Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко

В наивной вере то ли в счастливое неведение, то ли в честность царицы Анны Голицын потерял четыре важных дня, в которые, возможно, все же имел шанс спасти ситуацию. Правительство фактически бездействовало, вынуждая российскую светскую и духовную элиту подписываться под посланием царицы и засекреченными кондициями. Мероприятие абсолютно пустое и не сулившее ни единого плюса. Пока министры убаюкивали друг друга самообманом, 10 февраля императрица приехала во Всесвятское – ближайшую от Москвы ямскую станцию, 11 февраля в московском Архангельском соборе похоронили Петра II. А 12 февраля мираж рассеялся: партия Остермана наконец осмелилась продемонстрировать Голицыным, кто в доме истинный хозяин. Государыня под радостные восклицания офицеров и солдат почетного караула объявила себя полковником Преображенского полка и капитаном роты кавалергардов. Герцог де Лирия правильно прокомментировал событие: «Это формальный акт самодержавия!»{69}

Как же отреагировал Верховный Совет на это? Сделал вид, что не заметил самоуправства своей протеже, и продолжал выжидать. Впрочем, верховникам уже вряд ли кто-либо чем-либо мог помочь. Парализованному временному правительству оставалось номинально править ровно столько, сколько позволяла ему победившая коалиция. А коалиция не торопилась срывать созревший плод, отложив спектакль по низложению Голицына на две недели.

14 февраля Дмитрий Михайлович с коллегами лично поздравил во Всесвятском Анну Иоанновну с благополучным приездом. Затем князь и Головкин надели на императрицу голубую ленту ордена Андрея Первозванного. 15 февраля государыня торжественно въехала в Белокаменную. 20 февраля Москва присягнула царице Анне I. Текст клятвы не конкретизировал статус Ее Величества, то есть не обозначал объем прерогатив монархини, ибо обозначать что-либо было поздно. Черкасский и Татищев под чутким руководством Остермана заканчивали подготовку великолепного финала в духе 1725 года. Дамское окружение преемницы Петра II – сестра Екатерина Мекленбургская, баронесса Остерман, княгиня Черкасская, графиня Салтыкова – тайно уведомляли госпожу обо всех новостях и планах, вынашиваемых в Лефортовском дворце. Правда, накануне развязки надзор за царицей со стороны В. Л. Долгорукова заметно ослаб. Князь, конечно, понимал, что вскоре произойдет, и старался заслужить если не высочайшее доверие, то прощение, смягчив режим жесткой опеки, установленный по приказу Верховного Совета. А верховники между тем по-прежнему ежедневно заседали в Кремле, решая текущие проблемы{70}.

Утром 25 февраля они, как обычно, встретились в присутствии. Явились братья Д. М. и М. М. Голицыны, В. В., В. Л. и А. Г. Долгоруковы. Все, кроме Г. И. Головкина и А. И. Остермана. Обсудив с генералом Боном церемониал предстоящей коронации, министры поговорили о чем-то секретно, после чего Василий Лукич вышел из комнаты. Вышел не ради отдохновения, а услышав за дверями некий шум. Дипломат не сразу сообразил, в чем дело, увидев множество людей в гвардейских мундирах и цивильном платье, идущих по дворцовым апартаментам к аудиенц-залу. Там их вроде бы ожидала сама императрица. Следуя за потоком, Долгоруков, разумеется, пробовал выяснить причину столь дерзкого поступка более полутора сотен лиц. Но, похоже, без особого успеха. В переполненном зале князь действительно обнаружил государыню, к которой и поспешил протиснуться. Анна Иоанновна без каких-либо признаков растерянности поздоровалась с ним и тут же велела немедленно привести прочих министров. Василий Лукич устремился сквозь толпу обратно к выходу, и несколько минут спустя его коллеги уже стояли рядом с царицей.

Шел одиннадцатый час пополуночи. Генерал Григорий Дмитриевич Юсупов, выдвинувшись вперед, преподнес императрице, сидевшей на троне, челобитную. Та подозвала Алексея Михайловича Черкасского и попросила прочитать вслух подписанный восемьюдесятью семью персонами текст, напомнивший ключевым фигурам империи о поданном 5 февраля в Совет конституционном проекте, остающемся до сих пор не рассмотренным. Посему челобитчики апеллировали к Анне Иоанновне, предлагая ей дозволить «собраться всему генералитету, офицерам и шляхетству по одному или по два от фамилий… и все обстоятелства изследовать, согласным мнением по болшим голосам форму правления государственного сочинить и Вашему Величеству к утверждению представить».

