Детективное агентство Дирка Джентли - Дуглас Адамс

Но Судьба тоже решала этот вопрос. Конечно, она не собиралась в полном смысле слова сидеть в греческом ресторанчике и пробовать долмады, однако, бесспорно, держала все под своим контролем. Ноги Ричарда послушно несли его по лабиринту улочек, через канал…

На мгновение Ричард помедлил у лавочки на углу, но тут же снова заспешил мимо ряда муниципальных коттеджей и наконец остановился перед домом № 33а на Пеккендер-стрит. В это время… В это время Судьба могла бы наливать себе стаканчик ретцини и, вытирая губы, гадать, не следует ли ей еще попробовать жареных баклажанов. Ричард посмотрел на высокий викторианский особняк с закопченными кирпичными стенами и пугающе высокими узкими окнами. Порыв ветра ударил ему в лицо, и в ту же минуту на него налетел какой-то мальчишка.

– О черт! – воскликнул он, а затем, отступив, окинул Ричарда пристальным взглядом и сказал: – Эй, мистер, не отдадите ли мне свой пиджак?

– Нет, – категорически возразил Ричард.

– Почему?

– Потому что он мне самому нравится.

– Не вижу в нем ничего хорошего, – недовольно пробормотал мальчуган. – Черт с вами, – промолвил он и, пустив камнем в кошку, вразвалочку проследовал дальше по улице.

Ричард вошел в дом, нерешительно поднялся по лестнице и заглянул в полуоткрытую дверь в коридоре.

Секретарша Дирка сидела на своем месте за столом, упрямо нагнув голову и сложив перед собой руки.

– Меня здесь нет, – предупредила она.

– Вижу, – ответил Ричард.

– Я вернулась, только чтобы проверить, заметит он, что я ушла, или не заметит, – пояснила она сердито, уткнувшись взглядом в стол. – А то он может просто забыть.

– Он у себя? – спросил Ричард.

– Кто знает? Да кого это интересует? Лучше спросите у того, кто здесь работает, потому что меня здесь нет.

– Пропусти его ко мне, – повелительно прогудел голос Дирка из кабинета.

Секретарша метнула в сторону закрытой двери сердитый взгляд, подошла к входной двери, рванула ее на себя и, крикнув: – Сами пропускайте! – с грохотом захлопнула дверь и вернулась на свое место.

– А почему бы мне самому не войти? – наконец спросил Ричард.

– Я не слышу вас, – отрезала секретарша, не поднимая головы. – Как я могу слышать, когда меня здесь нет?

Ричард сделал в ее сторону некий успокаивающий жест рукой, который был, конечно, проигнорирован, и пошел прямо к двери. Когда он вошел в кабинет Дирка, его поразил полумрак в комнате. Штора была опущена, Дирк сидел в своем кресле. Странная конструкция из мотоциклетной фары, прикрепленная к краю стола и заменявшая настольную лампу, создавала причудливую игру света и теней на лице Дирка. Свет слабой лампочки был направлен на метроном, маятник которого с негромким тиканьем мерно качался взад и вперед. К острию маятника была привязана серебряная чайная ложка.

Ричард бросил на стол пару спичечных коробков.

– Садись, расслабься и смотри на ложку… – тихо велел ему Дирк. – Ты уже наполовину спишь…

Еще одна полицейская машина, со скрежетом затормозив, остановилась перед домом. Из нее вышел мрачного вида человек и, подойдя к одному из констеблей, дежуривших на улице, предъявил ему свое удостоверение.

– Детектив инспектор Мейсон. Отдел уголовного розыска в Кембриджшире, – представился он. – Здесь квартира Мак-Даффа?

Полицейский кивнул и указал на боковую дверь, открывающуюся на узкую лестницу, которая вела на верхний этаж. Мейсон быстро шмыгнул в дверь и так же быстро вернулся.

– На лестнице застряла кушетка, – заявил он и тут же приказал: – Уберите ее.

– Пробовали, сэр, но ничего не получается. Она застряла намертво. В настоящее время можно только перелезть через нее, что все и делают. Мне очень жаль, сэр.

Мейсон бросил на него еще один из своих мрачных взглядов, которых у него был целый набор: от очень мрачных и угрюмых, как туча, до разной степени мрачно-скептических и мрачно-усталых или же снисходительно мрачноватых, которыми он обычно оделял, как гостинцами, своих детей в их дни рождения.

– Прикажите убрать, – повторил он угрюмо и снова исчез в двери. Озабоченно подтянув повыше штанины и подобрав полы плаща, он с видом мрачной досады решил все же преодолеть препятствие и подняться в квартиру Мак-Даффа.

