Белый мамонт (сборник) - Геннадий Прашкевич

А потом хряпнуть об камень. Чтобы не думал глупостей.

Так случилось с Хишуром. А притащили калеку в пещеру только потому, что к тому времени все пострадавшие от белого мамонта считались как бы опасными для трибы. Таких нельзя бросать в лесу или в тундре, потому что холгут рассердится еще сильнее. Пахучее, мол, бросили! Не надо такого!

Потому и притащили Хишура. Бросили в углу.

Он теперь сильно хромал. Один глаз совсем ничего не видел.

Известно, что настоящему охотнику некогда петь. Настоящий охотник всегда на ногах, всегда гонит зверя или спит в пологе с молодой женщиной. А Хишур ничего такого больше не делал. Только радовался. Так Люди льда думали, что Хишур радуется, а у него просто все дергалось и тряслось. От большой слабости издавал непристойные звуки. Но и трясясь, и издавая звуки, склеивал смолой лиственничные пластинки.

Склеенные из таких пластинок копья получались опаснее, чем просто обожженная в огне палка. Радуясь, моргая, издавая непристойные звуки, хмурый охотник придумал одну особенную игру: в свободное время подняться на холм и там ждать, кто первым услышит трубящего в тундре сердитого белого мамонта. Перед игрой запрещалось есть одуванчики, чтобы не отяжелеть в беге. А еще бросали в угол на землю всякие травяные зерна и обязательно заплетали в одежду клочок белой шерсти.

Первыми вызвались восемь самых лучших охотников трибы.

Они смеялись, каждый думал, что победит. Ведь кто-то должен был первым услышать трубные звуки. Но белый мамонт Шэли налетел внезапно, как шквал. Он прижал охотников к скале, отобрал и поломал стрелы и обожженные в огне деревянные копья. Некоторые охотники от отчаяния легли лицом на землю. От таких остались только кровавые ямы.

«Кто тебя научил такой игре?» – спросили Хишура потрясенные Люди льда.

Хишур хмуро ответил: «Дети мертвецов». И объяснил: «Дети мертвецов пришли во сне и научили меня плохому».

«Вот тебе наставление, – сказали строго Хишуру. – Ты хмурый. Ты совсем неправильно думаешь. Вот тебе важное наставление от твоей бабки, которая в детстве била тебя по лицу во время еды, и еще – когда ты нехорошо делал».

Сделали наставление. Но все равно теперь боялись Хишура.

А он криво шлепал большими босыми ступнями по вытертым шкурам, в беспорядке набросанным на пол пещеры, страшно подмигивал, дергался, тряс головой, издавал всякие (не всегда чтобы непристойные) звуки и все время говорил о Детях мертвецов.

Будто приходят во сне и учат плохому. Правда, хорошо учат.

А иногда неожиданный гнев нисходил на Хишура.

Тогда он страшно кусал собственную руку и рукоять ножа.

Спасаясь от такого, сам недалеко от пещеры в узком распадке поставил деревянный столб. Там запрещал брать ягоды и земную губу – гриб. Беседуя с духами, придуманными им самим, Хишур набросал на землю белых костей. Придуманные духи вроде бы обещали Хишуру помочь убить белого мамонта, но сами оказались мелкими и пугливыми. Понятно, что если бы даже такие мелкие и пугливые вместе с Людьми льда навалились на белого мамонта, холгуту не сдобровать, но пока Хишур уговаривал одних духов, другие улетали на охоту, а третьи вообще трусливо сидели у столба и ели тухлую рыбу.

Потом их рвало.

«…убейте белого мамонта…»

Хишура слушали, но верить не верили: помнили про веселую игру на дальнем холме. А еще не верили ему потому, что знали, какой такой белый мамонт. В хорошем настроении Шэли ходит раскачиваясь, земля под ним стонет. Наклонив лобастую голову, трясет толстыми мохнатыми засмоленными щеками, шумно разгребает снег единственным сохранившимся бивнем, добираясь до хрупкой подмерзшей травы. Куски мерзлой земли так и летят.

«…убейте белого мамонта…»

Единственным стареющим глазом Хишур всматривался в дымную мглу пещеры.

Никто не знал, что он там видел в дымной сгущающейся тьме. Спина согнулась. Скрючился, тонким стал. Женщины, жалея, тайком поили трясущегося калеку мутной водой. Думали, скоро умрет. Но Хишур все не умирал. Успел даже своих детей поменять на теплую медвежью шкуры, а жену зарезал.

«…ведь убивают все любимых, –пусть слышат все о том.Один убьет жестоким взглядом,другой – обманным сном,трусливый – лживым поцелуем,и тот, кто смел, – мечом…»

3

Набу был.

