Что скрывал покойник - Луиз Пенни

— Но, как вы только что сказали, обе они были пожилыми. Этого следовало ожидать.

— Если только смерть не наступает вследствие дыры в сердце, — вмешалась Николь.

Клара поморщилась.

— Можно вас на два слова? — Гамаш вывел Николь на улицу. — Агент, если вы еще хотя бы один раз позволите себе обращаться с кем-либо так, как обращаетесь с миссис Морроу, я заберу ваш значок, посажу на автобус и отправлю домой. Вы меня понимаете?

— А что я такого сказала? Ведь это правда.

— Вы что же, полагаете, будто она не знает, что Джейн Нил убили стрелой? И вы в самом деле не понимаете, как отвратительно себя ведете?

— Я всего лишь сказала правду.

— Нет, вы обращаетесь с другим человеком так, словно она — умственно отсталая, и, насколько я понимаю, умышленно оскорбляете, причиняя ей боль. Вы должны всего лишь делать заметки, причем молча. Мы еще вернемся к этому разговору сегодня вечером.

— Но…

— Я обращался с вами уважительно, потому что предпочитаю вести себя с людьми именно так. Но настоятельно советую вам не принимать доброту за слабость. Никогда не смейте мне возражать! Вам ясно?

— Да, сэр.

И Николь поклялась, что отныне будет держать свое мнение при себе, если такова благодарность за то, что у нее достало мужества высказать вслух то, о чем все остальные только думали. Если к ней будут обращаться с вопросами, она будет давать односложные ответы. Все, решено. Да будет так!

— Ну, вот она, картина Джейн, — объявила Клара, вытащив из запасника среднего размера холст и устанавливая его на мольберте. — Она не всем нравится.

Николь открыла было рот, чтобы сказать: «Какой кошмар!», но вспомнила свою клятву и промолчала.

— А вам самой она нравится? — поинтересовался Бювуар.

— Честно говоря, поначалу я не знала, что и думать. Но чем дольше я на нее смотрю, тем больше она мне нравится. Как будто все части головоломки внезапно взяли и встали на место. Если сначала картина показалась мне похожей на наскальный рисунок, то потом она глубоко меня тронула и произвела неизгладимое впечатление. В ней присутствует внутреннее сияние, чарующий свет. Но все случилось как-то вдруг. Вот так. — И Клара щелкнула пальцами.

Гамаш решил, что если даже он будет до конца дней своих смотреть на эту картину, то она все равно останется для него лишь нелепой мазней. Тем не менее что-то в ней привлекало внимание, какое-то неброское очарование.

— А ведь это Нелли и Уэйн! — с удивлением воскликнул он, указывая на двух лиловых человечков на трибуне.

— А это Питер. — Клара, в свою очередь, показала на пирожок с глазами и ртом, но без носа.

— Как ей это удалось? Как она смогла так похоже нарисовать людей, ставя вместо глаз точечки, а вместо рта — волнистую линию?

— Не знаю. Я сама художница, была ею всю жизнь, но так рисовать я не умею. И дело не только в сходстве. Здесь присутствует глубина. Хотя я смотрю на картину вот уже больше часа, этот внутренний свет так и не появился. Может быть, я переусердствовала. Может быть, волшебство появляется только тогда, когда мы не ищем его.

— Это хорошая картина? — спросил Бювуар.

— В этом вся проблема. Я не знаю. Питер считает, что она не просто хорошая, она выдающаяся. И остальные члены художественного совета, за единственным исключением, решили пойти на риск.

— О каком риске вы говорите?

— Вы удивитесь, но художники — весьма живая и темпераментная публика. Для того чтобы принять работу Джейн и представить ее на выставке, нужно было отвергнуть чью-то еще. И этот кто-то наверняка будет зол и разгневан. Так же, как его друзья и родственники.

— Зол настолько, чтобы совершить убийство? — задал вопрос Бювуар.

Клара рассмеялась.

— Могу вас уверить, что наши художественные мозги время от времени посещают подобные мысли. Но пойти на убийство только из-за того, что чью-то работу не выставят в галерее «Артс Уильямсбург»? Нет. Кроме того, если кого-то и следовало убивать, так это членов совета, а не Джейн. И, если подумать, никто, за исключением его членов, не знал о том, что картина Джейн была принята к показу. Заседание художественного совета состоялось всего лишь в прошлую пятницу.

«Такое впечатление, что с того дня минула целая вечность», — подумала Клара.

— Даже мисс Нил не знала?

— Вообще-то, я сразу сказала Джейн об этом.

— Кто-нибудь еще знал о решении совета?

Теперь Клара, похоже, несколько растерялась.

— Мы говорили на эту тему вечером в тот же день, за ужином. К нам пришли друзья, мы отмечали нечто вроде кануна Дня Благодарения.

