Статский советник по делам обольщения - Валерия Вербинина

– А вам не кажется, что коль скоро речь идет о провокации, бесполезно пытаться разговорить знакомых жертвы? – быстро спросил Ломов.

– Нам все равно придется с чего-то начать, – пожала плечами баронесса Корф. – Потому что я не могу сидеть сложа руки и ждать, когда Карл фон Лиденхоф найдет убийцу.

– Вы ему не доверяете?

– Ни капли.

– Должен сознаться, сударыня, что и я тоже, но в таком деле, когда убит его близкий родственник, с которым он дружил и которого рекомендовал на службу, он горы свернет.

– Не свернет, – холодно сказала Амалия, – если князь, к примеру, прикажет ему замять это дело.

– Хм, – протянул Ломов, – Карл фон Лиденхоф – тот еще мерзавец, и по-хорошему его давно бы следовало замочить, но когда речь идет о Риттере, на компромиссы он не пойдет. Он очень сентиментален во всем, что связано с семьей, и я знаю, что однажды он сделал пешком крюк в десять верст, чтобы принести заболевшей матери какие-то цветы, которые она любила.

– Сергей Васильевич, – терпеливо промолвила Амалия, – если князь Гарденберг решит любой ценой выставить нас виновными, а Карл фон Лиденхоф откажется ему подчиняться, князь просто напишет куда надо коротенькую записочку, и на следующий же день наш сентиментальный немец получит приказ перебраться на новое место работы – в Вену, Париж или вообще Буэнос-Айрес… Дядя, вы куда-то торопитесь? – спросила она, заметив, что Казимир то и дело поглядывает на часы.

– Да, я обещал кое-кому быть на катке, – туманно ответил дядюшка.

– Синьоре Кассини?

– Это секрет, – спокойно ответил Казимир, в чьи планы вовсе не входило уточнять, что он обещал Марии Фелис научить ее кататься на коньках.

– Разумеется, у меня и в мыслях нет вас задерживать, – сказала Амалия. – Да, то, о чем Карл фон Лиденхоф говорил с вами, и то, что мы с Сергеем Васильевичем здесь обсуждали…

– Я помню, помню, – кивнул дядюшка. – Тайна за семью печатями, скрытая в глубине моего сердца.

– При чем тут сердце? – проворчала Амалия.

– Наверное, потому, что говорить о тайне, скрытой в глубинах мозга, не так интересно, – тотчас же нашелся Казимирчик. Он отвесил лжемайору церемонный поклон и скрылся за дверью.

– Иногда ваш дядя меня озадачивает, – рискнул Сергей Васильевич признаться Амалии после того, как благородный шляхтич удалился. – Но чем дальше, тем больше я склоняюсь к мысли, что с таким родственником не пропадешь.

Амалия как-то неопределенно хмыкнула и заговорила со своим коллегой о Нине Поповой, которую знала весьма поверхностно, и о молодых Басаргиных, которых знала еще меньше. Она хотела уяснить себе, как лучше всего будет выстроить разговор с каждым из свидетелей.

На следующий день Амалия нанесла визит госпоже Поповой, которая была известна в свете своей любовью к желтому цвету. Гостиная, куда горничная пригласила Амалию, была обставлена мебелью, обитой желтым шелком, в клетке щебетала желтенькая канарейка, и даже картина на стене была подобрана в соответствующих тонах – натюрморт с ломтем дыни и букетом одуванчиков в светлой вазе.

Хозяйка, одетая в свой любимый цвет, поднялась с кресла навстречу баронессе. Нине Николаевне Поповой было чуть более тридцати, и в нашей действительности она бы считалась молодой, но в том-то и дело, что в то время годы оценивались вовсе не так, как сейчас, и для Амалии хозяйка дома являлась скорее зрелой женщиной. Она была замужем за видным архитектором, который не чаял в ней души и до, и после свадьбы; но чем больше он любил ее, тем безразличнее она к нему относилась. Он много работал, имел хорошие заказы и не скупился, чтобы окружить жену роскошью. Никому не было известно, чтобы у него были какие-то увлечения на стороне или хотя бы легкие интрижки; что же касается его супруги, то она почти открыто им пренебрегала, заводя один роман за другим. Нельзя при этом сказать, чтобы она являлась легкомысленной пустышкой: она знала несколько языков, при случае могла написать неглупую статью или стихотворение и создавала неожиданные фасоны платьев, которые потом копировали некоторые портнихи. С женщинами она не дружила, и у нее не было ни одной близкой подруги. Если бы ее муж от нее отступился, свет бы с удовольствием ее заклевал; но как ни старались доброхоты открыть архитектору глаза на недостойное поведение его жены, им никак не удавалось добиться того, чтобы супруги развелись или хотя бы разъехались. В конце концов свет с досадой решил, что архитектор не бросает Нину Николаевну из-за детей – их у четы было трое, причем старший родился с заячьей губой и сильно заикался. И раз уж люди не могут обходиться без того, чтобы не навешивать ярлыки на себе подобных, Попова дружно сочли простаком и рогоносцем, а его жену – хитрой особой, которая вертит мужем, как хочет. Она была довольно высокого роста, с тонкими руками и прекрасными плечами; красавицей ее нельзя было назвать, но у нее были такие глубокие, такие внимательные глаза, что мужчинам, должно быть, стоило немалого труда устоять перед их гипнотизирующими чарами. Хотя она очень обдуманно и очень умело припудрилась, веки у нее оставались красными, как у женщины, которая недавно плакала.

