Избранные стихи в переводе А.Гомана - часть 1 - Натан Альтерман

Время шире, шире… Тысячу пробило

Сердце. Взор, как встречей, затенён росой.

Чёрных слуг поверг фонарь, играя силой,

На настил причала плетью золотой.

Струи ветра смущены, в волненье

Льют прохладу с губ, обняв за плечи сад.

Зла зелёный мрак. Огней и страхов тленье.

В чёрной пене ночи закипает клад.

И с голодным стоном глядя вверх на небо,

Позолотой глаз светясь до облаков,

Испаряет город клубы камня с гневом

С тёмных башен, стен и куполов.

Есть «канонический» перевод Леи Гольдберг. См., например,

http://www.laidinen.ru/women.php?part=1766&letter=%C3&code=4694

Голос

Торговую площадь притихшую ночь

Заслонила стеклом закопчённым,

И ушли небеса со свечой своей прочь,

Этот город сменив

На другой, освещённый.

Речи звук на дороге пустынной затих.

Ухом ловишь ты, как откровенье,

Всё величие слов, что без слышащих их,

Без ответа остались и мненья.

Не узнать – так сильны и блестящи во тьме,

Так красивы в свободном звучанье.

Твоё сердце,

Прижатое в бегстве к стене,

Вспомнит их ледяное сиянье.

Буря прошла здесь перед рассветом

Базар, утихнув, встал,

Шатаясь, чуть живой,

Из перевёрнутых телег и сена клочьев.

И вновь внутри часов на башне городской

Последние

Пошли минуты ночи.

Вся улица

Дождём благоухает,

В глазах у статуи вода не высыхает,

И дышит

Дерево

Ещё в огне цветенья

Громов

И ветра вдохновеньем.

Есть «канонический» перевод Леи Гольдберг. См., например,

Лея Гольдберг «Рассвет после бури» на сайте

http://www.laidinen.ru/women.php?part=1766&letter=%C3&code=4694

Письмо

Глаза Твои, как день, вмиг целый мир вбирают.

Смотри, мой Бог,

Я прям душой:

Когда паслось светило на воде, играя,

Я с близнецом родился пред Тобой.

Стемнело. Зеркала неразличимы.

Ты погасил лампады, окна скрыл за тьмой,

Ибо во мне он умер, тот, Тобой любимый,

Единственный, и я тому виной.

Я в поле бил его, мой Бог, – не мог иначе,

От матери из дома вытащил – продать,

Сорвал с него рубашку, ждал, когда заплачет,

Он, связан, улыбался, продолжал молчать.

Я знал, Тебе с рожденья

Он всегда казался

Единственным из всех и лучшим. Потому

Над ложем мук его, как нянька, я склонялся,

Наигрывал мелодии ему.

И, когда ночь Твоя явилась неотвратно,

И чуждый глас её ко мне во мгле воззвал,

Я от неё бежал в пески, туда, где брат мой,

Без исповеди, без воды оставлен, умирал.

Душа моя в Тебе найти забвенье хочет.

Ты мне, как грустный лес, могучий и густой.

О, если б видел Ты, как до рассвета ночью

Стучал я в дверь Твою: «Позволь мне быть с Тобой!»

О, видел бы, как дни роскошные мои

Медведем в пляску шли на рынках ради хлеба!

К ногам их пали бы привратники Твои,

Когда б я их привёл к Тебе на небо.

Ну что же, я готов к дороге увяданья.

Прохладный воздух так приятен там.

Земле моей скажу:

«Не забывай касанья,

Я – та рука, что тянется к твоим цветам».

Груз одиночества я был снести не в силах

И в шуме стран чужих приют лишь смог найти.

Прости же мне стихов неловкость и прими их,

Прости мне смех нехитрый, строго не суди.

К большому дереву душа придёт, хромая.

Котомку сняв, падёт среди корней сухих.

Сегодня написать Тебе хотел письмо я,

Но треснуло перо, пронзив до сердца стих.

*

Вдруг улиц прежний вид исчез,

Глубокой бледностью сменяясь,

Когда зелёный вал небес

Застыл, над городом склоняясь.

А тротуары в лёгкий шум

Неспешно продолжали течь

В плену у шёпота и дум,

В решётках взглядов, в сети встреч.

Не погаси былого свет:

В его свече так мало сил.

Была любовь. А если нет, –

Осенний вечер чудный был.