Толстый, короткий.

Толстые короткие руки.

Толстая косматая короткая голова.

Часто ронял каменный топор на толстую короткую ногу, потому прихрамывал.

Для уверенности вождь Набу держал при себе калеку без рук. Имя калеки никто не помнил, но знали его историю. Весной, когда растаял снег, и пробилась первая трава, калека, тогда молодой, красивый, лег отдохнуть под солнцем. К крепко спящему пришел строгий Господин преследования. Сначала проверил работу сердца, потом поймал во сне охотника, как олешка, и унес с собой. А то, что осталось на поляне, стало плакать, плохо пахнуть, жаловаться, падать в обмороки. Раньше, если даже просто маленькая рыба пускала газы в ручье – слышал, а теперь хоть закричись, ничего. Белый мамонт Шэли, встретив проснувшегося, взял в хобот толстую палку и так его отделал, что калека ходить теперь действительно мог только под себя. Вот и лежит, дикует.

«…в низенькой светелке с створчатым окном,где светится лампадка в сумраке ночном…»

Тени грозно мечутся по низким сводам, опадают, вновь восстают.

Завороженный ужасной игрой теней, калека хрипел, пытаясь выразить свои сложные чувства. Беззубая улыбка казалась детской. Охотники поворачивали круглые косматые головы в сторону раздающихся звуков. Вождь Набу тоже поворачивал голову, но смотрел больше в сторону женщины, которая раньше жила с калекой, а теперь сидела одна невдалеке от своих косматых подружек в самой глубине пещеры, плакала и сшивала лоскутки разных кож.

«…причудницы большого света…»

Ни один мужчина не видел ее наклоненного лица, но женщина калеки была такая красивая, что при одном только взгляде на нее любой человек подвергался опасности умереть от сладострастного трясения. И вовсе не по своей вине всех своих детей она принесла калеке от его собственных близких товарищей. Ноги мохнатые, нежные, ходила только по мягким шкурам. Ночью вождь Набу, жадно дыша, толкал камни, запирающие вход в логово калеки. Он чуял сладкий запах теплой плачущей женщины. «Открой, – ужасно шептал. – Я никого не трону». И хотел, в общем, немногого.

«…развитым локоном играть иль край одежды целовать…»

«Если не откроешь, – шептал ужасно, – разобью стену, сокрушу камни, выведу на тебя Детей мертвецов. Будут, смрадные, жить с тобой. Заполнят логово своими холодными тенями. Станет мертвых среди нас больше, чем живых».

От волнения ронял каменный топор на короткую ногу.

«…но никого, и ничего в ответ…»

Охотясь у Соленой воды, наткнулся на шерстистого носорога.

Рог плоский. Как нож. Над ним на носу еще один – как ножик. Морда злая, будто недоспал. Волосы дыбом. А чего сердиться? Вождь Набу лишнего ничего никогда не брал. У зверя вообще брал только одну шкуру.

А носорог сердится. Неизвестно, кем себя считал, но налетал как буря.

Псих прямо, даже белый мамонт к нему не подходил. Сделает большую кучу и идет прочь, как всякий другой зверь. Но вдруг закричит, закричит обидно и вернется. Сделает еще одну тоже большую кучу, нюхает и тащится. А увидел вождя Набу – совсем рогатую морду перекосило. Ничего личного, но бросился, вмял в землю.

«Сердитый!»

4

Ану был.

Нинхаргу был.

Лицо у Нинхаргу красное, как кровь. Челка рыжая, как у белого мамонта.

Быстро и много ел. Веселый. Мог обдирать зубами мясо с целого сустава, сначала с одной, потом с другой стороны. Как волк, как гиена. Первый придумал смазывать липкой смолой ловушки для небольших зверьков, отлавливаемых для пищи. Услышав, что на берегу Соленой воды живет старый человек Урруа, знающий особенную, еще более сильную, чем у него, смолу, пошел к берегу. Увидел: в ровдужной урасе висели куски вкусного вяленого мяса, всякая разная рыба висела, а на другой стороне – лахтачные кожи и ремни.

«Что привез?» – спросил человек Урруа.

«Ничего не привез», – ответил Нинхаргу.

«Что видел? Что слышал?»

«Ничего не видел, ничего не слышал».

«Чего хочешь?»

«Разного хочу».

«Чего разного?»

«Всего разного положи в три мешка. Вкусного мяса, ремней лахтачных. Особенной смолы положи, которая приклеивает».

«Что дашь за три мешка?»

«Ничего не дам».

«Тогда не положу».

Нинхаргу засмеялся и ударил человека Урруа.