Журнал «Вокруг Света» №03 за 1983 год - Вокруг Света

Я рассказал Букрееву, как во время стоянок растапливал в конторках станционных дежурных окаменевшую на морозе свою хлебную пайку, прикладывая ее разными боками к раскаленной железной печке, и, если успевал, съедал ее по мере оттаивания. Успевал, если не мешали «юнкерсы»... Часто поезд останавливался из-за разрушенного впереди полотна, а в небе выли самолеты. И тогда мы — кондуктора, машинисты, вагонный мастер — бежали в заснеженную степь, падали в одну из многочисленных воронок, и ничего нам не оставалось больше делать, как наблюдать за поединком девчат-зенитчиц с воющими стервятниками. Видел я, как плачут седые машинисты, оставшиеся без своего паровоза.

Должность старшего кондуктора, которую теперь упразднили, послужила для меня первой ступенькой на железнодорожной стезе, приведшей сегодня сюда, в Тынду.

Не все знают, что БАМ начали строить еще до войны, только по несколько иной трассе. Полотно кое-где отсыпали, даже рельсы проложили. Отсюда появилась и станция Вам на Транссибирской магистрали (ныне Бамовская).

В огненном 1942 году Государственный Комитет Обороны решил построить новую железнодорожную линию вдоль Волги от Сталинграда до Саратова и далее, на север, через Сызрань, Ульяновск до Свияжска. Это та самая знаменитая Волжская рокада длиной 978 километров, которая в основном питала Донской и Сталинградский фронты. Рельсы же на постройку спешной рокады взяли с БАМа, разобрав линии Тында — Бам и Ургал — Известковая...

К перрону подали пассажирский состав. Объявили посадку.

Мы снова стояли с Букреевым в полутемном вагонном коридоре. Не заметили, как тронулся состав: теперь говорили о вечной мерзлоте. На БАМе она кое-где сплошь, а кое-где так называемыми «линзами». Нередко под слоем вечномерзлого, или, как теперь стали громоздко говорить, многолетнемерзлого, фунта путейцев подкарауливает опасность.

— Я с этой чертовой мерзлотой издавна враждую, — загорячился Букреев. — Еще когда с отцом на охоту ходил, с ней поссорился...

За этими словами его последовал жизненный случай, связанный с причудами вечной мерзлоты.

...Как-то, целый день проблуждав по тайге, решили они с отцом заночевать в полуразвалившейся избушке, притулившейся на берегу маленькой речки. Дело было ранней весной, оба устали и промокли под студеным, непрерывно моросившим дождем. Жарко растопив печку и развесив одежду для просушки, Букреевы завалились на полати спать.

Их разбудил рев и грохот. Ничего не понимая, в кромешной темноте они метались под тугими струями ледяной воды: казалось, будто и в окошко, и в дверь, и откуда-то сверху били мощные брандспойты. Разобрав ветхий потолок, охотники наконец через крышу выбрались из водяного плена и увидели, как из окон и из двери избушки выливались бурлящие потоки...

Оказалось, что между тонким деятельным слоем (Деятельный слой — это слой грунта, периодически оттаивающий летом и вновь замерзающий зимой.) и мерзлым грунтовым массивом был зажат подземный ручей. Вода текла, как в трубе, под сильным напором. Натопив жарко печку, Букреевы «разогрели» мерзлоту, ее прорвало, и в избушке забил ледяной фонтан.

— Страшнее, когда такой фонтан вроде бы ни с того ни с сего забьет возле пути, да еще зимой, — заключил Букреев. — Предугадать и предупредить его невозможно. За считанные минуты на рельсах может образоваться ледяной холм — наледь. Далеко ли до беды!..

В Беркаките я должен был найти тех первопроходцев, которые присутствовали при рождении этой самой северной дистанции Байкало-Амурской железной дороги. Первый Всесоюзный ударный комсомольский отряд железнодорожников высадился здесь три года назад. На перегоне между станцией Золотинка и разъездом Оборчо начали свою службу новоявленные путейцы околотка дорожного мастера Александра Ковалевского...

— Так вы напишете про БАЖД? — спросил меня Букреев, когда пришло время нам расставаться. — Учтите, что через несколько лет БАМ полностью станет Байкало-Амурской железной дорогой...

Москва — БАЖД Л. Троицкий Фото А. Козенко и А. Лехмуса

Встреча в долине

К огда едешь по монгольской степи и встречаешь человека, остановись, поговори. Правило это существует с незапамятных времен, и его свято соблюдают по сей день. Все равно — едешь ты на коне или на машине.

