Весь Роберт Маккаммон в одном томе - Роберт Рик МакКаммон

кованые перила. С этой выгодной позиции видны были конюшни, кораль и манеж естественно, бесполезные, поскольку все лошади ушли с аукциона. Кольцо гудронированной подъездной аллеи охватывало большую клумбу с жалкими останками пионов и маргариток, побуревшими на солнце: система опрыскивания давно вышла из строя. Лимонно-жёлтый халат прилипал к спине; пот и жара еще пуще разожгли ярость Селесты. Она вернулась в относительную прохладу спальни, сняла трубку розового телефона и, тыча наманикюренным пальцем в кнопки, набрала номер.

— Контора шерифа, — растягивая слова, ответил чей-то голос. Мальчишеский голос. — Полицейский Чэффин слушает…

— Дайте Вэнса, — перебила она.

— Э-э… Шериф Вэнс на патрулировании. Это…

— Селеста Престон. Я желаю знать, кто летает на вертолетах над моей собственностью в… — она нашла глазами часы на белом ночном столике, — в семь часов двенадцать минут утра! Эти сволочи мне чуть крышу не снесли!

— На вертолетах?

— Ты плохо слышишь? Кому говорят: три вертолета! Пролети они чуть ближе, они все простыни с меня сдули бы, черт дери! Что творится?

— Э-э… не знаю, миссис Престон. — Помощник несколько оживился, и Селеста представила себе, как он сидит за рабочим столом, весь внимание. Если хотите, я свяжусь с шерифом Вэнсом по рации.

— Хочу. Скажите ему, чтобы живо ехал сюда. — Она повесила трубку раньше, чем молодой человек успел ответить. Вошла Таня и на одном из последних серебряных подносов подала ей «кровавую Мэри». Селеста взяла бокал, стебельком сельдерея размешала жгучие перчинки и в два глотка выпила коктейль почти до дна. Сегодня Таня добавила чуть больше табаско, чем обычно, но Селеста и не поморщилась.

— С кем мне сегодня надо чесать язык? — Она провела заиндевелым краем стакана по высокому, прорезанному морщинами лбу.

— Ни с кем. В расписании чисто.

— Слава тебе, Господи! Что, шайка проклятых кровососов дает мне передышку, а?

— Встреча с мистером Вейцем и мистером О’Конором у вас назначена на утро понедельника, — напомнила Таня.

— То понедельник. К тому времени я, может, умру. — Она допила то, что оставалось в бокале, и поставила его на поднос. Бокал звякнул. Ей пришло в голову, что можно бы вернуться в постель, но она уже слишком завелась. Последние полгода одна головная боль сменяла другую, не говоря уж о моральном ущербе. Иногда Селесте казалось, что она — боксерская груша Господа. Она знала, что много раз в жизни поступала подло, нечестно и некрасиво, но расплата за грехи оказалась весьма своеобразной.

— Что-нибудь еще? — спросила Таня. Темные глаза смотрели бесстрастно.

— Нет, все. — Но не успела Таня дойти до массивной полированной двери красного дерева, как Селеста передумала. — Погоди. Сейчас.

— Да, сеньора?

— Только что… я не хотела тебя обидеть. Просто… знаешь, такие времена.

— Я понимаю, сеньора.

— Хорошо. Послушай, если вам с Мигелем захочется когда-нибудь отпереть бар для себя, валяйте, не стесняйтесь. — Селеста пожала плечами. — Незачем спиртному пропадать зря.

— Я учту, миссис Престон.

Селеста знала, что разговор напрасный. Ни Таня, ни ее муж не пили. Впрочем, может, оно и лучше: у кого-то в этом доме должна оставаться ясная голова, хотя бы для того, чтобы держать на расстоянии стервятников в человеческом образе. Глаза Селесты и Тани встретились.

— А знаешь, тридцать четыре года ты зовешь меня или «миссис Престон», или «сеньора». Тебе ни разу не хотелось назвать меня Селестой?

Таня замялась. Покачала головой.

— Не раз, сеньора.

Селеста засмеялась; это был искренний смех женщины, которая хлебнула нелегкой жизни, когда-то гордилась грязью, остававшейся у нее под ногтями после родео, и знала, что победа и проигрыш — две стороны одной медали.

— Ну и фрукт же ты, Таня! Я знаю, что ты всегда любила меня не больше, чем пердеж пьяницы, ну да ничего. — Улыбка Селесты растаяла. — Мне по душе, что вы остаетесь здесь в эти последние месяцы. Вы не обязаны.

— Мистер Престон всегда очень хорошо к нам относился. Долг платежом красен.

— Вы свой долг вернули. — Миссис Престон прищурилась. — Скажи-ка мне одну вещь, только не ври: первая миссис Престон лучше сумела бы расхлебать эту чертову кашу?

Лицо второй женщины оставалось бесстрастным.

— Нет, — сказала она наконец. — Первая миссис Престон была женщина красивая и изящная… но вашей смелости у нее не было.

Селеста хмыкнула.

— Да, зато с головой все было в порядке. Потому-то сорок лет назад она и удрала из этой проклятой дыры!

Таня резко свернула на знакомую почву.

— Что-нибудь еще, сеньора?

— Не-а. Но очень скоро я ожидаю шерифа, так что держите ухо востро.

Таня, держась очень прямо и чопорно, покинула комнату и простучала каблуками по дубовому полу длинного коридора.

Селеста прислушалась. Как пусто и гулко в доме без мебели! Конечно, кое-что еще осталось — например, кровать, туалетный столик и обеденный стол внизу, — но немного. Она прошла в глубь комнаты, достала из затейливо украшенной серебряной шкатулки тонкую черную сигару. Хрустальная французская зажигалка ушла с аукциона, поэтому Селеста прикурила от спички из коробка с рекламой клуба «Колючая проволока». Вернулась на балкон, выдохнула едкий дым и подставила лицо безжалостному солнцу.

«Опять будет пекло». Впрочем, бывало и хуже. Ничего, однажды неразбериха с юристами, с властями штата и с налоговой инспекцией закончится, неприятности рассеются, как облако под сильным ветром, и она заживет по-своему.

— По-своему, — повторила она вслух, и морщины вокруг рта стали резче. Селеста задумалась, как далеко ушла от деревянной лачуги в Гэлвистоне. Теперь она стояла на балконе тридцатишестикомнатной асиенды в испанском стиле, на ста акрах земли — пусть даже в доме не осталось мебели, а угодья были каменистой пустыней. В гараже стоял канареечно-жёлтый «кадиллак», последняя из шести машин. На стенах дома, там, где раньше висели полотна Миро, Рокуэлла и Дали, зияли пустоты. Картины ушли с аукциона одними из первых, вместе со старинной французской мебелью и коллекцией Уинта, насчитывавшей почти тысячу чучел гремучих