Гренадер - Олег Быстров

– Болтают, у клиники какие-то маньяки привели в действие ужасное устройство, что может убивать людей тысячами. И ещё говорят, что всё это подстроили русские, чтобы не проводить съезда галицких партий, не допустить свободного волеизъявления народа…

– Это уже полная чушь! – негодующе воскликнул поручик. – Как вы могли в такое поверить?! Мы охраняли колонну, сопровождали от станции до самой больницы. А потом…

– Что – потом? Что там случилось?! – Девушка схватила Саблина за рукав, но тотчас отдёрнула руку.

– Противник применил оружие большой разрушительной силы. Жертв много. Не сто, как болтают, но много. Я уверен, в завтрашних газетах появится обращение военного комиссара генерал-майора Стукалова. Люди получат правдивую информацию. К сожалению, мы не смогли противостоять удару. Но его нанёс тот, кто действительно хочет сорвать съезд.

– Господь праведный, вы не пострадали? Я почему-то сразу подумала, что вы будете там. Я так боялась…

Саблину показалось, девушка сейчас заплачет. Он сделал безотчётное движение к ней. Хотел… Обнять? Спрятать её лицо у себя на груди, успокоить? А примет ли гордая полячка подобные вольности?

Поручик так и остался стоять столбом.

– Вы зря волновались, пани Кравчикувна, – сказал он суше, чем хотелось бы. – Со мной всё в порядке.

– Зовите меня просто Хеленой, – нервно ответила девушка.

– Как прикажете, – светски ответил Саблин. Нет, объятий здесь точно не ждали. Тогда чего?

– Кто это сделал, известно? Вы нашли их?

– Ведётся следствие, мадемуазель. Уверяю вас, виновные будут найдены и справедливо наказаны.

– Хорошо, – вздохнула Хелена. – Хорошо, что вы живы и с вами всё в порядке.

С этими словами она повернулась и быстро пошла темноту, не попрощавшись, лишь цокот каблучков отчётливо раздавался в вечерней тишине.

– Пани Хелена! – крикнул Саблин вслед. – Давайте я хоть провожу вас!

Девушка лишь отмахнулась и скоро свернула за угол. Стук каблучков стих.

Саблин задумчиво сдвинул фуражку на затылок. Вот и пойми этих женщин. Зачем приходила? То ли действительно за него волновалась, то ли хотела узнать больше о происшествии у клиники. И если второе, то для чего?

Пока одни вопросы…

2

Если свернуть с широкой и длинной Городецкой улицы, которую поляки называют Грудецка, а русские Городецкая, после свернуть на улицу Королевы Ядвиги и дойти до Немцевича, то где-то в этом районе старинной застройки можно найти пивную пана Радзинского.

Посетителей в дневное время здесь бывает мало, и сейчас в небольшом сумеречном зале, за столом, накрытым несвежей скатертью, сидели двое. Один помоложе, русоволосый и сероглазый, жевал солёную баранку, не притрагиваясь к кружке. Кепку он положил рядом с собой на стол, одет был в потёртую кожаную куртку, какие носят летчики, польские армейские галифе и армейские же ботинки с обмоткой. Второй был темноволос, имел вороватые черные глаза навыкате, неприлично яркие для мужчины губы и трёхдневную щетину на подбородке. Под распахнутыми полами его пиджака виднелась атласная, до крайности заношенная рубаха навыпуск. Мягкая шляпа с широкими полями была сдвинута на затылок. Он жадно, большими глотками пил пиво.

– Марек, ты слишком много пьёшь в последнее время, – проговорил первый, неодобрительно поглядывая на быстро пустеющую кружку.

– Жизнь столь отвратная штука, пан Янек, – отвечал тот, отставляя опустевший сосуд, – что без хорошей дозы спиртного сносить её нет никакой возможности.

– И всё же давай к делу. – Русоволосый положил на блюдце недоеденную баранку. – Что тебе удалось узнать?

– Сказывали варьяты, таки бардзий фунясты паняга приехав.

– Давай нормальным языком, – поморщился русоволосый. – Мне этот батярский жаргон ни к чему. Да и тебе не к лицу. Всё же в университете учился, хоть и недолго. Кто приехал, когда, где остановился?

– Ха, вспоминай молодость, пан Янек, – усмехнулся Марек, но жаргона поубавил. – Вчера приехал очень важный господин со Станислава. С ним компания. Гошцюньо[9] такие, что лучше не связываться. С вопросами полезешь, тут же без языка останешься.

– Дальше что? – терпеливо спросил пан Янек.

– Приехали типы не просто так, а чтоб встретиться с местным паханом.

– Когда и где?

– Того варьяты не знают, но Ося Шифман вчера фест кирус… совсем пьяный приплёлся. Говорит, обмывал с братом задаток…

– По делу давай, – оборвал пан Янек.

– Я ж и байтлёваю, Ося под киром хвастал, что должен завтра фунястым панягам к вечеру авто подогнать. И что, мол, за это ему хороший куш отпадёт, а он, мол, всех варьятов харой напоит.

