянии и, по-видимому, во многом спровоцировало то страшное помрачение рассудка, закончившееся роковым выстрелом. Мэри и сама описала множество таких ссор в книге «Как это было». «У него свой дом, — писала она, — дети, кошки. У меня же нет ничего… Я не могу бороться за обретение своего личного жизненного пространства… Я никогда не сомневалась, что Эрнест виноват во всех моих несчастьях…»

Мэри бомбардирует читателя одной жалобой за другой, и в конце концов он начинает думать, почему же эта женщина не рассталась со своим мужем. «Я так хорошо жила до встречи с тобой, — говорит она Эрнесту. — А когда ты постарел, я превратилась в настоящую сиделку для тебя и твоих детей». Мэри утверждала, что даже просила Эрнеста помириться с его второй женой. «Я любила Эрнеста, несмотря на него самого», — часто повторяла она. Однажды он особенно грубо ругал Мэри: «Чертова дура, жалкий военный корреспондент в юбке, весь вечер ты только и делала, что оскорбляла моих друзей. Быть отвратительнее просто невозможно!» В другой раз он швырнул на пол ее пишущую машинку и обозвал Мэри писакой с лицом Торквемады, смакующей всякую грязь.

В ответ Мэри сказала: «Твоя беда в том, что тебя никогда не интересовали мои чувства. Ты всегда — и когда мы были одни, и на публике — унижал меня, постоянно оскорбляя мое чувство собственного достоинства».

* * *

В последние годы жизни Эрнест был убежден, что его преследуют агенты ФБР. Считалось, что эта мания была проявлением его безумия. И только недавно, благодаря принятому Закону о свободе информации, публике стали доступны некоторые документы из архивов ФБР. Оказалось, что Эдгар Гувер и его ведомство действительно следили за Хемингуэем, вплоть до прослушивания его телефона в клинике Мэйо. Конечно, нельзя утверждать, что пристальное внимание ФБР вызвало его самоубийство, но, несомненно, оно повлияло на душевное состояние Эрнеста.

Дело на Хемингуэя было открыто ФБР после его участия в деятельности «Бригады Линкольна» во время войны в Испании. Тогда он работал без устали, создавая уникальное документальное свидетельство, дневник событий тех лет — «Землю Испании». Эрнест участвовал в вербовке добровольцев и поиске денег для бригады (кстати, Голливуд пожертвовал оборудование для двадцати полевых госпиталей). Все это еще более усилило внимание ФБР к Хемингуэю.

В 1949 году, когда Фолкнер получил Нобелевскую премию по литературе, Эрнест сказал: «Еще ни один сукин сын, когда-либо получавший Нобелевскую премию, не написал ничего такого, что заслуживало перечитывания». В то время высказывание Эрнеста было расценено как охаивание недостижимого, но в приложении к его собственной судьбе эти слова, несомненно, являются пророчеством. Мне кажется, что присуждение Нобелевской премии сыграло в творческом упадке Эрнеста большую роль, чем авиакатастрофы в Африке, которые могли послужить причиной импотенции, чем ссоры с женой и чем вынужденный отъезд с Кубы, от «Пилар»[2] и финки[3], где ему так хорошо работалось. Как часто Эрнест с завистью вспоминал о Жан-Поле Сартре, который смог отказаться от Нобелевской премии, когда ему присудили эту награду.

«Я думаю, Сартр понимал, — однажды с печалью и сожалением сказал Эрнест, — что эта премия — проститутка, которая может соблазнить и заразить дурной болезнью. Я знал, что раньше или позже и я получу ее, а она получит меня. А вы знаете, кто она, эта блудница по имени Слава? Маленькая сестра смерти».

В столетие со дня его рождения я счастлив, что моя книга, посвященная человеку, так много сделавшему для американской литературы и лично для меня, снова выходит в свет. На ее страницах — и случайные воспоминания, и его меткие и язвительные наблюдения во время наших путешествий по Италии, Франции и Испании. Так, в моей памяти навсегда останется вечер, когда мы остановились на дороге, увидев необычное гнездо на дымоходе — в нем сидел аист с маленьким аистенком. Эрнест всегда любил этих птиц, ставших неотъемлемой частью очарования Испании. Двадцать минут, если не дольше, он читал нам лекцию о жизни и повадках аистов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});