Убить Кукловода - Александр Григорьевич Домовец

животного ужаса, неизбежного в смертный миг. Запомнилась резкая боль в шее. И… всё. Придя в себя, Агасфер обнаружил, что висит в петле, что дышать не может, но всё-таки жив, хотя непонятно, почему. Провисев добрых полчаса, он дотянулся ногой до стола, подтащил его к себе и кое-как взгромоздился, после чего, сняв с шеи петлю, обнаружил, что снова может дышать. Только дышать не хотелось. Хотелось плакать. И умереть.

Сцепив зубы, Агасфер взял со стола нож и одним движением разрезал вены на левой руке. Короткая боль, брызги крови, мгновенно затянувшаяся рана. Даже шрама не осталось…

Агасфер закричал. Его ум, его душа, его тело умоляли о смерти. Повинуясь этой мольбе, Агасфер с разбега впечатал голову в стену и потерял сознание. Этим, собственно, всё и ограничилось, если не считать шишки на темени, которая, впрочем, исчезла с той же быстротой, с которой затянулись разрезанные вены.

После этого в течение ближайших дней Агасфер тупо старался расстаться с жизнью. Он раздобыл яду. Он подрался с пьяными торговцами пряностями. Он бросился вниз головой со скалы в окрестностях Иерусалима. И ничего – ничего! – не помогло ему. Яд вызвал недолгую резь в желудке, вот и всё. Торговцы, допившиеся до потери памяти, потыкали его ножами и в страхе разбежались, увидев, что изрезанный старик встал, как ни в чём не бывало, да ещё покрыл их отборной руганью. Прыжок со скалы показал, что сломанные рёбра и кости срастаются так же быстро, как затягиваются раны.

Сомнений не оставалось: приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Можно было бы, конечно, заплатить городскому палачу, чтобы тот, к примеру, отрубил ему голову, но Агасфер не стал этого делать. Он просто был уверен, что новая голова отрастёт, на глазах у палача, и тогда не оберёшься разговоров…

Уже не надеясь на удачу, Агасфер попытался просто уморить себя. Несколько дней он ничего не ел и не пил. Единственным результатом было слабое чувство голода и жажды, которое преследовало Агасфера всё время добровольного поста. В остальном он чувствовал себя, как обычно, и даже невольно стал подсчитывать, сколько сэкономил, отказавшись от еды на неделю. Но никак не мог сосчитать…

В те дни, скуля от страха и неизвестности, он старался понять, что его ждёт, и кто он теперь. Человек? Непохоже. Человек не может обходиться без хлеба, воды и воздуха, а он, Агасфер, мог. От яда, ножа или петли человек погибает, а он выжил. Стало быть, уже не человек. Тогда кто? Не находя ответа, Агасфер метался по комнате. Он то падал на колени, простирал руки вверх и бессвязно молился, то принимался богохульствовать, яростно проклиная Иисуса, и ещё яростнее себя за то, что не зарезал проповедника возле своего дома, прежде чем пересохший рот Назаретянина изрёк приговор. А теперь что делать? Делать-то что теперь? Неужто в самом деле ждать нового пришествия ненавистного Мессии? Но когда оно будет, и будет ли вообще…

Неделю, а может быть, и две, сапожник никуда не выходил. Потрясение было так велико, что свело бы в могилу всякого, но только не Агасфера. Он просто погрузился в себя и в свои горькие мысли, он больше не хотел никого видеть. И соседа, который навестил его, чтобы заказать новую обувь, а заодно выяснить, куда исчез и почему не появляется на людях старик (умер, что ли, наконец?), Агасфер встретил гнусной бранью. Он потрясал кулаками, он плевался, он грозил убить несчастного, который без спроса переступил порог его дома. Сосед в ужасе выбежал на улицу, а для Агасфера наступил момент отрезвления. Впервые за многие дни он пришёл в себя настолько, что задумался, как жить дальше.

Ясно было только одно: из этих мест пора уходить. Нельзя оставаться в городе, где на тебя показывают пальцем. Жить там, где всё опостылело. Где все ждут твоей смерти и считают прожитые тобою годы. Бежать, куда глаза глядят… Но сердце измучено тоской и неопределённостью, душа омертвела. Страшную, страшную смерть на кресте принял Назаретянин. Однако ещё страшнее вечная жизнь, которую он уготовил старому сапожнику…

При мысли об Иисусе Агасфер ощутил такой прилив ненависти, что вскочил на ноги с молодой резвостью.

Впоследствии он вспоминал этот миг бессчётное количество раз. Именно тогда он в каком-то озарении вдруг увидел своё будущее, и понял, чем займёт жизнь, обещавшую стать бесконечной. Понял и заскрежетал зубами от злобной радости.

…Агасфер ушёл из Иерусалима ночью. Полусонный стражник не хотел выпускать его, но Агасфер сунул медную монету, и тот с ворчанием открыл противно заскрипевшую створку городских ворот.

Оказавшись за городом, сапожник глубоко вдохнул воздух душной летней ночи, поправил лямку заплечной котомки и неторопливо побрёл вперёд. Ему было всё равно, куда идти. Спешить не приходилось.

Дни складывались в месяцы, месяцы в годы, а годы в столетия…

За первые три века странствий Агасфер обошёл множество мест. Он повидал египетские пирамиды и полноводную реку Конго, окунал руки в солёную рябь Мёртвого моря и бросал камни в стервятников, летавших над пустыней Негев. Он кочевал с арабами-бедуинами и спал с чернокожими женщинами. Он ел мясо диковинных животных и пил пряно пахнущие напитки, после которых голова становилась лёгкой, а ноги тяжёлыми. Он всё пробовал, всё наблюдал, всё запоминал.

Когда ему надоедало бродить, он останавливался на несколько недель, порой месяцев, пожить в каком-нибудь городе. Деньги ему почти не требовались, да и на что деньги перекати-полю, способному обходиться без пищи и крова? Но время от времени была нужна новая одежда или обувь, и тогда он садился в людном квартале с протянутой рукой. Вид измождённого старика вызывал жалость, подавали неплохо – никому ведь не приходило в голову, что в худом жилистом теле скрыта нестарая сила, а белым крепким зубам Агасфера, если присмотреться, позавидует и молодой…

Агасфер чувствовал себя здоровым и сильным, как никогда. Постоянное ощущение бодрости не зависело от времени дня или года, было с ним в жару и холод. Оно не приедалось и составляло чуть ли не единственное удовольствие в тусклой жизни Агасфера. Ещё он по-прежнему загорался при виде широкобёдрых женщин – и молодых, и зрелых, – на которых готов был тратить всё, что зарабатывал милостыней. И не только ею.

Однажды Агасфер остановился пожить в арамейском городе Тисе. И вот как-то вечером отправился в дом, где принимали гостей доступные женщины. Агасфер выбрал блудницу по имени Мира, но договориться с ней не удалось: за свои ласки Мира заломила несусветную цену. Напрасно распалённый Агасфер клялся, что