Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

зашла о недостатке книг христианского содержания, и отец Макарий сказал об имевшихся у него рукописях святоотеческих переводов, сделанных преподобным Паисием. «Что мешает явить миру эти духовные сокровища?» – поразились Киреевский и его жена, Наталья Петровна (в свое время приведшая мужа-атеиста в Церковь). Отец Макарий по монашескому обыкновению ответил, что он таким делом никогда не занимался, что, быть может, на это нет воли Божией. Однако вскоре было получено благословение святителя Филарета, митрополита Московского, и обещание содействия со стороны университетского профессора Степана Петровича Шевырева. Игумен Моисей и брат его Антоний также предоставили для издания имевшиеся у них рукописи. Митрополит Филарет сам правил некоторые трудные места по греческому подлиннику, найденному им в Троицкой Лавре (78, с. 180).

Книга «Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского, с присовокуплением предисловий на книги святых Григория Синаита, Филофея Синайского, Исихия Пресвитера и Нила Сорского…» вышла в свет в начале 1847 года, вскоре была напечатана вторым изданием, а некоторые ее части вышли отдельными оттисками (73, с. LIV). Всего с 1847 по 1860 год отец Макарий участвовал в подготовке и издании 15 книг.

Близкими помощниками отца Макария стали молодые монахи Амвросий (Гренков, 1812–1891), отец Ювеналий (Половцев) и Леонид (Кавелин), впоследствии также отец Климент (Зедергольм). Второй впоследствии стал архиепископом, третий был назначен наместником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, а первый упрочил известность Оптиной, став почитаемым старцем.

Слава об Оптинских старцах между тем распространялась по России. Н. В. Гоголь как-то из имения Киреевского отправился в Оптину. За две версты от обители писатель со своим спутником М. А. Максимовичем вышли из экипажа и пошли пешком до самой обители. На дороге они встретили девочку с миской земляники и хотели купить у нее ягод. Девочка, видя путешествующих людей, не захотела взять от них денег и отдала им землянику даром. «Пустынь эта распространяет благочестие в народе, – сказал Гоголь. – Я не раз замечал подобные влияния таких обителей». О своем посещении Оптиной пустыни Гоголь писал летом 1850 года своему близкому знакомому графу А. П. Толстому: «Я заезжал по дороге в Оптинскую пустынь и навсегда унес о ней воспоминанье. Я думаю, на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там царствует. Это слышится в самом наружном служении… Нигде я не видал таких монахов, с каждым из них, мне казалось, беседует все небесное. Я не расспрашивал, кто из них как живет: их лица сказывали сами все. Самые служки меня поразили светлой ласковостью ангелов, лучезарной простотой обхождения; самые работники в монастыре, самые крестьяне и жители окрестностей. За несколько верст, подъезжая к обители, уже слышишь ея благоухание: все становятся приветливее, поклоны ниже и участие к человеку больше» (78, с. 594).

Стоит заметить, что великого писателя встречали в обители приветливо, однако к его сочинениям относились с высокими православными мерками. В Оптинской библиотеке сохранился отзыв святителя Игнатия (Брянчанинова, 1807–1867) на книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», которая по мысли Гоголя должна была осветить сердца людей светом христианской истины, переписанный рукою отца Макария. Святитель Игнатий, близкий по духу оптинскому монашеству, отозвался о ней так: «Виден человек, обратившийся к Богу с горячностью сердца. Но для религии этого мало. Чтобы она была истинным светом для человека собственно и чтобы издавала из него неподдельный свет для ближних его, необходима и нужна в ней определительность. Определительность сия заключается в точном познании истины, в отделении ея от всего ложного, от всего лишь кажущегося истинным… Посему желающий стяжать определительность глубоко вникает в Евангелие, по учению Господа направляет свои мысли и чувства. Тогда он может отделить в себе правильные и добрые мысли и чувства. Тогда человек вступает в чистоту, как и Господь сказал после Тайной вечери ученикам Своим, яко образованным уже учением истины: Вы уже очищены через слово, которое

Я проповедал вам (Ин. 15, 3). Но одной чистоты недостаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение. Так, чтобы светил фонарь, недостаточно одного вымывания стекол, нужно, чтобы внутри его была зажжена свеча. Сие сделал Господь с учениками Своими. Очистив их истиною, Он оживил их Духом Святым, и они сделались светом для человеков. До принятия Духа Святого они не были способны научить человечество, хотя и были чисты. Сей ход должен совершаться с каждым христианином на самом деле, а не по одному имени: сперва просвещение истиною, потом просвещение Духом. Правда, есть у человека врожденное вдохновение, более или менее развитое, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергает сие вдохновение как смешанное, умерщвляет его, чтобы Дух, пришедши, воскресил его в обновленном состоянии. Если человек будет руководствоваться прежде очищения его истиною своим вдохновением, то он будет издавать из себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его лежит не простое добро, но добро, смешанное со злом более или менее. Всякий взгляни на себя и поверь сердечным опытом слова мои: как они точны и справедливы, скопированы с самой натуры. Применив сии основания к книге Гоголя, можно сказать, что он издает из себя и свет и тьму. Религиозные его понятия не определены, движутся по направлению сердечного, неясного, безотчетного, душевного, а не духовного. Так как Гоголь писатель, а в писателе от избытка сердца говорят уста (Мф. 12, 34), или: сочинение есть непременная исповедь сочинителя, по большей части им не понимаемая… то книга

Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глаголы истины. Тут смешение. Желательно, чтобы этот человек, в котором видно самоотвержение, причалил к пристанищу истины, где начало всех благ. По сей причине советую всем друзьям моим по отношению религии заниматься исключительно чтением святых отцов, стяжавших очищение и просвещение, как и апостолы, и потом уже написавших свои книги, из коих светит чистая истина и которые сообщают читателю вдохновение Святого Духа. Вне этого пути, сначала узкого и прискорбного для ума и сердца, всюду мрак, всюду стремнины и пропасти. Аминь» (78, с. 596–597).

Из прочитанного выше было бы неверно сделать вывод о том, что отец Макарий буквально следовал жестким заповедям святителя Игнатия – нет, он не пренебрегал вовсе делами мирскими. Напротив, в 1840-1850-е годы, когда Российская империя переживала жестокий кризис, ставший очевидным в неудачах Крымской войны 1853–1856 годов, когда жесткий бюрократический гнет николаевского царствования сковывал свободное проявление талантов и способностей многих людей, оптинский старец благословлял на активность в жизни. «Не должно искать или просить, чтобы вас избрали на какую бы то ни было должность, – говорил он дворянину, сомневавшемуся, следует ли идти служить, – но ни в каком