Не было случая за все годы моей работы в Монголии, чтобы я пожалел о том, что следовал этому правилу. И все же такой встречи, как на этот раз, у меня еще не было.

Я приближался к Бат-Сумбэру, что километрах в ста от Улан-Батора, когда перед машиной замелькали яркие пятна. Через несколько минут мы догнали нескольких всадниц в старинных костюмах, пестрых и сложных.

Увидев машину, девушки остановились.

Разговорились. Девушки оказались участницами самодеятельности и ехали, как и мы, в Бат-Сумбэр. Там должен был состояться «летучий» концерт.

...Артистки пели старинные протяжные песни, быстрые песни-диалоги, похожие на наши частушки. Они танцевали и играли на национальных инструментах — ятге, шанзе и лимбе.

Доярки — их было большинство — подхватывали песню. А потом общий хор затянул величальную. Песня посвящалась лучшим, тем, кто всегда отлично работал.

Весь концерт был посвящен ударницам труда.

...В юрту чабана Мягмарсурэна мы приехали вечером после концерта. Хозяина дома не застали — ему пришлось уехать в степь. Нас принимала его жена Дава. Она быстро вскипятила чай, поставила на низенький столик-шире большое блюдо с сухим творогом, поджаренными пенками из ячьего молока — обычными для монгольского чаепития молочными кушаньями. Оказалось, что Дава — горожанка, родилась и выросла в Улан-Баторе. На село приехала по путевке ревсомола. Сначала нелегко было ухаживать за отарой в сотни голов. Но постепенно освоилась.

— Видно, у нас, монголов, в крови умение работать со скотом, — улыбается Дава. Она открывает алый расписной комод. — Вот похвальные грамоты за тот первый год работы. Вот — за второй, третий. И премии получала: в прошлом году за то, что на каждые сто овец получила по сто три ягненка.

— Не скучно после городской жизни здесь, в степи? — спрашиваю я.

— Некогда скучать, — смеется Дава. — Работа интересная, в сомон еще ездим с мужем раз в месяц на День бригады. Туда прибывают скотоводы со всех стойбищ. Лекции слушаем, концерты. Кино к нам приезжает сюда.

В художественной самодеятельности тоже вместе с мужем поем. Муж очень любит лошадей. В скачках участвует. А я болею за него. За детьми вместе смотрим. Старший уже на коне умеет ездить. Всю работу делим пополам.

Монгольская женщина никогда не знала ни унижающей паранджи, ни калыма, не было в Монголии и многоженства. Исторические документы и фольклорные источники рассказывают, что монгольская женщина имела право сидеть рядом с мужем на военных советах. В старину говорили: «Если муж струсил или растерялся — пусть передает командование жене».

Войском, конечно, женщина командовала редко. А вообще-то в Монголии наравне с мужем она всегда вела хозяйство, воспитывала детей, имела право выходить замуж за того, кого любит. И все-таки хозяином оставался мужчина.

После революции монголка получила официальные, равные с мужчиной права, овладела грамотой и техникой.

И уж чего не могло быть в старой Монголии — женщина-учитель, женщина-врач, традиционно почтенные и только мужские занятия — сегодня явление повседневное.

...Когда мы возвращались, снова догнали всадниц-артисток. Кони, подняв пыль, неслись по длинной хангайской дороге.

А. Кривель

Красная земля Тюпа

Д авным-давно, прочитав книгу «Охотники за каучуком», я грезил сельвой. По ночам снились тропические леса Амазонки, анаконды и тапиры, леопарды в сумрачной зелени джунглей и индейцы, пускающие отравленные стрелы... А вот плантации гевеи я не в силах был вообразить...

Прошли годы, наступили времена других книг и других впечатлений, начались настоящие путешествия, и мало-помалу пробелы в моих мальчишеских грезах заполнились. Наконец я увидел наяву и гевею. Случилось это, правда, не в бразильской сельве, а на плантациях, раскинувшихся вокруг поселка Тюп. Здесь, в кампучийской провинции Кампонгтям, самом сердце Индокитая, я прикоснулся к надрезу на дереве-каучуконосе.

Анг Чон, инженер шинного завода, расположенного в городке Такмау, неподалеку от Пномпеня, был смущен и расстроен. Мы приехали в Такмау, чтобы снять телеочерк о заводе, но съемки сорвались. Производственные мощности завода, с таким трудом восстановленные, простаивали из-за отсутствия сырья. А ведь когда-то Кампучия занимала пятое место в мире по сбору латекса. Почему же сегодня шинный завод в Такмау работает с перебоями?