Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко

То, что не авантюрное поведение князя Голицына больше всего раздражало недавнюю герцогиню Курляндскую, а попытки истинных сторонников парламентской системы спасти реформу от краха, смутно чувствовали многие из современников. Вот свидетельство Ивана Михайловича Волынского, сообщившего двоюродному брату, Артемию Петровичу Волынскому, подробности разгрома верховников: «Ныне в великой силе Семен Андреевич Салтыков… а в великом подозрении и в стыде обретаются две фамилии и с ними Матюшкин, Измайловы, Еропкин, Шувалов, Наумов, Дмитриев, Матвей Воейков»{73}. Две фамилии – это, естественно, Долгоруковы и Голицыны. А лица, указанные ниже, как раз и есть те, кто подписал конституционный проект гвардии майоров в тщетной надежде подтолкнуть Д. М. Голицына к действиям, способствующим консолидации общества вокруг программы В. Л. Долгорукова. К счастью, группа, отколовшаяся от большинства, серьезным репрессиям не подверглась. Видимо оттого, что отчаянная попытка меньшинства не имела шансов на удачу. А то бы им не миновать той же трагической участи, какая выпала на долю всех Долгоруковых, и в первую очередь Василия Лукича, Алексея Григорьевича, Сергея Григорьевича, Ивана Григорьевича и Ивана Алексеевича.

Час августейшего мщения пробил 14 апреля 1730 года.

А. Г. и В. Л. Долгоруковых с домочадцами отправили на житье в дальние деревни. Причем к дипломату прикомандировали «крепкий караул». Если первого упекли в ссылку за недосмотр за Петром II и намерение обвенчать с императором Е. А. Долгорукову, то преступление второго не конкретизировалось: «за многие его нам самой и государству нашему бессовестные противные поступки».

С. М. Соловьев назвал вину В. Л. Долгорукова «таинственной». Немудрено. Между тем 12 июня 1730 года кару ужесточили. Алексея Григорьевича с детьми спровадили в Березов, Василия Лукича – на Соловки.

Спустя полтора года ни с того ни с сего в Шлиссельбургской крепости очутился В. В. Долгоруков. Уважаемый историк Сергей Михайлович Соловьев, цитируя манифест, изданный по сему поводу, опять не смог обойтись без слова «таинственные»{74}. Что ж, историк вправе недоумевать и часто пользоваться вышеупомянутым прилагательным. Ведь он не знал о ключевой роли фельдмаршала в событиях 19 января 1730 года. Зато Анна Иоанновна была прекрасно осведомлена о том (или от А. И. Остермана, или от Г. И. Головкина) и мишени выбирала правильно. Не случайно на Д. М. Голицына удавку набросили лишь в конце 1736 года. Человека, вставшего на дороге у опасного соперника, милостиво поощрили шестью годами спокойствия, после чего безжалостно добили, упрятав в Шлиссельбургскую тюрьму (В. В. Долгорукова к тому времени перевели в Ивангород). Все-таки князь тоже хотел править Россией…

Императрица не желала смерти Дмитрию Михайловичу Голицыну, но тот, не выдержав унижений и мытарств, скончался в апреле 1737 года. Третьим из мятежной пятерки. Первым в декабре 1730 года ушел в мир иной фельдмаршал М. М. Голицын. Вторым в 1734 году – А. Г. Долгоруков. Уйти четвертым выпало В. Л. Долгорукову. Эта кончина стала единственной, к которой царица непосредственно приложила руку. 8 ноября 1739 года почти семидесятилетний князь с Иваном Григорьевичем, Сергеем Григорьевичем и Иваном Алексеевичем Долгоруковыми взошел на эшафот. Официально узников обезглавили за сочинение поддельного завещания Петра И, провозглашавшего императрицей Екатерину Долгорукову. Но фактически не за это. Анна Иоанновна не утерпела и объяснила заклятому врагу, какова главная причина жестокой казни. 6 ноября 1739 года А. И. Ушаков лично приехал в Новгород, где томились Долгоруковы, и от имени государыни посоветовал объявить «самую истинну: По кончине государя императора Петра Втораго таковое злое умышление, чтоб в российской империи самодержавию не быть, а быть бы републике от кого из них сперва началось и в каком намерении такое злоумышленное намерение и совет они имели… и чрез то, какую себе ползу получить думали?»

