Скитания - Герхард Грюммер

— «Чтобы быстрее загружать корабли и вытаскивать их на берег, он приказал строить их несколько меньшими, чем те, которые использовались в то время на наших морях…»

Подразумевались плоскодонные, с небольшой осадкой, корабли, которые в решающий момент обеспечивали быструю переправу войск и военного снаряжения. На перемене Вольфрам Дидерих, информированный лучше других, доложил о том, что германский военный флот таких кораблей сейчас не имеет вообще и, чтобы восполнить этот недостаток, было изготовлено несколько сот речных судов с мелкой осадкой.

Коппельман переводил:

— «Цезарь приказал привести все корабли в порт Итум, так как ему казалось, что именно из этой гавани лучше всего будет осуществить переправу…»

Члены «морского союза» нашли Итум на одной старой карте и сравнили его местоположение на гимназическом атласе. Оказалось, что теперь на этом месте стоит порт Булонь. Блестящее стратегическое положение этого исходного пункта для десантной операции было очевидно. Все трое из «морского союза» страстно желали оказаться сейчас с военно-морским флотом с порту Итум, иначе говоря, в Булони. Самое позднее через две недели там должны были развернуться важные события. Это было совершенно ясно.

Теперь переводит Бреммель:

— «Цезарь узнал, что 60 кораблей из-за встречного ветра не смогли выдержать заданного курса. Штормовые ветры на канале затруднили проведение маневра».

Уже наступила осень. Гимназисты каждый день ожидали решающего сообщения, но оно не поступало. Названный срок операции все время отодвигался. Вместо этого над Англией развернулись воздушные бои.

Когда пришла зима, Цезарь уже был в Британии и завоевал ее задолго до наступления зимних холодов. Гитлеру это не удалось…

***

Завхоза звали Ремиш. Он был среднего роста, с жирным лицом, волосы у него торчали ежиком. В юности он выучился на жестянщика. Но для постоянной работы был слишком ленив и долгое время бродяжничал, пока наконец не осел в штурмовых отрядах. За активное участие в многочисленных нацистских акциях 1933 года ему дали в качестве награды место завхоза в гимназии. Здесь не надо было много работать, зато можно было сколько угодно орать. В вязаной кофте, неряшливо сидевших брюках и войлочных шлепанцах, он шаркающей походкой сновал по гимназическому зданию, совсем забыв про свои служебные обязанности.

С началом войны его поведение изменилось. Ремиш прошел курс партийной школы и неожиданно стал руководителем группы штурмовиков. Дальнейшее продвижение в этой организации казалось ему гарантированным, поскольку большинство из его бывших начальников выдвинулось в Польше и во Франции на солидные должности. Ремиш тоже рассчитывал на теплое местечко. Теперь он почти всегда появлялся в военной форме и своими высоченными сапогами с подковками грохотал по каменным плитам вестибюля. Все перед ним трепетали, даже директор. Вследствие такого молниеносного взлета, конца которого никто не мог предвидеть, завхоз прослыл опасным человеком. Поэтому при особо важных обстоятельствах всегда заручались мнением «дорогого» партайгеноссе. Только он решал, какие песни нужно исполнять на выпускном вечере, что покупать для гимнастического зала: параллельные брусья или ковер, какие классы поедут на уборку картофеля и можно ли будет сделать чучело для гимназической коллекции из найденного мертвого орлана-белохвостика.

Ремиш пользовался своим растущим влиянием, чтобы придать себе больший вес и во многих других отношениях. Один учитель, пожаловавшийся на плохую уборку кабинета химии, вскоре получил призывную повестку и был отправлен в пехоту на западный фронт. Гимназисты вначале радовались уходу учителя на фронт, так как недолюбливали его за излишнюю строгость. Однако потом горько пожалели об этом: он хоть и был строгим, но зато справедливым и мог что-то дать им по математике, физике и химии. Его преемник, доктор Холльман, отличался абсолютной безграмотностью. Никто не мог понять, как эта бездарь смогла получить докторскую степень. Половину его занятий составляли национал-социалистические тирады со странными умозаключениями. Некоторые ученики записывали их и задавали вопросы на следующем уроке латыни доктору Галлю:

— Правда ли, господин оберштудиендиректор, что либерализм является прямой противоположностью национал-социализма?

