Комкор М. В. Калмыков - Давид Алексеев

Тогда-то и задумался всерьез Калмыков о грядущем своем житье-бытье. В ратных делах он уже второй десяток лет, более половины из которых прошло на полях жесточайших сражений. Испытал, пережил всякого, но от тяжелых ранений боевая судьба миловала и от болезней уберегла. Здоров, крепок, пожалуй, все так же, как и в десятом году, когда в рекруты брали. Хоть тридцать три скоро стукнет, а вернись обратно, к родичам да сотоварищам в башкирскую Красную Усолку, былое искусство — мастерство стеклодува — мигом восстановил и жарищу у печей любую бы выдержал…

Да где там… Разве отпустят из строя? Не рядовой, не ротный даже… Тут, как ни крути, а думать об одном следует — о кадровой службе на всю оставшуюся жизнь. Но вновь нелады — поднялся-то из старших унтеров высоко и боевого опыта достаточно, а общего образования по-прежнему самая малость и военных, политических наук по-настоящему не проходил, все налету, урывками схватывал.

И взял однажды комбриг Калмыков перо, лист самой доброй бумаги на стол выложил и впервые за свое долгое пребывание в армейских рядах принялся за рапорт сугубо личного характера.

«Понимая психологию революционной массы, зная идеи революции и помня заветы партии, — писал Михаил Васильевич, — я успешно справлялся с задачами, которые выпадали на мою долю. Но, сознавая скупость общего образования, малую теоретическую подготовку, в течение всей гражданской войны лелеял мысль в удобный момент уехать в центр с тем, чтобы обогатить себя, изучив военные предметы…

Теперь, когда военная угроза миновала, когда армия переводится на мирное положение, сокращаясь количественно и улучшаясь качественно, главным образом в лице своего комсостава, я считаю своим нравственным правом и долгом заняться собой как командиром. Поэтому и прошу командировать меня в Москву для поступления если не в академию Генштаба, так на высшие командные курсы.

По окончании курса я с бо́льшей уверенностью стану на работу в рядах армии и, конечно, принесу больше пользы в будущем для СовРоссии».

На этом можно было и подписаться, но не поспешил и в последнем абзаце рапорта высказал не менее сокровенное:

«Проведя более трех лет вдали от центра Революции, я и как партийный работник, возможно, уже несколько отстал от курса или темпа работы, так что пребывание в Москве и с этой стороны принесет мне много пользы»[59].

Рапорт пошел по инстанциям. Члены РВС армии и Республики признали доводы комбрига Калмыкова убедительными, обоснованными и просьбы его уважали. 16 июля 1921 года Михаил Васильевич, сдав бригаду преемнику, выехал в Москву, имея на руках предписание на учебу в Академию Генерального штаба Красной Армии.

Дорога из Владикавказа тянулась невероятно долго — разруха более всего разъела своей ржавчиной железнодорожный транспорт. Так что времени для неспешных раздумий было предостаточно. Вспоминал абитуриент Калмыков свои былые бои-походы, но чаще мысли уносили в будущее, заставляли размышлять о том, что ждет его в стенах академии, при встрече с профессорами и преподавателями, которые, как был наслышан, почти сплошь из генералов и полковников, старых, прижимистых и нудных.

В гражданскую немало таких же вот, как он, рабоче-крестьянских слушателей, говаривали, от силы месяц-другой выдерживали муштру научную, а затем сбегали обратно в свои красные полки, бригады, дивизии. Так поступил Василий Иванович Чапаев и поступил, наверное, правильно. Не возвратись он к весне девятнадцатого из академии, возможно, совсем бы по-иному сложилось начало могучего контрнаступления Восточного фронта, не были бы столь стремительно освобождены Бузулук, Бугуруслан, Бугульма, Белебей, Уфа и другие заволжские да башкирские города и села.

А бывший председатель военной секции Уфимского Совета Чеверев Александр?.. Он также был послан на учебу в Москву и тоже пробыл в ней не более двух месяцев. Вернувшись же в Сарапул, в штаб 2-й армии, заявил члену РВС С. И. Гусеву так:

«Артиллерию начинают с персидского или греческого катапульта. На черта мне катапульт, ежели гражданская война разгорается с каждым днем. Дьявол их забери вместе с их катапультом»[60].

И командарму В. И. Шорину Чеверев доложил напрямую:

«Кончил учиться. Не могу дальше. Кое-что теперь понимаю по тактике и топографии. И хватит с меня. Давайте назначение. Хочу опять в свой полк»[61].