Когда Черкасский замолчал, в зале на мгновение воцарилась тишина. Верховникам не стоило питать иллюзий. Участники акции – и те, кто попал на аудиенцию, и те, кто запрудил площадь перед дворцом (всего более восьмисот человек), – возлагали на вчерашнюю курляндскую герцогиню полномочия арбитра с единственной целью: добиться от нее одобрения петиции и в тот же день провозгласить избранницу самодержицей. Условие об одном или двух депутатах от семьи петиционеры фактически соблюли: среди ста пятидесяти особ, проникших в Кремлевский дворец, делегатов от разных фамилий хватало; так что кворум был.

Первым опомнился Василий Лукич Долгоруков, который порекомендовал императрице не торопиться с вердиктом, а посовещаться в своем кабинете с членами правительства. Анна Иоанновна сделала вид, что колеблется. Тогда к ней подошла герцогиня Мекленбургская и приободрила сестру: «Нет, государыня, теперь нечего рассуждать. Вот перо – извольте подписаться!» Монархиня, вроде бы воодушевленная порывом Екатерины Иоанновны, обмакнула перо в чернильницу и подписала челобитную, а затем вдруг обратилась к капитану гвардейского караула: «Я вижу, что я здесь не в безопасности. Повинуйтесь приказам, которые передаст вам от моего имени генерал-майор Салтыков. И не слушайте никого более». Офицер охотно подчинился.

Далее требовалось совершить совсем немного – оформить законным порядком реставрацию абсолютизма династии Романовых. Для этого дворяне и гвардейцы удалились из зала в одну из соседних комнат, где импровизированный учредительный конвент, якобы в благодарность за августейшее внимание к общественному мнению, вотировал инициативу организаторов мероприятия – Остермана, Черкасского, Татищева и других – о возрождении в России полновластной самодержавной императорской вертикали: «Ваше Императорское Величество… всепокорно просим всемилостивейше принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвалные предки имели, а присланные к Вашему Императорскому Величеству от Верховного Совета и подписанные Вашего Величества рукою пункты уничтожить». Пока сто шестьдесят шесть военных и статских активистов (первыми расписались И. Ю. Трубецкой, Г. П. Чернышев, А. И. Ушаков, В. Я. Новосильцев, Г. Д. Юсупов, М. А. Матюшкин, А. М. Черкасский и т. д.) выводили свои имена и фамилии под второй, заранее приготовленной петицией, прошло немало времени.

Только в три часа пополудни народные представители вернулись в аудиенц-камеру для передачи исторической резолюции государыне, которая предпочла обнародовать волю нации здесь же при всем честном собрании, что и было сделано. Анну Иоанновну не пришлось долго уговаривать. Она сразу согласилась стать самодержицей и тогда же поручила Г. И. Головкину (канцлер, естественно, еще утром влился в ряды победившего большинства) принести из канцелярии Верховного Тайного Совета собственное письмо от 28 января из Митавы и апробированные там же кондиции. Вельможа отправил за документами статского советника Маслова. Когда бумаги оказались у царицы, она в ту же секунду разорвала самую ненавистную – ту, в которой перечислялись восемь ограничительных пунктов. Собрание увенчало сию эффектную сцену громкими здравицами в честь второй российской императрицы{71}.

Так в четвертом часу вечера 25 февраля 1730 года закончилась политическая драма, длившаяся месяц и восемь дней, если считать от 17 января – даты совещания в Головинском дворце. Около четырех часов пополудни 25-го числа обрел свободу П. И. Ягужинский, которому отдали и шпагу, и кавалерию. Буквально через час Головкин известил о главной новости дипкорпус, и в десять утра 26 февраля послы пожаловали в Кремлевские палаты к императрице с поздравлениями. 1 марта Москва во второй раз присягнула Анне Иоанновне. На сей раз монарху, обладавшему всей полнотой власти. 4 марта царица ликвидировала источник политической смуты – Верховный Тайный Совет, включив его членов в состав Правительствующего Сената{72}. Таким образом, коллегия пала, уступив место не выборному монарху (конституционному или абсолютному), как мечталось реформаторам, а традиционной властной модели – монарху наследственному с необъятными полномочиями.

Хотя поначалу никто в опалу не угодил, сомневаться в том, что оргвыводы не последуют, стоило. Императрица хорошо понимала, что бразды правления достались ей не за красивые глаза, а в результате борьбы общества с потенциальным кандидатом в диктаторы. Не будь Д. М. Голицына, в России наверняка восторжествовала бы демократическая республика, и ей, потомку славного рода Романовых, довелось бы изо дня в день смиренно покоряться решениям какого-то Долгорукова. Она очень хотела отомстить своему главному врагу, но благоразумно дождалась удобного момента.