– Все еще не появлялся? – спросил полицейского шофер, выходя из машины. – Сержант Джилкс, – представился он. У него был порядком утомленный вид.

– Насколько я могу судить, его там нет, – ответил полицейский. – Однако меня не очень-то ставят в известность.

– Понимаю, – согласился с ним Джилкс. – Как только за дело берется криминальная полиция, так и жди, что просидишь весь день за рулем. А я единственный, кто его видел. Остановил его вчера ночью на шоссе. Мы как раз возвращались с пожара в коттедже Уэя. Все сгорело дотла.

– Тяжелая была ночь, не так ли?

– Тяжелая и чертовски странная. Чем только не пришлось заниматься: от убийства до перевозки какой-то лошади, попавшей в чужую ванную комнату. Лучше не спрашивай, коллега. У вас тоже такие гробы? – спросил он, указывая на свою полицейскую машину. – Эта доводит меня до бешенства. В ней замерзаешь, даже когда печка включена на полную катушку. А радио то работает, то нет, как ему, черт побери, захочется.

19

В это утро Майкл Вентон-Уикс проснулся в весьма странном состоянии духа.

Лишь те, кто хорошо его знал, могли бы понять всю степень странности его самочувствия, ибо многим и без того он казался странным. Однако знавших его было мало – раз-два и обчелся. Возможно, его мать, но между нею и сыном существовало некое состояние холодной войны, и в последние недели они и вовсе не разговаривали друг с другом.

У Майкла был еще старший брат Питер, важная шишка в военно-морском ведомстве. Но если не считать встречи на похоронах отца, Майкл не видел его со времен событий на Фолклендских островах, откуда Питер вернулся, увенчанный боевой славой и чинами, а также преисполненный снисходительного презрения к младшему брату.

Питер с восторгом приветствовал переход фамильного дела семьи Магна в руки матери, а Майклу послал по сему случаю рождественскую открытку. Высшей целью и радостью в его жизни оставались окопная грязь и стрельба из пулемета, даже если она длилась всего минуту. Он сразу же дал всем понять, что английская пресса и книгоиздательское дело в их нынешнем предкризисном состоянии не заслуживают ни его трудов, ни внимания, ибо пока еще не окончательно перешли в руки австралийских магнатов.

Бедняга Майкл поднялся в это утро очень поздно после вчерашнего зверски холодного вечера и кошмаров, мучивших его всю ночь. Даже утром они не давали ему покоя отголосками воспоминаний.

Это были сны, полные знакомого щемящего чувства утраты, одиночества, вины и еще чего-то необъяснимого, связанного с огромным количеством черной жирной грязи. Ночь со своей поразительной магической силой высвечивать невидимое превратила эту грязь в одиночество и длинную череду сновидений, где «слизких тварей миллион»[9] полз из вязкой глубины мертвых вод. Этого он не в силах был вынести и каждый раз просыпался с криком, в холодном поту.

Хотя все сны о грязи предельно удивляли его, чувство одиночества и утраты, а более всего страшной печали и желания исправить содеянное, казалось близким и созвучным его состоянию.

Даже образ «тварей слизких на слизистой воде» казался ему чем-то знакомым и все еще оставался после ночных кошмаров в закоулках его памяти, пока он готовил себе поздний завтрак, разрезал грейпфрут и заваривал китайский чай. Глаза его в это время привычно рассеянно скользили по странице, посвященной искусству, в газете «Дейли телеграф».

Однако спустя минуту Майкл уже неловко пытался сменить пластырь на руке, порезанной осколками стекла.

Покончив с завтраком и прочими мелочами, он вдруг обнаружил, что теряется и не знает, что делать дальше.

И тут неожиданно для себя он смог с какой-то холодной отстраненностью вспомнить все, что произошло вчера вечером. Он все сделал правильно, все, как нужно. Но это ничего не решило. Самое главное еще впереди.

А что именно? Он нахмурился от того непонятного, что творилось в его голове, – ход его мыслей был подобен морским приливам и отливам.

Обычно в эти часы он уже был в клубе, испытывая приятное чувство того, что впереди масса дел, которые предстоит сделать.

Сейчас такого чувства не было. У него нет никаких дел, и время в клубе или еще где-либо будет тоскливо тянуться и окажется напрасно потерянным.

Если он отправится в клуб, то будет вести себя как обычно. Будет пить джин с тоником, перекинется парой слов с кем-нибудь из знакомых, а потом не спеша просмотрит литературное приложение к газете «Таймс», журналы «Опера» и «Нью-Йоркер» или же другие печатные издания, оказавшиеся под рукой. Только теперь он будет знать, что раньше проделывал все это с настоящим интересом и удовольствием.