— Кто присутствовал на ужине? — доставая блокнот, обратился к ней с вопросом Бювуар.

Он больше не доверял Николь в том, что она сумеет записать все, как надо. Николь заметила его жест и оскорбилась едва ли не сильнее, чем в тот момент, когда ей поручили делать записи. Клара назвала по памяти список гостей.

Гамаш не сводил глаз с картины.

— Что на ней изображено?

— Заключительное шествие окружной ярмарки в этом году. Смотрите, — сказала Клара и указала на козу с зеленой физиономией и пастушьим посохом, — это Руфь.

— Клянусь Богом, это и в самом деле она, — растерянно протянул Гамаш, а Бювуар разразился громовым хохотом. Должно быть, он совсем ослеп, если не смог сам разглядеть ее. — Но постойте, — восторг Гамаша внезапно испарился, — ведь картина написана в тот самый день и в то самое время, когда у себя дома умирала Тиммер Хедли.

— Именно так.

— И как Джейн назвала ее?

— «Ярмарка»[35].

Глава шестая

Даже несмотря на дождь и ветер, Гамаш видел, как красива окружающая его сельская природа. Клены оделись в ярко-красный и оранжевый наряд, а листья, сорванные ветром с деревьев, укрывали дорогу и канавы по обеим ее сторонам подобно вытканной вручную разноцветной материи. На пути из Уильямсбурга к Трем Соснам им пришлось перевалить через горную гряду, разделявшую два селения. Дорога вполне разумно и предсказуемо следовала всем изгибам долины и русла реки. Вероятнее всего, это был старый путь, проложенный еще для дилижансов, но тут Бювуар свернул на совсем уж узенькую и грязную тропинку. Их машина запрыгала на глубоких ухабах, так что Гамаш едва мог разобрать свои записи. Он давно уже приучил желудок не реагировать на транспортное средство, в котором ему приходилось передвигаться в данный момент времени, но вот глаза оказались неподвластны самовнушению.

Бювуар притормозил у большого металлического почтового ящика, выкрашенного в ярко-желтый, жизнерадостный солнечный цвет. На нем от руки был нарисован номер и написана фамилия — «Крофт». Автомобиль свернул на подъездную аллею. По обеим сторонам ее высились гигантские клены, образуя нечто вроде галереи Тиффани.

Сквозь бешеное мелькание дворников на ветровом стекле старший инспектор разглядел фермерский дом, обшитый белой клиновидной доской. У него был уютный обжитой вид. Его обступили поздние подсолнечники и розовые шток-розы. Труба слабо курилась легким дымком, который подхватывал и уносил в ближайший лес шаловливый ветер.

Гамаш знал, что дома обычно походят на своих владельцев. Выбор цвета, обстановка, картины на стенах — все это во весь голос кричит о вкусах и пристрастиях своих хозяев. В каждой мелочи прослеживается характер. Именно в деталях проявляется Бог. Или дьявол. И человек тоже. Был ли дом грязным, захламленным или безукоризненно и болезненно чистым? Грамоты и знаки отличия призваны произвести впечатление или же они служат всего лишь памятью о прошлом? Был ли дом заставлен мебелью или же, наоборот, просторен и свободен? Всякий раз, проводя расследование, старший инспектор ощущал прилив воодушевления, входя в доселе незнакомое жилище. Ему отчаянно хотелось переступить порог дома Джейн Нил, но с этим придется подождать. Сейчас пока что только Крофтам предстояло явить им себя во всей красе.

Гамаш обернулся и взглянул на Николь.

— Держите глаза и уши открытыми, постарайтесь записать каждое слово. И слушайте, но ни во что не вмешивайтесь, ясно?

Николь в ответ бросила на него сердитый взгляд.

— Я задал вам вопрос, агент.

— Ясно. — После небольшой паузы она добавила: — Сэр.

— Инспектор Бювуар, прошу вас идти первым. Показывайте дорогу.

— Хорошо, — согласно кивнул Бювуар, вылезая из машины.

Маттью Крофт поджидал их у двери-ширмы. Приняв промокшие плащи и куртки, он прямиком провел их в кухню. Здесь преобладали ярко-красный и желтый цвета. Яркая цветная столовая посуда и подносы за стеклом горки. Чистые белые занавески с цветами, вышитыми по краям. Гамаш взглянул через стол на Крофта, который в идеальном геометрическом порядке пытался расставить солонки и перечницы. Проницательные глаза старшего инспектора безостановочно перебегали с одного предмета на другой. Казалось, он чего-то ждал. И слушал. За дружелюбным фасадом интерьера скрывалось нечто хрупкое, едва уловимое. Но что-то все-таки было, Гамаш ни секунды не сомневался в этом.