Копия Дюрера - Борис Каспаров

— Шофер вам не показался подозрительным?

— Нет, да я его и видел очень мало. Пока я поднимал тент, он прошел в дом, а потом вышла хозяйка, сняла с него плащ и надела на себя, и, когда уже вы с капитаном сидели в машине, она пошла накрывать брезентом молотилку.

Да, в тот момент и я видел фрау Штейнбок, возившуюся с брезентом. Меня и тогда удивило, почему именно она пошла к машине, когда во дворе был другой человек. Этот плащ был очень похож на тот, который я видел на фрау Штейнбок в последний раз. Я и сейчас помнил, как она, провожая нас, беспомощно и в то же время кокетливо улыбнулась, вытирая испачканный рукав. Эта пришедшая на ум деталь заставила меня тщательно осмотреть рукав, отряхнув его предварительно от кирпичной и известковой пыли.

— Вы можете определить, что это за пятно? — обратился я к Селину.

Он внимательно осмотрел его со всех сторон и даже поднес к носу.

— По-моему, масло, товарищ старший лейтенант. Обыкновенное смазочное масло.

— Ну, если так, то вы, пожалуй, не ошиблись, — в раздумье сказал я. — Могу вас поздравить, глаза ваши не уступают фотоаппарату.

Я подошел к майору, все еще беседующему с Лерхе, и коротко объяснил ему, в чем дело.

— Все это вполне правдоподобно, — сказал он. — Мы здесь пока справимся и без вас. Лучше всего отправляйтесь в Вайсбах. На месте вам все станет ясно.

ВТОРОЙ ИНГРЕДИЕНТ

Дежурный сержант в комендатуре Вайсзее сказал мне, что комендант у себя дома.

Крайнев мылся после дороги, но на правах старого друга я прошел в его комнату. Вытирая полотенцем голову, он вышел мне навстречу.

— Наверное, поругиваешь, что не заглянул, как обещал, — сказал он, пожав мою руку влажной холодной ладонью. — Три дня отсутствовал. Дела. Район сельскохозяйственный, для нас реформа — главное дело. Но теперь уже скоро. Народ первый раз по-настоящему вздохнет. Ну, а тебя опять интересует Штейнбок?

— Больше, чем прежде. Одевайся, а я пока буду рассказывать.

— Так, — сказал он, выслушав мой рассказ. — Что же, все вполне закономерно. Эти люди затаились до поры до времени и ждут только удобной минуты, чтобы начать действовать. На многое они, конечно, не рассчитывают, но убийства, саботаж, поджоги — это еще в их силах. Расчет на слабонервных. А как наша милая хозяйка чистила рукав плаща, я тоже помню. Каким же, черт возьми, путем плащ попал в логово этой шайки?

— Кто такой их шофер? — спросил я вместо ответа. — Ты его знаешь?

— По их словам, работает в имении уже лет двадцать. Был на фронте, вернулся контуженный… Вообще-то, я уточнял, так оно есть и на самом деле. Едем?

— Если ты не устал.

— Коменданту уставать не полагается по уставу, — рассмеялся Крайнев. — А посещение Штейнбока все равно входит в мои обязанности. Машину возьмем опять мою.

— Теперь это не имеет значения.

Залитая ярким полуденным солнцем кубическая громада дома имения Вайсбах на этот раз не показалась мне такой мрачной, как при первом знакомстве. Еще с вершины холма мы заметили во дворе людей и несколько запряженных лошадьми подвод.

Въехав в ворота, мы увидели такую картину. На крыльце, окруженный десятком людей, стоял приземистый лысоватый человек в сапогах и галифе. Похоже было, что он обращался к ним с какой-то речью. Наше появление оказалось для всех неожиданным. Все повернулись в нашу сторону, а стоявший на крыльце человек растерянно остановился на полуслове. Однако он быстро взял себя в руки, повелительным жестом заставил всех разойтись к подводам и неторопливо спустился вниз со ступенек.

Мясистое, с крупными чертами лицо его было гладко выбрито. Между пухлыми розовыми губами светился ряд золотых зубов. Темные щелки глаз под белесыми бровями показались мне очень знакомыми — они были точно такие же, как и у старика со слуховой трубкой.

Я догадался, что навстречу нам шел сам Штейнбок.

— Рад, что вы приехали, господин комендант, — голос у него был низкий и немного сипловатый. — А я только что хотел навестить вас сам.

— Вот как? — Крайнев вышел из машины. — И чему же я был бы обязан такой честью?

— Да вот мы здесь решили, что ждать больше нельзя. Эти люди слишком долго работали, и они должны получить свое. Почему, собственно, мы должны ждать распоряжение свыше? Разве нам здесь не виднее, что нужно сделать, чтобы восстановить справедливость? Мы всегда жили одной семьей, сообща вкладывали свой труд в нашу землю.