Нина Николаевна произнесла несколько любезных слов, но уже по взгляду, которым она смерила гостью, Амалия все поняла и мысленно приготовилась к тому, что разговор предстоит нелегкий. Она села и постаралась напустить на себя как можно более дружелюбный вид.

– Вчера у меня побывал Карл фон Лиденхоф из германского посольства, – сказала баронесса Корф, переходя после общих фраз к сути дела. – Из его слов у меня сложилось впечатление, что Михаэль Риттер был убит, а не умер от сердечного приступа. – Ресницы Нины Николаевны дрогнули, взор ясных глаз так и впился в лицо собеседницы. – Если произошло преступление, то им должна заниматься полиция. Однако внешне все обстоит так, словно ей ничего не известно ни о каком убийстве, а Карл фон Лиденхоф не сказал мне ничего определенного. Поэтому я подумала, что, возможно, кому-то может быть известно больше, чем мне… Нечто такое, что может заставить полицию действовать. Если преступление действительно имело место, то преступник, разумеется, должен быть изобличен и наказан.

– И поэтому вы решили приехать ко мне? – спросила Нина Николаевна своим мягким, обволакивающим голосом, в котором, однако, прозвенела жалящая усмешка.

– Да, ведь вы тоже находились на вечере. Михаэль Риттер вышел, возможно, чтобы встретиться с кем-то, кто и убил его. Вы не запомнили, с кем он говорил? Может быть, кто-то передавал ему какую-нибудь записку?

Нина Николаевна усмехнулась.

– Можете не тратить зря слова, сударыня… Михаэль рассказывал мне о вас – кто вы и чем на самом деле занимаетесь. Полагаю, вас на самом деле интересует, не убила ли я его.

– И это в том числе.

– Ну так выясняйте, – безмятежно отозвалась Нина Николаевна. Поднявшись с места, она подошла к клетке и насыпала птичке корма. – Только без моей помощи.

«Надо было подослать к ней мужчину, он бы сумел ее разговорить, – мелькнуло в голове у Амалии. – Только не Сергея Васильевича, конечно, а дядюшку…»

– Простите, я зря вас побеспокоила, – сказала Амалия, которая по части жалящей иронии могла дать сто очков вперед любому из своих собеседников. – В самом деле, вам, вероятно, было необычайно приятно увидеть на полу труп человека, который вас бросил, и вы вовсе не жаждете, чтобы его убийцу поймали…

Ей удалось задеть Нину Николаевну за живое. Женщина в желтом обернулась, ее глаза засверкали.

– Как вы смеете такое говорить! – вырвалось у нее.

– А что еще прикажете мне думать, сударыня, после ваших слов? – резко спросила баронесса Корф. – Может быть, вы мечтали о его смерти? Может быть, это был момент вашего триумфа, когда…

Губы у Нины задрожали, и Амалия, поняв, что продолжать нет никакого смысла, умолкла. Отойдя от клетки, дама в желтом скорее упала, чем села на диван.

– Что именно вы хотите узнать? – каким-то чужим, надломленным голосом спросила Попова.

– Все, что может иметь отношение к делу, – сказала Амалия. – Вы давно знали господина Риттера?

Ответ уже был ей известен, а вопрос задан исключительно для проверки того, насколько жена архитектора захочет быть искренней.

– Я познакомилась с ним полгода назад, – помедлив, призналась Нина Николаевна. – Встречаться мы начали через несколько месяцев.

– Когда вы расстались?

– Три недели назад.

Амалия машинально отметила про себя точность высказывания. «Три недели» – совсем не то же, что «примерно месяц» или «пару недель назад, может быть, больше». Важные для себя детали человек не забывает никогда.

– Почему? – задала баронесса Корф следующий вопрос.

– Почему – что?

– Почему вы расстались? Так захотел он или вы?

– Он.

Даже по этой коротенькой фразе чувствовалось, до чего ей тяжело говорить об убитом.