Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - Вениамин Александрович Каверин

приказа.

Они подолгу сидели на сопке около стадиона – отсюда хорошо было видно море, то темно-синее, с уходящими вдаль белыми гребешками, то страшновато-черное, неподвижное, ежеминутно менявшее свой неуловимый цвет. И казалось – это сказала Таля, – что когда оно спокойное, в него можно смотреться, как в зеркальную крышку рояля.

Они много разговаривали, и всякий раз это было так, как будто и Незлобин, и Таля, заглянув в себя, находили что-то, казавшееся давно забытым. Случалось, что они встречали высокую, полногрудую, стройную молодую женщину в форме, и Незлобин, старательно и одновременно почему-то немного смущаясь, здоровался с ней. Однажды она обогнала их на лестнице, по которой они спускались в Старое Полярное, и поздоровалась не только с Незлобиным, но и с Талей, как в деревнях здороваются с любым, впервые появившимся человеком.

– Кто это? – спросила Таля.

– Старший лейтенант Анна Германовна Сверчкова, – ответил Незлобин. – Она работает в штабе.

– А почему вы покраснели? Впрочем, молчу, молчу! Краснейте на здоровье… Красивая, – подумав, сказала Таля. – И здоровая! Я бы хотела быть такой. А юбка, между прочим, в складочках, только что не плиссировка. Это ведь не полагается по форме. Правда?

– Правда, – согласился, стараясь улыбнуться, Незлобин.

Минут десять они шли молча, а может быть, и больше, чем десять, потому что вдали показались незнакомые столбики за оврагами у ближайшей сопки.

– Это кладбище, – сказал Незлобин.

Кладбище было небольшое, чисто прибранное, памятники тоже небольшие, скромные, украшенные красной звездочкой, похожие друг на друга.

– Вот и пришли, – почему-то сказала Таля. – Я думаю: мужчине трудно дождаться, даже если он очень любит. А уж если не любит… Вы себе красивую выбрали. И наверное, добрую. Правда?

– Не знаю. Я ее не выбирал. Я вообще никого не выбирал. Мы просто знакомы. Здесь все знакомы, кроме приезжих.

– Значит, я ошиблась. Простите. Но ничего плохого, если бы вы именно ее-то и выбрали. Я так спросила, потому что вы всякий раз смущались, когда она проходила мимо. И между прочим, я заметила, что она меня разглядывает. Честное слово!

– Вам показалось.

– Нет. Разглядывает. Однажды я зашла в магазин под «циркульным» домом, а она там покупала что-то. Так ведь, когда я появилась, она, должно быть, даже забыла, что хотела купить. Правда, купить было нечего, но продавщица ее три раза спросила, а она все не слышала. Есть такое выражение: «Есть глазами начальство». Так вот, хотя я для нее не начальство, а она ела. И мне даже показалось, что, если бы могла, так и съела бы без остатка. Потому что она на меня не только с любопытством, а с какой-то ненавистью смотрела. Может быть, решила, что я шпионка?

Впервые Незлобин, забывавший о своей язве, когда Таля была рядом с ним, почувствовал, как боль, уколовшая его где-то под ложечкой, медленно опустилась вниз и залегла там, как камень. Он засмеялся, и тоже неудачно, с неестественной хрипотой.

– Почему же с ненавистью? – спросил он.

– Не знаю.

Они ходили между памятниками по чистым, прибранным, усеянным мелкой галькой дорожкам. «Погиб за честь и независимость нашей Родины»… «Погиб за честь…»

– А ведь я догадываюсь, почему с ненавистью, – вдруг сказала Таля. – Она была не с вами близка, а с Сашей, и теперь, когда я приехала… Ах, вот почему он все время хотел мне что-то сказать. И однажды – я почувствовала – чуть не сказал. Мне самой нужно было его спросить. Я совсем не хотела, чтобы он мучился. И он бы сказал. Так?

Она взглянула прямо в глаза Незлобину. Он опустил глаза.

– Слушайте, я все понимаю. Мне приходилось много встречаться с женщинами, у которых мужья на войне. Они говорили: «А, пускай! Лишь бы живой вернулся». Вчера говорила с Эммой Леонтьевной, например. Разумеется, в общих чертах, не о Саше. Так она рассказала, между прочим, об одном командире эсминца, превосходном, талантливом, не просто смелом, но отчаянно, хотя и разумно, смелом. Фамилии она, конечно, не назвала. Так его после очередного похода от женщин вообще оторвать было невозможно. Эмма Леонтьевна говорит: разрядка. Начальник политуправления в конце концов выписал в Полярное его жену с пятилетним сыном. Но вы промолчали. Ведь я дала бы ему слово, что это ничего не изменит. Она?

– Нехорошо с вашей стороны задавать мне такие вопросы, – ответил Незлобин с непритворной досадой.

– Вы правы. Поговорим о другом. Расскажите мне о здешнем пушкинисте.

– Пушкинисте?

– Да, Эмма Леонтьевна рассказывала, что в Полярном живет пушкинист.

– Ах, это… – Незлобин назвал фамилию. – Он, вообще-то, тоже военкор, но начальство уважило его, позволило заниматься своим делом. Конечно, Библиотека имени Ленина не входит в состав Северного флота, так что работать по специальности он не может. Но зато он предложил читать лекции о Пушкине экипажам уходящих кораблей.

– И читает?

– Да, с огромным успехом. Моряки всегда просят его рассказать что-нибудь о Пушкине накануне операции или даже в день ухода на задание. Симпатичный парень. И совсем молодой.

– Ну, если моряки перед походом просят рассказать им о Пушкине, мы победим, – серьезно сказала Таля. – Между прочим, а где живет Анна Германовна?

– Не знаю, – сердито ответил Незлобин, и солгал.

АННА ГЕРМАНОВНА

Таля не очень удивилась тому, что Мещерский, с нетерпением ожидая ее, был близок с другой женщиной. Она давно научилась думать о нем как о неразрывно связанном с ней человеке. И теперь, когда она принадлежала ему, эта неразрывность осталась и стала еще прочнее. Они оба поняли, что у них есть теперь не только настоящее и будущее, но и