– К вечеру? А у этого Оси машина есть? – поинтересовался собеседник.

– Не, своей нету. Но Ося Шифман всегда колёса добудет. Спецуалист. – Марек осклабился, его цыганские, шальные глаза блеснули. – Пан Янек, будь ласка, закажи ещё кружечку пенного…

Русоволосый со вздохом подвинул к нему свою нетронутую кружку.

Марек был не единственным контактом прапорщика Коваленко, сотрудника русской контрразведки. Когда-то, в далёкой молодости, он приезжал во Львов к своей тётке, водился с местными босяками, называвшими себя бацярами, и сейчас ему удалось приблизиться к одной из ватаг этих проходимцев и хулиганов. Выдавал себя Коваленко за авторитетного вора, мол, бежал от полиции из Киева и, дескать, ищет крупное дело. А жирный кусок можно взять только с серьёзными людьми.

Недоучившегося студента Марека, прибившегося к бацярам и мечтавшего стать настоящим хайраком, он зацепил на мелкой краже. Прихватил с чужим чемоданом на вокзале, но не милиционеров свистнул, а пообещал взять на стоящее дело. Только вот связей у него здесь нет, наводка нужна. Под это и доил на информацию. Независимый источник донёс, что Тиртый собирается устроить обед важному гостю, с которым что-то затевает. Получалось, некоего Шифмана подрядили добыть машину. Для чего-то им понадобился автомобиль. В любом случае, Тиртый с Захарченко должны оказаться в одном месте. И в определённое время.

– Куда велели подать авто? – спросил Коваленко столь резко, что Марек чуть не подавился пивом.

– Так на Зелёную. Там, за Январём, коттеджи понастроены, паны жили. Не магнаты, конечно, но при деньгах. Многие сбежали, кое-кто остался. А среди коттеджей дом двухэтажный, жёлтый, для панов сержантов. Военные в августе первыми драпанули, дом заселили украинцы, что в лачугах на Погулянке бедовали. Вот туда Ося и подъедет. К восьми вечера, так он байтлёвал. А пан Янек желает с теми панягами зазнаться?

– Да. Думаю, это те, кто мне нужен.

– Ой-ля! – поразился Марек. – Я слышал, паняги те сечевые…

– Вот и разберёмся. Увижу их, дальше сам решу.

Он не успел закончить мысль – боковым зрением уловил, как тень легла от двери к столу. На рассуждения времени не оставалось, отточенные рефлексы, распознающие любую неожиданность как опасность, вмиг превратили тело в сжатую пружину. Рука сама сбила кепку, под которой лежал маузер, и в следующую секунду прапорщик уже падал назад вместе с лёгким плетёным стульчиком, направляя оружие в сторону двери.

В тот же миг от двери затараторил пистолет-пулемёт. Коваленко крутанулся вбок и сам нажал на спуск. Негромкие хлопки маузера утонули в автоматном перестуке… Очередь прошлась по столу, с грохотом сметая кружки и блюдца, сбила со стула Марека, рубанула по стене, выбивая штукатурку. Но и прапорщик, лёжа на полу, не наугад уже, а прицельно выстрелил в здоровенного детину, лупившего с порога из МП, – раз! и другой! и третий!

У детины подкосились ноги. Он начал заваливаться на бок, но палец намертво зажало на спуске, и свинцовая плеть стегнула по стойке, по бутылкам с польской водкой. Пальба стихла с коротким щелчком затвора. Бандит упал.

Ещё раскатывались по паркету стреляные гильзы, за стойкой сыпались осколки битого стекла, а на месте упавшего громилы уже появился второй, небольшого росточка, в тужурке гимназиста. Гимназист замахнулся, и у прапорщика не было ни малейших сомнений – что последует за этим. Он выстрелил, в отчаянной надежде опередить бросок, но рука уже начала движение, и от неё, от руки этой, отделился тёмный продолговатый предмет, полетевший, как показалось Коваленко, точно в него. Особист перекатился, опрокинув стоявший рядом столик, и тут же оглушительно лопнул взрыв. Противно завизжали осколки.

На миг Коваленко ослеп, оглох, задохнулся, нажал на спуск, уже не целясь, но выстрела не последовало, магазин был пуст. Навалилась тишина.

Несколько секунда он лежал, ожидая выстрелов, взрывов, ещё чёрт знает чего, что могли припасти для него нападающие. Но ничего не происходило, только тонко звенело в ушах и удушливо воняло сгоревшей взрывчаткой. Тогда он попытался встать, и тут обнаружил, что левой руки он не чувствует, а бок залит кровью.

Со второй попытки Коваленко поднялся. Добрёл, шатаясь, среди обломков мебели, мимо дыры в полу, мимо трупа Марека с широко открытыми, мёртвыми глазами навыкате, до посечённой осколками стойки. За ней лежал ещё один труп – сам пан Радзинский. Пуля угодила бедняге в голову, он умер на месте. «Не повезло», – подумал Коваленко и потянулся к телефону.