Да на старую должность не поставили. Доверили быть командиром бригады, в которую входил былой чеверевский полк…

А прежнего председателя Златоустовского ревкома и командира кавалерийского полка имени Володарского Ковшова провожал Калмыков на учебу в Москву из родной 30-й дивизии самолично, вместе с братом Виталия Дмитриевича — Венедиктом, ставшим еще в Уфимском Сводном отряде его верным и неизменным начальником штаба. Направляя Виталия Ковшова в Академию Генерального штаба Красной Армии, РВС 3-й армии указал, что делает это, «дабы подвести под его блестящие командирские способности военно-научный фундамент».

Большим военачальником стал бы со временем старший из братьев Ковшовых. Это точно. Да военная судьба распорядилась по-другому. В ноябре 1919-го, не проучившись и года, Виталий Дмитриевич был командирован на защиту Красного Питера, затем воевал против панской Польши. По заключении мира с ней получил вызов ехать обратно в Академию, доучиваться, но сам испросил отсрочки до полного разгрома банд Булак-Булаховича. Так и сражался до самого этого дня, до 30 ноября 1920 года, в который и настигла его одна из последних бандитских пуль… И все-таки он вернулся в Москву. По настоянию командования Академии, как рассказывал Венедикт Дмитриевич, тело его погибшего смертью храбрых брата было перевезено в столицу и при участии всех слушателей захоронено у Кремлевской стены на Красной площади. «Приеду вот на место, — приказал себе Михаил Васильевич, — первым делом наведаюсь обязательно к нему, Виталию Ковшову…»

2.

То, конечно, были исключительные случаи. В целом же, несмотря на все превратности военного времени, первая советская Академия набирала силу, проводила выпуск за выпуском, и красные генштабисты оказывали все более ощутимую помощь командармам, начдивам, комбригам, улучшали боевое управление, налаживали работу штабов, организовывали непрерывную разведку, обеспечивали надежное взаимодействие и всестороннее обеспечение войск. В документах, готовившихся при их участии, как правило, содержались глубоко и умело продуманные идеи ведения боев, сражений, операций, поражавшие даже противника своей новизной, дерзостью.

Все так. Но нет-нет и екало сердце бывалого краскома: сумеет ли он всего лишь за три года совершить бросок от начальной городской школы и годичного саперно-подрывного класса сразу до специалиста с высшим военным образованием? Смущало командира-большевика, дважды краснознаменца и то, что по выпуску из Академии пошлют его на штабную работу, пускай и самого высокого уровня. Нет, Калмыков никогда не смотрел свысока на штабных работников, напротив, нередко завидовал железной логике мышления, остро развитой интуиции лучших из них.

Такие качества мечтал он развить и в себе, но вместе с тем понимал, что по природному складу, по размашистости своего характера вряд ли когда сумеет, отрешившись от всего, часами, а то и сутками жить только одними оперативными документами, отрабатывая их с педантичной точностью и виртуозным изяществом. Настоящим штабистом, считал он, как и настоящим художником, сколько ни учись, не станешь — им надо родиться.

Да не знал еще фронтовик, что Реввоенсоветом Республики, партией и правительством одновременно с коренной перестройкой структуры Вооруженных Сил страны, вступавших на путь мирного строительства, кардинально решались и проблемы высшего военного образования в РККА. На новом этапе развития Красной Армии центральными фигурами становились командиры частей и соединений, способные принять на свои плечи всю тяжесть учебно-воспитательной работы в войсках, которую требовалось вести с учетом последних достижений военной науки, с учетом опыта мировой и, особенно, гражданской войн. А как преуспеть им во всем этом, если подавляющее большинство командиров среднего и значительная часть старшего звена не имеют систематического военного образования, а порой нуждаются и в повышении своей общей грамотности?

Приказ РВСР за № 1675 о поднятии общего уровня военных знаний в Рабоче-Крестьянской Красной Армии до высоты современных требований был опубликован 5 августа 1921 года, когда М. В. Калмыков уже прибыл в Москву. И он без тени недавней робости взошел на ступени особняка на Воздвиженке, принадлежавшего некогда московскому клубу «Императорского охотничьего общества», в котором размещалось с декабря восемнадцатого новое советское высшее учебное заведение. В его наименовании не стало отпугивавших слов — «Генерального штаба». Теперь оно называлось просто — Военная академия РККА.