Красивая женщина, купившая дом - Светлана Александровна Захарова

отделении никто не хотел признать себя недостойным. Так кого же сокращать?

Все также поняли, что настали времена, когда надо было освобождаться от социалистического наследия. Милиция как таковая создана ещё в 1917 году. Это была рабоче-крестьянская организация, напоминающая войско с дубинками. И хотя в течение многих десятилетий она совершенствовала свою деятельность по обеспечению порядка и охраны прав граждан, название всё-таки устарело.

Полиция, в сущности, выполняет те же функции, что и милиция, но она никогда не была рабоче-крестьянской, это государственный орган.

Совещание в районном отделении милиции проходило бурно. Закончив обсуждать новое название организации и предстоящую аттестацию, работники перешли к насущным проблемам. И тут опять участковому Нагаткину попало, как говорится, по полной программе.

Вместо того, чтобы все силы бросить на раскрытие новых преступлений, он регулярно отвлекается на не относящееся к району дело о похищенных иконах.

— Зачем нам вешать на себя чужие дела? — возмущался начальник, — похитители являются гастролёрами, это доказано. Иконы тоже уплыли в чужие края. Мы и так сделали всё, что могли: вор-то сидит в тюрьме! В детективы играть некогда, у нас работы полно.

Гул голосов и отдельные выкрики с мест говорили о том, что коллеги тоже не поддерживают Нагаткина. Прогулки к красивому особняку пора кончать.

— Да поймите вы, наконец, что дом подозрительный, — возмущался в свою очередь участковый, — мне, например, сразу не понравилась хозяйка. Осмотреть дом не дала, при этом сама очень нервничала. И я, прежде чем оформить разрешение на обыск, навёл о ней справки. И что оказалось? Дамочка-то ранее судима, недавно вернулась из мест заключения. Два года отсидела за мошенничество.

В зале послышались возгласы удивления. Слухи о недавно поселившейся в коттеджном посёлке светской даме уже распространились по району.

— Не удивляйтесь, сведения абсолютно достоверны. Потому она здесь и поселилась — надеялась начать новую жизнь, пока не узнали о её прошлом. Да и украденные иконы нигде не обнаружились, хотя все таможни в курсе дела. Не спешат похитители их вывозить, припрятали где-то, ждут удобного момента.

— И ты считаешь, что припрятали их в нашем районе? — недоверчиво спросил начальник, — их давно вывезли отсюда, заключённый Рысьев признался, ты что, забыл?

— Я не забыл, — возразил Нагаткин-, более того, я специально интересовался, где именно, в каком месте, состоялась передача икон. Оказалось, в лесу, вдали от чужих глаз. Но недалеко от дома Мезенской.

— Он нас всех изведёт этим домом, — заявил начальник, — ладно, оформляй санкцию на обыск и не забудь подписать её у прокурора.

Направляясь в столовую на обед, сотрудники продолжали обсуждать странную историю о похищенных иконах, которая теперь невольно ассоциировалась с личностью элегантной уголовницы.

Нагаткин не принимал участия в дискуссии. Он чувствовал удовлетворение и большую ответственность. В этом деле необходимо поставить точку. Если он не прав, то признает свою ошибку. А вот если прав… У Ильи Григорьевича защемило сердце.

Участковый вспомнил не совсем приятный эпизод. Неделю назад он прогуливался в одиночестве у злополучного дома, не поставив в известность Деревянкина. В тот день он не поленился обойти весь добротный забор, опоясывающий коттеджный посёлок. А когда уже отчаялся что-либо найти, обнаружил тщательно замаскированный лаз.

С первого взгляда дыра не бросалась в глаза. На закрывающей его доске были тщательно нарисованы те же кирпичи, из которых был сложен забор. Но милиционер изучал кирпичную стену так близко, что невольно задел за доску.

Лаз был небольшой, человек тучный в него бы не пролез. Нагаткин отличался как стройностью, так и гибкостью, поэтому вскоре оказался на запретной территории. Правда, ему пришлось спихнуть и вторую доску, закрывающую лаз изнутри.

Забора у особняка Мезенской пока не было. Оглядевшись, он увидел дверь чёрного хода. Он ощутил какое-то беспокойство, но близость расстояния от нераскрытой тайны не позволило ему повернуть назад. Он пошёл к двери, намереваясь провести ночку в подвале или под лестницей — а вдруг узнает что-нибудь интересное.

Нагаткин знал, что с этой стороны, на задах, окон в доме не было, и хозяйка не могла его увидеть. Нащупав в кармане фонарик, — было уже достаточно темно — он решил открыть дверь. Но только подошёл к ней вплотную, как на его плечо легла тяжёлая рука. Он вздрогнул.

— Не оглядывайся, — сказал какой-то мужчина, — уходи, откуда пришёл. Здесь частная собственность. Не пугайте женщину, она живёт здесь одна.

— Я не грабитель, я из милиции, — начал было оправдываться Нагаткин, — дом долго пустовал, здесь могут быть спрятаны краденые вещи, а хозяйка может об этом не знать.

Мужчина крепко сжал плечо непрошенного гостя. Ещё чуть-чуть, и затрещали бы кости.

— Не оглядывайся, иди на выход, — повторил голос, не обращая внимания на оправдания милиционера, — закрой за собой вход.

Нагаткин не стал больше спорить. Он быстро пролез через дыру, поставил на место обе доски и почти бегом направился прочь от странного дома.

По дороге он думал, достаточно ли тут просто обыска с понятыми? Не понадобится ли сразу группа захвата? Или, напротив, нет тут никакого криминала. Дыру сделали мальчишки, чтобы играть в индейцев, а руку ему на плечо положил какой-нибудь ревнивый поклонник госпожи Мезенской. Да и грибники какие-нибудь тоже могли сделать для себя лаз, чтобы быстрее оказаться в лесу, к проходной не тащиться. Хотя местные жители вряд ли стали бы ломать забор, который соорудили для собственной же безопасности.

Почему таинственный мужчина не захотел показать своё лицо? От кого он прячется? Или бегает к Мезенской, а сам имеет поблизости жену и детей? А вдруг это тот самый преступник, которого все ищут?

До Нагаткина вдруг дошло, что он проболтался. Он рассказал предполагаемому преступнику, что милиции известно о краденых вещах. Да если бы они здесь и были, теперь их перепрячут куда подальше. И их уже никто никогда не найдёт.

Как же из него вылезла эта информация? Не иначе, как со страху. За жизнь свою испугался, за жену, за ребёнка. Трус паршивый, вот ты кто, сказал он сам себе.

Теперь Нагаткину было предельно ясно, кто первым будет уволен по сокращению штатов. Вот тогда, имея много свободного времени, он до конца раскроет это запутанное дело.

А ведь начальник был прав: не надо соваться не в свои дела, не надо лезть в дебри. Иконы в конце концов всплывут где-нибудь на таможне. А вор уже сидит — не в тюрьме пока, в следственном изоляторе — но после суда непременно сядет.

Он решил ничего не говорить коллегам о своём приключении. Но добиться разрешения на обыск было необходимо, и он его добился. Поэтому после