И штатские надели шинели - Степан Бардин

Как только наша колонна выстроилась, а затем прозвучала команда "вольно", на трибуну поднялись руководители фабрики. Признаться, я слушал выступающих вполуха, поглощенный раздумьями о том, что ожидает нас впереди, какой для нас окажется война. Такой, как в кино, - пороховой дым разящих врага орудий, грохот наступающих танков, победные марши пехоты под звуки военных оркестров - или?..

Из всего сказанного на митинге запомнились мне только слова секретаря парткома Смирновой: "За всю историю нашего славного города по его улицам и площадям ни разу не ступал сапог врага. Не ступит он и теперь. Фашисты будут разбиты. Мы верим, - обратилась она к нам, - что вы проявите мужество и отвагу, остановите вражеские войска на дальних подступах к Ленинграду!"

Ее слова потонули в аплодисментах, выражавших чувства и настроение и тех, кто уходил на фронт, и тех, кто оставался на фабрике. Николай Чистяков не удержался. "Заверяем вас, - с горячностью выкрикнул он, - что для защиты своего любимого города, родной страны не пощадим жизни! Враг не пройдет!"

И тут все смешалось. Нас плотным кольцом окружили рабочие и служащие: цехи прервали работу. Фабрика провожала своих сыновей. Нас обнимали, нам дарили цветы. Иван Мелехов, в прошлом мой товарищ по бригаде закройщиков, в порыве чувств сунул мне портсигар, хотя и знал, что я некурящий: "Положи в левый карман гимнастерки. Все-таки преграда для пули". И крепко обнял своими жесткими, сильными руками.

"Спасибо", - только и успел я ответить ему, потому что меня уже обступили активисты и сотрудники многотиражки, кто-то протянул коробку карандашей, кто-то блокноты: пиши, мол, не забывай профессию.

С фабрикой, ставшей для меня вторым домом, расставаться было тяжко. Она сыграла в моей жизни огромную роль. Здесь я прошел трудовую выучку, получил политическую и нравственную закалку. Во втором закройном цехе я впервые приобщился к профессии закройщика, отсюда меня послали учиться в Промышленную академию, цеховая парторганизация рекомендовала редактором фабричной многотиражки "Скороходовский рабочий". Словом, коллектив цеха был моим воспитателем. Как-то в погоне за экономией кожи несколько деталей верхнего кроя для мужских ботинок я вырубил с грубым нарушением технологии. Работник ОТК передал бракованный крой сменному мастеру Резниковскому. В тот же день коммунисты участка устроили мне такую выволочку, что "зарубка" осталась на всю жизнь. А месяца через два они же избрали меня своим партгрупоргом. Я ожидал, что мне напомнят о недавнем проступке. Но коммунисты оказались душевно куда тоньше, чем я думал. Своим доверием они обострили во мне чувство ответственности.

Команда "Ста-но-ови-ись!", поданная С. А. Корсуковым, будущим парторгом нашего полка, прервала прощание. Грянул духовой оркестр, и мы направились к широким чугунным воротам с хорошо знакомым нам макетом ордена Ленина и издалека видной вывеской: "Ф-ка "Скороход" им. Я. Калинина".

- Прощай, родная фабрика! - послышались в шеренге позади чьи-то слова.

- До свидания, - сказал я про себя.

...На фронт нас отправили не сразу. Недолгую "паузу" мы с комбатом использовали, чтобы получше познакомиться с людьми, сплотить их, тем более что к нам влилась небольшая группа добровольцев из Кронштадта. Кронштадтцы, дисциплинированные, физически закаленные, произвели на нас хорошее впечатление.

Подготовка к отъезду на фронт заняла около недели и завершилась собранием партийного актива дивизии. Око состоялось в зале райкома, где прежде проводились конференции, сессии районного Совета и созывались партийно-хозяйственные активы, на которых я частенько присутствовал. Да и собрались на этот раз в большинстве своем те же люди, что и раньше. Только одеты они были не в разношерстные гражданские костюмы, а в одинаковую военную форму - в легкие светло-бежевые с зелеными петлицами гимнастерки, туго перетянутые новенькими ремнями, и в такого же цвета брюки-галифе. На многих были начищенные до блеска хромовые сапоги.

Военная форма преобразила людей, кое-кого даже трудно было узнать. Она заставила каждого подтянуться. Были и такие, кто просто стремился блеснуть выправкой.

Раньше я часто бывал на партийно-хозяйственных активах района. Но ни один не оставил в моей памяти столь яркого следа, как этот. Еще недавно на таком активе можно было услышать разговор о выполнении хозяйственных планов или о состоянии агитационно-массовой работы - теперь же речь шла о том, насколько ополченцы готовы к выполнению воинского долга, и о роли, которая отводилась дивизии в защите Ленинграда. Я жадно ловил каждое слово и каждую мысль, принимая их близко к сердцу, считая приказом к действию. Да и сама жизнь, настоящее и будущее представлялись мне теперь совсем в ином свете.

То, что делалось прежде, о чем мечталось вчера, теперь казалось мелким и незначительным, ибо война заслоняла и отбрасывала назад все, чем жил человек в мирные дни. Теперь у каждого, у всех нас, у всего народа была одна цель - отстоять свое Отечество, победить врага. Перед нами, ленинградцами, стояла неукоснительная задача - отстоять свой город - колыбель великой Октябрьской революции, начало начал Советской власти, Советского государства, город Ленина. Не пропустить сюда фашизм, отбросить врага. Решимость наша была столь тверда, что вряд ли кто-нибудь из нас, сидевших в зале на собрании актива только что созданной добровольческой дивизии народного ополчения, испытывал чувство неуверенности или подумывал о спасении своей шкуры. Другие помыслы занимали нас. Мы понимали, что самим фактом своего присутствия на этом активе даем клятву верности Родине и партии, которая в час опасности вручает нам судьбу завоеваний Октября.

Доклад сделал В. А. Колобашкин, опять-таки уже не в качестве заведующего отделом пропаганды райкома, а как заместитель начальника политотдела дивизии.

После нашей встречи у Дома культуры, когда Владимир Антонович порекомендовал мне записаться в ополчение, я с ним больше не сталкивался. И теперь, когда он, по-военному подтянутый, стоял на трибуне в форме, которая ему шла и придавала стройность его фигуре, я внимательно вслушивался в каждое его слово и не мог не отметить, что доклад его звучал политически страстно, патриотично и в то же время отличался деловитостью. Чеканя каждую фразу, он говорил о необходимости установления железного воинского порядка, призвал расстаться с гражданскими привычками, покончить с вольностями в поведении, ибо на повестке дня стоит вопрос о военной учебе, о боеготовности каждого подразделения, без чего нельзя вступать в бой с опытным и вооруженным до зубов противником. А когда Колобашкин заявил, что "настала пора выступить на фронт", зал разразился аплодисментами, в едином порыве мы встали со своих мест.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});