Он в город твой вошёл, как встарь,

Под грузом бурь и облаков

И в каждый поместил фонарь

Пушистых жёлтеньких птенцов.

Единственная

Бёдра твои – образец для ваянья,

Изящны изгибы спины и плеча.

Тобою любуется мирозданье,

«Медведицы» славят, урча.

Поля и деревья, холмы и равнины

В свет белый закутала ты,

И ночь закружилась, как пух голубиный,

Зажгла тебе вишен цветы.

*

Хромает мой стих, за тобою спеша.

Позови!

Ты прекрасна сверх меры!

Одетый шикарно, сойду я с ума

На твой свет, просочившийся в двери.

Я брожу между стен твоих праздничных дней.

В лучах вечного солнца нельзя не обжечься.

И одна лишь молитва:

Да будешь моей,

Чтоб тебя смог забыть, наконец, я.

Мои дни без тебя жизни смысл потеряли,

Где твой голос? Что б мог я сказать, что бы дал

Лишь тобою наполненной дикой печали,

Руку сунуть готовой в раскалённый металл?

От угла до угла тут бежит шёпоток,

Тут, хватаясь за двери, засов теребят,

Тут остатки ума собирают в мешок,

Как браслеты и кольца, собираясь бежать.

Образ твой неотступно преследовать стал:

Сжал, ослабил кольцо

И сжимает опять.

Ты как древняя нота,

Весела и чиста,

Но на флейте груди не сыграть.

Если Бог мне от петли поможет уйти,

И твой образ глазам даст покой на часок,

Расскажу, как иссохшие губы смогли

Твоё имя всю ночь повторять, как урок.

Слышишь, ветер осенний гудит. Ты одна.

Кто-то к тёмному дому спешит, погостить.

Если пряла иль шила ещё у окна,

Погаси свечу и ложись.

Ты задремлешь. Я молча войду при луне,

Сяду на пол,

Любуясь тобою,

И, как туфли, тебя буду ждать в темноте

У кровати в тиши и покое.

Ты проснёшься, сиянием озарена:

Это Бог мой прошёл во сне.

Ты проснёшься,

И сразу недобрых два сна

Не спеша подойдут,

За запястья возьмут

И тебя приведут ко мне.

Станция в полях

1.

Степь затаилась: ровными рядами

Идут деревья. Вечер. Станция в полях.

И нескончаемый покой меж поездами

Скамей в росе и дерева в плодах.

И только раз простор свод неба разрывает,

Из сердца исторгая бурный слов поток,

Когда на зов Отца из дали возникая,

Внезапно паровоза падает гудок.

Шаги. Засов скрипит и снова тихо очень.

Ночь. Станционный сторож у забора встал.

Он, станционный сторож, ощущает ночи,

Как запах горизонта, дыма, рельсов, шпал.

2.

Просторы двинулись, и стук умолкнул стали.

А у тебя – всё тени, рыжий кот в руках.

Собрались на твоём пороге облака и стали.

И тишина свой плач сжимает в кулаках.

Тропинка, что в траве ждёт ног твоих касанья,

Спокойна, как конец, дороже, чем весь мир.

Прими же эту песнь, как жертву на закланье,

Прими её, как дочь, и лаской усыпи.

И лето глаз твоих, и рóсы трав, и небо,

И дрожь кустов всем сердцем принял я.

Ночь горяча твоя в золе страстей и гнева

И тяжела, но звёзды в ней – осколки дня.

3.

То тишина, что до зари яд источает сладкий,

То небо, что свой груз растратить не спешит,

То месяц, что в тени на столике перчаткой

Забытой в зале ожидания лежит.

То тела тишина, лежавшего стеснённо,

И вот его лица зари коснулся луч.

То тишина вагонов, ночью отведённых

На ржавый мшистый путь в росе от низких туч.

Постой же против зрелища просторов необъятных

С холодным резким запахом полей наедине.

Они всегда хотят тебя схватить внезапно

И на забытой станции прижать к стене!

Свет

Свет,

Свет, идущий от медных зеркал

и венчающий головы агнцев и крон,

Свет – герой молодой на груди у реки,

свет, зовущий,

как будто на праздник, на бой,

Свет,

Город наш озаривший,

Что делает он

В миг, когда остаётся один,

Лишь только глаза мы смежаем с тобой?

Одинок, исполин,

Свет времён,

Свет навек,

Свет из тысяч окон

Там, за красной завесою из

Наших слипшихся век.

Базарный день

1