— Подождите, подождите, — остановил его Крайнев, — я что-то не совсем понимаю, о чем вы говорите.

— Господин Штейнбок решил провести реформу сам.

Мы обернулись. Позади стояли Ринге и еще несколько батраков. Штейнбок нахмурился:

— Вы получили свое и идите. Здесь решится вопрос и без вас.

— Одна из особенностей реформы как раз заключается в том, господин Штейнбок, что ни один вопрос не решается без них, — Крайнев кивнул головой в сторону Ринге и его друзей.

— Мы тоже так думаем, — Ринге остановил жестом руки тех, кто хотел отойти. — И лучше подождем, что скажет настоящая реформа.

Штейнбок горько усмехнулся.

— Этот человек никогда не был доволен. Я столько лет содержал его брата, в трудные минуты он и сам кормился около меня. Сейчас я ему даю больше, чем другим, и вот благодарность…

Морщинистое лицо Ринге потемнело. Сжав кулаки, он шагнул вперед:

— Мне не нужно подачек, господин Штейнбок. Мой брат оставил половину жизни на вашей земле, да и моих соков в ней немало.

Ринге круто повернулся и зашагал по двору.

— Видели, господин комендант, все довольны, только что благодарили меня, а один человек готов все испортить.

— Так о чем здесь все-таки идет речь? — спросил Крайнев.

— Дело в том, господин комендант, что я прекрасно понимаю благотворные последствия социальных перемен. Мы в старых условиях были бессильны что-либо изменить, провести какие-то оздоравливающие мероприятия. Но теперь… Теперь у нас самое широкое поле деятельности.

— Господин Штейнбок, — перебил Крайнев, — исторические факты и сопоставления меня не интересуют, я все еще не знаю, что здесь происходит.

— Я решил восстановить справедливость, господин комендант. Свой второй дом мы уже передали под организацию коммуны. Теперь я хочу отдать тем, кто помогал мне работать, излишки земли и инвентарь. Имею ли я право на это или комендатура будет чинить мне препятствия?

— Мы восхищены вашим великодушием, которое тем более трогательно, что до реформы осталось так немного. Но мне кажется, господин Штейнбок, что те, кто ее составляет, учтут интересы всех безземельных крестьян значительно полнее, — Крайнев подчеркнул слово «всех». — Да и ваши батраки, как мы только что видели, не особенно восторженно…

— Один только этот смутьян, — злобно перебил Штейнбок, — один только он. Кто откажется от такого подарка?

— Оставим пока этот разговор, господин Штейнбок. Может быть, вы пригласите нас в дом?

— О, простите, — пробормотал тот, — я так был занят всеми этими делами. Прошу, пожалуйста, за мной.

Грузно ступая толстыми ногами, затянутыми в голенища сапог, он двинулся к дому.

Пока происходил весь этот разговор, я наблюдал за Штейнбоком. Роль благодетеля своих батраков ему явно не удавалась. В этом отношении ему следовало бы кое-чему поучиться у дочки. Ход, задуманный им, конечно, меньше всего был рассчитан на то, чтобы обмануть нас. Для этого он выглядел слишком наивно. Расчет крылся в другом — привлечь на свою сторону работающих в имении батраков, настроить их против нас, если мы не утвердим его «подарка». Потому-то маленькие глазки Штейнбока, обращенные на Ринге, вспыхнули ненавистью, когда тот осмелился отказаться от «подарка».

Когда мы поднялись по ступенькам, я еще раз оглядел двор. Около конюшни стояла группа людей, о чем-то оживленно беседовавшая. В центре ее поднималась высокая фигура энергично жестикулирующего Ринге.

В огромном зале было все так же пустынно и мрачно. Даже сиявшее на дворе солнце, пробиваясь сквозь окно, не могло разогнать господствовавшего здесь полумрака.

Штейнбок указал на стоявшие у стола кресла.

— Прошу. Они скрипят, но еще держатся. В моем доме, к сожалению, все уже пришло в ветхость…

— Господин Штейнбок, — сказал я, — не будем терять времени. У меня есть к вам один вопрос.

Еще во дворе я заметил, что глаза хозяина с какой-то скрытой тревогой следили за мной. Новое, незнакомое лицо, наверное, настораживало его.

— Пожалуйста. Рад служить, чем могу.

— Когда вы в последний раз видели Витлинга?

В эту минуту я пожалел, что мы ушли от дневного света, и какая тень промелькнула в маленьких темных глазах Штейнбока, осталось для меня неясным.

Неожиданно он засмеялся дребезжащим смехом.

— У меня столько бывает посетителей из соседних имений, что сказать точно…