Очарованный - Джиана Дарлинг

сказал я сквозь стиснутые зубы. — Если ты думаешь, что твои манипуляции не позволят мне узнать, кто отнял у меня жену, ты глубоко ошибаешься. Я не только найду их, но и прикончу голыми руками.

Чтобы подчеркнуть свою мысль, я еще раз обхватил руками его горло, сжимая так сильно, что почувствовал, как кости его позвонков скрежетали друг о друга.

Он позволил мне.

Зловещее предчувствие прокатилось по моей спине.

Всю мою жизнь мой отец всегда был на шаг впереди. В детстве я видел, как его ставили в невозможные положения по отношению к кредиторам, к испытывающим властолюбивым членам Ордена, когда я взрослел, и каким-то образом каждый раз, когда казалось, что конец близок, он ускользал из их хватки и оказывался на высоте.

Если он позволил мне наказать его сейчас, то потому, что это послужило его цели.

С отвращением я позволил ему упасть на ноги, а затем ленивым ударом ногой выбил их из-под него, так что он упал на траву возле дома.

Он пристально посмотрел на меня, его больше беспокоили следы грязи на его костюме от Spencer Hart, чем любое насилие, которое я ему причинил.

— Печально, как сильно ты позволил этой женщине проникнуть тебе под кожу. — Он усмехнулся надо мной, поправляя запонки. — Ни на одного моего сына не должна так влиять женщина, даже если она привлекательна.

Привлекательна?

Это слово было слишком бесцветным, чтобы описать ее. Она была великолепна от кончиков волос цвета полуночи до кончиков густых темных ресниц. Она была самым прекрасным созданием, которое кому-либо в ее жизни когда-либо посчастливилось увидеть, и все ее части, все это великолепие принадлежало мне.

Не только потому, что я завладел ею, сломал ее и использовал.

Но потому что по сути, черт возьми, на первобытном уровне она принадлежала мне.

Я зарычал низко в груди. — Ты явно мне не поможешь. Я выясню, кто ее похитил, даже если мне придется угрожать каждому влиятельному человеку на этой свадьбе.

— Эта фиктивная свадьба, — напомнил он мне. — Ты женился на ней только в ошибочной попытке выкопать себя из глубокой темной ямы, в которую ты загнал вас обоих верно?

Я стиснул зубы и коротко кивнул ему.

Он не заслуживал знать, что я чувствую к своей рабыне.

Моя topolina (с итал. мышонок).

Моя жена.

— Они убьют тебя за то, что ты любишь ее, — сказал он мне, вяло поднимаясь на ноги и стряхивая кусок травы со своего сшитого на заказ серого костюма. — Они убьют тебя, и ты это знаешь, так что сделай нам обоим одолжение и не допусти, чтобы наследника Грейторна убили за что-то настолько идиотское. Если ты будешь бродить, словно разъяренный слон в посудной лавке, тебя только убьют, а твоя драгоценная рабыня будет потеряна навсегда. Они просто ищут повод сбить тебя с толку или вообще устранить. С тех пор, как ты принял на себя избиение Рути, они наблюдали и ждали.

— Ее зовут Козима, — бессмысленно поправил я.

Он махнул рукой в воздухе, как будто это не имело значения.

— Если Орден действительно забрал ее, тебе лучше затаиться и сыграть преданного солдата, чтобы ты мог выяснить, кто это сделал.

Я грубо выдохнул, покосившись на Риддика, который стоял в стороне, готовый и ожидающий любых указаний. Он одновременно выглядел разозленным, но в то же время и сбитым с толку.

Мы оба знали, что Ноэль прав.

Как бы я ни ненавидел своего отца, как бы мне ни приходилось жить с ним и заботиться о нем, как того требовали общественные нравы британского высшего сословия и указания тайного общества, но в основном потому, что кто-то убил мою мать, я знал, жизнь была игрой.

Сложная игра в шахматы, в которой могут добиться успеха только самые лучшие.

И если бы я хотел победить Орден, когда у них на доске были самые сильные фигуры, мне пришлось бы вести долгую игру.

Это означало делать именно то, что сказал Ноэль.

Быть послушным, пока они не напортачат настолько, что я смогу извлечь из этого выгоду и положить им конец.

Навсегда.

— К счастью, у меня есть решение, которое не приведет к твоей казни, — беспечно предложил Ноэль. — Вентворт подал прошение о разводе со своей женой и планирует сбежать со своим рабом. Я знал об этом уже некоторое время, но ждал подходящего момента, чтобы сообщить об этом.

— Конечно. — Ноэль никогда не отдавал ни единой части себя или своих знаний, если это не давало ему огромной свободы действий и влияния.

— К несчастью для бедняги, он стал неосторожным, поскольку приближается дата его отъезда, и допустил ошибку. Ошибку, которую мне удалось запечатлеть на пленке.

Я посмотрел в глаза отца и заметил, насколько они пусты, словно стальная комната, наполненная спертым воздухом и ожидающая, чтобы кто-нибудь случайно в нее забрел. Камера заключения. Камера пыток.

Глаза человека без сердца.

Я с болью задавался вопросом, были ли это те же глаза, которые Козима видела, когда я глядел на нее и заставлял ее подчиниться в те первые несколько недель в бальном зале.

— Вентворт был одним из тех, кто пытался заявить права на Козиму на Охоте, — небрежно упомянул Ноэль, и только хитрый взгляд его глаз, устремленный в мою сторону, выдавал, что он знал, что своими словами забивает последний гвоздь в гроб Саймона Вентворта..

— Зачем ему это делать, если он так же любит свою рабыню, как ты утверждаешь? — возразил я.

— Почему ты сделал со своей рабыней столько ужасных вещей? Ты не хуже него знаешь, что за вами постоянно следят в попытке найти проступок. Они следили за ним с тех пор, как он отправил свою жену жить в их ирландское поместье, чтобы он мог побыть наедине с рабом. Это был правильный выбор — поймать и переспать с кем-то еще на Охоте, и ты должен был быть достаточно умен, чтобы сделать это самостоятельно. Я считаю, что ему почти удалось забрать твою мышку, прежде чем другой мужчина сбил его с лошади и чуть не забил до смерти в ручье… подумай, что бы этот человек сделал с ней, если бы его не прервали?

Это была чистая манипуляция.

Совершенно очевидно, грубо, как доисторический инструмент, грубо выколотый из камня.

Тем не менее, оно возымело эффект.

— Устрой все.

В детстве меня всегда тянуло к изучению классики, великих эпических поэм Гомера и Вергилия, олимпийских богов и трагических героических историй.

Я всегда больше всего отождествлял себя с Аидом, героем, который получил худший приз и остался