Человек с Железным оленем - Александр Харитановский

– Никто не помнит, чтобы в это время приходил человек с Большой земли, – заметил председатель.

Фамилию Тайборей Глеб уже встречал на Печоре и в Большеземельской тундре. Она среди ненцев столь же распространена, как и Хатанзейские. Все Тайборей гордились своим родичем Гаврилой, которого в конце прошлого года островитяне единогласно выбрали советским председателем. 25 декабря, когда становище вместе с оленьим табуном прикочевало к радиостанции, в адрес Управления островами Северного Ледовитого океана, в Архангельск, была направлена радиограмма:

«3.12.1929. В Долгой губе состоялось перевыборное собрание Совета Вайгача. Председателем на 1930 год выбран Тайборей Гаврила Васильевич».

Копия этой радиограммы была единственной бумагой в канцелярии председателя. И Тайборей, покрутив в руках паспорт-регистратор Травина, достал из меховой сумки и свой документ. Протянул его гостю.

– Говорящая бумага, – пояснил председатель. – Обо мне теперь в Архангельске знают.

Глеб вежливо посмотрел на затертый листок и стал прощаться.

Поселился он на радиостанции. В первый же вечер зимовщики принялись гадать, как исправить велосипед. Мастерская на станции немногим богаче, чем в саквояже путешественника. Но тут есть походный горн.

– Попробовать отковать новый средник шатуна, – предложил Глеб.

Ему помог моторист, оказавшийся, кстати, земляком – псковским. Деталь, изготовленная из куска подручного металла, хоть и не казалась изящной, но размерами соответствовала поломанной. Смекалка выручила и с резьбой: вместо метчика рискнули использовать саму ось, и получилось очень удачно. Новую педаль на самодеятельном техническом совете признали надежной.

Мобильность обретена! Глеб облазил весь северный берег Вайгача. Кругом скалы, торосы и битый лед. За Карскими воротами синели берега Новой Земли.

Как-то, разглядывая дали, Глеб заметил на льду пролива, возле полыньи, подвижный клубок. Посмотрел в бинокль – дрались белый медведь с моржом. Звери кружились на самом краю льдины. Морж сорвался в воду и увлек своей тяжестью врага. Через минуту медведь вынырнул, по-видимому, хотел выбраться на льдину. Но показалась голова моржа. Он поддел бивнем ошкуя, и звери опять нырнули.

Больше они не показывались в полынье. Исход битвы был неясен. Но морж в воде – дома, а медведь хоть и прекрасный пловец, а в гостях, и на этот раз, видно, в непрошеных. На льдине остался только след от драки – большое кровавое пятно.

Шел уже июнь. Второго мела пурга, а через день оттепель. Ветры начали ломать лед. Вода подмывала береговой снег, и он обрушивался глыбами в море, поднимая фонтаны брызг. Показались первые гуси – разведчики. А за ними стаи. Шум крыльев, гомон.

Однажды Глеб набрел на странную поляну. Между сглаженных холмов валялись черепа, копья, щерились остовы поломанных юрт.

– Это большеземельские, – равнодушно объяснил Тайборей.

От него Глеб узнал страничку северной трагедии, случившейся почти сто лет назад.

Снежными зимами в Большеземельской тундре плохо с пастбищами, А на острове снег сдувается и ягель оленям доставать легко. Существовал неписаный закон – островным ненцам не кочевать на Большую землю, а большеземельским – на Вайгач. Но последние часто нарушали закон и обычно устраивали стойбище неподалеку от мыса Болванский нос, где стоял главный идол.

Островные решили проучить нарушителей и неожиданно напали на становище. Мужчин перебили, а женщин и детей взяли в плен. С того времени с Большой земли уже никто не кочевал на остров…

Травин вместе с мотористом пропадали на охоте. Зимовщики, соскучившиеся по свежему мясу, объедались гусятиной.

– Говорят, псковские охотники только в побасенках сильны, а тут вещественно, – шутили на радиостанции.

– Скобские, они такие, – ухмылялся Глеб. – Наше село недаром называется Косьево Сиденье.

– А при чем тут сиденье?

– Правильнее Костьево, по имени первого поселенца моего деда Кости, – пояснил Глеб. – Он со своими тремя братьями купил пустошь возле самого леса. А сиденье – потому что еще до переселения строил в этом месте лабазы и не раз сиживал в них, поджидая с ружьем медведя.

…Поездки в Косьево для Глеба были праздником. Он навещал деревенскую родню только в каникулы. Песни жаворонков в яркий солнечный день, щебет пеночек и стук дятла по дуплистым деревьям, жужжание пчел, блеяние ягнят на пастбище и ржание лошадей – все радовало слух.

А зимой еще интереснее. Охота! Ружье Глебу стали доверять с восьми лет. И все дед Костя. Они устраивались на ночь в лошадином хлеву, окно которого выходило в сад, и караулили зайцев. Косые любили лакомиться корой молодых яблонь. Как-то дед убил, не выходя из хлева, и лису, которая забежала в сад, гоняясь за зайцами. В лунную ночь легко брать на мушку…

В середине июня Глеб стал собираться в обратный путь. Закончив сборы, он отправился попрощаться с оленеводами.

Все стойбище толпилось у костра. Возле огня сидел старик ненец с плоской и тонкой костью в руке. Он достал из костра раскаленный уголек. Положил его на середину кости и принялся бормотать.

– Что случилось? – обратился Глеб к мотористу.

– Гадает, где летом оленей пасти, – мрачно ответил парень. – Это оленья лопатка. Вот треснет от жары, и результат готов: куда трещина, в том направлении и табун гони…

– Опять шаманишь! – ворвался в круг председатель Гаврила Тайборей. – Хочешь, как в прошлом году, оленей на гололед загнать…

Гадальщик, со злостью бросив кость в огонь, пошел к чуму…

Снова в дороге. Снег таял. Многочисленные озерки и бегущие к ним ручьи мешали движению. Но радость оживающей природы так плотно окружила Глеба, что он думал только о радостном.

Мир казался столь просторным, что линии горизонта почти не чувствовалось. И остров стал веселее. На солнцепеках, где земля протаяла, виднелись малахитовые островки зелени. Теплом парили щебенистые россыпи.

Навстречу летели стаи гусей, куликов, гагар, кайр. Некоторые птицы уже поселились у прибрежных скал. Глеб питался яйцами кайр. Они вдвое больше куриных: съешь одно и позавтракал. Яйца лежали прямо на голых камнях. Гаги, те заботливее. Гагачий пух как сизый снег на скалах.

Показались бухта Варнека и домик. Напротив темнел скалистый берег Ю-Шара. Лед еще прочен. Глеб за день перешел пролив и свалился как снег на голову к Антону Ивановичу, в пекарню.

Прощай, Ю-Шар

Слава о том, что Травин зимой пересек на «железном олене» Большеземельскую тундру, уже гуляла по всем становищам. О его походе рассказывали с такими подробностями, словно кто-то сопровождал каждый шаг велосипедиста, начиная с устья Печоры. Это действовал тундровый «беспроволочный телеграф» передачи из уст в уста новостей. «…Сидит на спине «оленя» и за железные рога держится» – вроде присказки.