Галль, сразу насторожившись, задавал встречный вопрос:

— Это, вероятно, сказал доктор Холльман? — и, чтобы спасти честь учебного заведения, вынужден был пускаться в пространные рассуждения о Веймарской республике и экономическом кризисе, занятости рабочих на строительстве автобанов, конъюнктуре рынка и концернах, руководимых лицами, «ответственными за четырехлетний план развития».

Наконец, к великой радости учеников, раздавался звонок — еще один урок латыни прошел без волнений.

При объяснении гиперболы Холльман задавал ее построение известным способом обратных засечек двух точек. Сухопутчики знали, что звукометристы в артиллерии действительно применяют этот метод, и рьяно его изучали. Будущих же летчиков этот метод не увлекал, их очень интересовала логарифмическая линейка, поскольку они уже видели в кинохронике, как командир с помощью подобного устройства вычисляет свой курс. Для сухопутчиков же, напротив, это было абсолютно безразлично. В задаче по геометрии решался вопрос, каким курсом должен идти миноносец, чтобы при попутном ветре дымовая завеса находилась от него на соответствующем расстоянии. «Морской союз» принялся за эту задачу с завидным рвением, а остальные гимназисты не решали ее и списали ответ во время перемены. Так как ученики занимались не регулярно, а от случая к случаю, Холльман в конце года не знал, как ему их аттестовать. Для простоты он принимал оценки, которые ставил им его предшественник. Один второгодник, который очень старался и на повторном году обучения хорошо успевал, получил, разумеется, снова «неудовлетворительно».

У доктора Холльмана были рыжеватые волосы и голубые глаза. Он считал себя эталоном человека нордического типа, но, к своему огорчению, немного не дотянул до среднего роста. Когда нужно было перечислять признаки высшей расы, гимназисты в первую очередь называли огромный рост и делали значительную паузу, прежде чем описать цвет глаз и волос. Холльмана это каждый раз доводило до отчаяния. А однажды Хельмут Коппельман из учебника истории времен Веймарской республики привел пример о том, что германские племена первоначально проживали на Кавказе. Это вызвало у Холльмана бурю негодования. Ведь только за одно такое заявление Хельмута можно было исключать из гимназии.

Хотя Галль знал о непригодности Холльмана к должности учителя, выступать против него он не решался. Холльман был партайгеноссе и, кроме того, зять влиятельного районного руководителя нацистской партии. За пять лет супружеской жизни он произвел на свет четверых детей и считался в этом смысле образцом национал-социалистического супруга. Его жена с гордостью носила орден материнства. Рука районного руководителя простиралась так далеко, что здоровый как бык Холльман был освобожден от воинской повинности и в годы войны смог оставаться в гимназии.

***

Английский и французский языки преподавал маленький лысый человечек с бородкой клином. Гимназисты прозвали его Моппелем. Он никогда не терял душевного равновесия и обладал такой солидностью, которой завидовали многие его коллеги. В 1940 году учитель достиг пенсионного возраста, но все еще продолжал служить. Его часто хвалили за безотказность, и это было, пожалуй, единственной похвалой, которую он заслужил за всю свою педагогическую деятельность.

Моппель не был нацистом. С неохотой произносил он в начале каждого урока предписанное приветствие, поднимая не полностью вверх правую руку с кривыми пальцами, и два слова приветствия звучали так невнятно, что сливались с ясно произносимым словом «садитесь».

Его манеры не изменились и с началом войны. Все учителя держались подтянуто, на военный лад. Моппель же оставался самим собой. От него отскакивали все внушения директора на этот счет.

В молодые годы Моппель много путешествовал по Англии и Франции. Иногда он рассказывал о своих странствиях, но гимназисты выказывали мало внимания его наблюдениям, обнаруживающим тонкий, мягкий юмор в восприятии стран и людей. Гимназисты жили в напряженное военное время, а Моппель оставался в мирном далеке. Он упорно вдалбливал в головы своих учеников сложные правила французской грамматики и исключения из них, полагая, что таким образом готовит ребят к практической жизни. На деле же они знали различные правила, но не умели ни перевести меню в ресторане, ни объясниться с французом. Тем не менее они очень тщательно отрабатывали французское произношение, что доставляло им хоть малое утешение в угнетающей скуке учебного материала.