Долгоруковы честно на вопрос не ответили. Василий Лукич свалил «грех» на покойных князя Дмитрия Голицына и графа Павла Ягужинского. Сергей Григорьевич приплел к делу покойных Ивана Дмитриева-Мамонова и Льва Измайлова. Ивану Григорьевичу и Ивану Алексеевичу сказать было нечего{75}. Первый враг императрицы не дожил чуть менее двенадцати месяцев до спасительного октября 1740 года и около двух лет до освобождения, реабилитации и возвращения ко Двору. Повезло только Василию Владимировичу Долгорукову, при Елизавете Петровне вновь занявшему президентское кресло в Военной коллегии. Дочь Петра Великого осыпала многими милостями вызволенных из ссылки Долгоруковых, отблагодарив несчастный род за преподанный ей в январе 1730 года важный политический урок. Поняв на трагическом примере двух аристократических фамилий значение общественного мнения, она решила, прежде чем «штурмовать» Зимний дворец, позаботиться о том, чтобы обеспечить себя всенародной поддержкой, и, лишь заручившись таковой к концу аннинского царствования, в ноябре 1741 года с необычайной легкостью взяла власть в стране.

* * *

Полтора месяца, с 19 января по 25 февраля 1730 года, Россия управлялась не монархом, а коллегией, возглавляемой неформальным лидером – Дмитрием Михайловичем Голицыным. Де-факто империя в этот короткий промежуток времени являлась республикой, и, если бы не амбиции авторитарного князя, то республиканский государственный строй мог укрепиться и просуществовать достаточно долго. Русское дворянство зимой 1730 года оказалось вполне готовым к подобному историческому повороту, что в свою очередь свидетельствовало о сильном разочаровании благородного сословия в институте наследственной монархии. Причина недовольства понятна – петровские реформы, вконец измотавшие огромную страну. Их инициатор, будучи главой династии Романовых, откровенно злоупотребил верой общества в доброго царя-батюшку и ценой едва ли не полной ее утраты провел грандиозные преобразования в жизнь.

В принципе Петр Великий повторил опыт Ивана Грозного, который за полтора века до него разменял ту же веру населения в справедливость наследственной монархии на опричный произвол, предрешив тем самым скорое погружение Русского государства в Смуту – затяжной поиск через неоднократные переизбрания хорошего царя. В 1730 году Россия закономерно опять вышла на то же распутье: выбор наименьшего из двух зол – наследственности или голосования. Приоритет за первым сохранился благодаря замаячившему на горизонте призраку Годунова. Впрочем, не только оттого. Судя по всему, россияне уже тогда интуитивно догадывались, что сходство между двумя деспотами – Петром I и Иваном IV – не равнозначное. Их роднили лишь способы управления, но не деяния. Деяния-то как раз отличались, причем разительно. Если двадцать три года государствования первого царя ничего, кроме внутреннего разорения и внешнего позора, России не принесло, то тридцать лет борьбы первого императора за общее благо завершились помимо территориальных приращений и роста международного престижа наиболее важным результатом – раскрепощением общественной энергии, прежде скованной и подавляемой старомосковскими предрассудками, религиозной нетерпимостью и страхом перед еще одной Смутой – порождением заграничных модных веяний. Выражаясь образно, Петр Великий вылечил Россию от недуга, которым та заболела по вине Ивана Грозного.

В 1560 году молодой русский царь имел неосторожность вмешаться в межпартийные баталии за власть двух семей – Адашевых и Захарьиных. Будучи номинальным лидером страны, он прислушался к родственникам жены – Захарьиным – и 30 августа устроил государственный переворот: поставил находившегося в Ливонии при армии реального руководителя российского государства Алексея Адашева воеводой прибалтийской крепости Феллин, автоматически сняв со всех ключевых должностей. Ивану Васильевичу очень хотелось покорить Лифляндию, чего «кабинет» А. Ф. Адашева во избежание прямого столкновения с Польшей не собирался делать. Вот венценосный муж и попробовал сам выиграть войну.

Как политик, Иван IV поступил безрассудно, ибо не обладал никакой опорой, кроме сочувствия Захарьиных и царского титула. Подданные к взятию им власти отнеслись либо встревоженно-нейтрально (бояре, духовенство), либо равнодушно (посад, крестьянство). Посему Рюриковичу пришлось полагаться единственно на собственный политический талант, который, как вскоре выяснилось, тоже отсутствовал. Зато в избытке наблюдались августейшие капризное упрямство и некомпетентность, в первую очередь повинные в том, что российско-польское урегулирование ливонской проблемы на почетных условиях не состоялось, как и своевременное укрепление южных рубежей от набегов крымских татар. При этом стиль Грозного руководства демонстрировал редкую узость мышления царя, только и знавшего, что запугивать подчиненных расправами над кем-либо за «великие изменные дела». Апогея «оригинальная» метода достигла в 1564 году, когда в угоду августейшей особы трех нелояльных бояр принародно убили без всяких сантиментов.