Русские инородные сказки - 5 - Макс Фрай

— Понимаешь, это зерно. Ну, зерно космического корабля. Наверное, твои родители тебе оставили. Из него настоящий корабль вырастить можно и улететь к тебе домой.

Тут, кажется, он впервые усомнился. Нахмурил покатый лоб, набычился.

— Ты врешь, да? Я такие шарики у ребят в школе видел. Только белые.

— Конечно, — я поспешно изобретал, что бы соврать, — конечно. Думаешь, ты один такой? НЛО вон сколько в последнее время прилетает. Инопланетяне вас оставляют… ну, как разведчиков, что ли. А рядом эти шарики-зерна. Они разных цветов, потому что вы с разных планет. Витьку-горбика из десятого дома видел? Он — с альфы Центавра. У него тоже шарик есть, желтый.

Витька-горбик, маленький уродик из соседнего двора, действительно хвастался желтым шариком. Дубырь тогда был с нами и, похоже, запомнил. Он кивнул. Поверил.

— Ну так вот. Это зерно в землю надо зарыть. В землю, в песок, неважно. И поливать, как настоящее зернышко.

— Долго?

— Долго. Корабль же здоровый, он долго растет.

— Сколько? Пять дней?

Дальше пяти Дубырь считать не умел.

— Ну! — Я пренебрежительно свистнул. — Это ты загнул. Не пять дней. Может, пятьдесят, а может, и вообще год. От размера зависит. Чем дальше лететь, тем корабль больше, а чем больше корабль — тем дольше его растить надо.

Момент был критический. Если бы Женька спросил, откуда я это знаю, я бы что-нибудь соврал. Например, что мне Горбик рассказал. Но я давно заметил: если врешь уж слишком много, даже самый глупый человек тебе перестает верить.

Женька не спросил. Он все глядел на шарик-жемчужинку у меня в руке.

— Вот, — я протянул ему. — Бери. Главное, тете Рае не говори ничего. Она огорчится очень, если ты улетишь.

Я потянулся, встал с бордюра.

— А может, и не надо тебе улетать. Здесь ведь тоже неплохо. Тетя Рая и дядя Павел тебя как родного любят.

Дубырь тяжело дышал. Он сжимал в руке этот дурацкий шарик, будто невесть какое сокровище.

Уже уходя, я обернулся, хлопнув себя по лбу.

— Да, чуть не забыл! Над шариком надо зарыть что-нибудь серебряное. Серебро космические лучи концентрирует и помогает зерну расти. Ну, пока!

Я пошел домой ужинать. Уже у подъезда я оглянулся. Дубырь стоял у песочницы, круглый, маленький. Он сжимал в руке шарик.

* * *

Назавтра весь двор наблюдал, как Дубырь вышел из подъезда с лейкой. Мы с Севкой сидели на качелях. Я как раз сделал третье солнышко, а Севка отчаянно пытался раскачаться до нужной скорости. Увидев Дубыря, я перестал крутиться и затормозил, взбив ногами песок.

Дубырь прошел к песочнице. Там сидели двое дошколят из второго подъезда, с ведерками и формочками. Они сосредоточенно лепили из песка башню. Дубырь прошагал в угол песочницы и вылил туда полную лейку воды. Я еле сдержал восхищенный вопль. Севка смотрел на меня, не понимая. Дошколята прекратили мучить песок и с интересом наблюдали за Женькой. Так же не обращая ни на что внимания, он вытряхнул из лейки последние капли и ушел обратно в дом. Наверное, завтракать. Я подождал, пока дверь за ним закроется, а потом спрыгнул с качелей и побежал к песочнице. Севка поспешил за мной.

Монетка была там. Я разрыл мокрый песок в углу, грязь прилипла к штанам и набилась под ногти, но это было неважно. Замечательная, круглая, увесистая монета в сто лей — ей предстояло стать красой и гордостью моей коллекции. Севка над ухом шумно сглотнул. Я обернулся к нему, сунул монету ему под нос.

— Ну?

Севка нахмурился.

— Но он же тебе ее не отдал. Я знаю, зачем он ее закопал? Может, как Буратино, хочет дерево с деньгами вырастить?

Я, конечно, не выдержал и рассказал ему все. Севка ржал как лошадь. Он катался по песку, всю рубашку извозил. Кажется, ему даже не жаль было расстаться с футболом ради такой шутки. Мы вместе быстро закопали ямку, Севка притащил воды из котельной, и мы залили песок. Было совсем незаметно, что кто-то копал. От радости, что монета все же досталась мне, я сказал Севке, что он может приходить в гости и играть в футбол сколько влезет.

* * *

Лето накатило быстро. На областных соревнованиях наша команда позорно продула, а Ленка стала дружить с каким-то прыщавым старшеклассником. Я сдал последнюю контрольную по математике и уехал к тетке в Новосибирск. Севку отправили в лагерь. А Дубырь все поливал песочницу. Он поливал ее и тогда, когда все съехались с каникул. Наступила осень, начались дожди. Дубырь поливал. Я слышал, как тетя Рая кричала ему: «Ну зачем ты это делаешь? Там же и так мокро! Что же ты возишься в этой грязи, горе мое луковое!» Дубырь молча слушал и продолжал поливать. К зиме песочница заледенела. Стало скользко. Выпал первый снег, мы раскатали на дворе дорожки, а в парке устроили настоящий каток. Я все ждал, что Дубырь забудет о моей дурацкой шутке, но он не забывал. Наверное, терпение его истощилось, потому что к первым заморозкам он начал таскать воду ведрами. Вода расплескивалась ему на ноги, из подъезда вырывалась взъерошенная тетя Рая и отбирала у Женьки ведро. Он дожидался, пока та уйдет на работу, и продолжал поливать. К декабрю на месте песочницы образовалась солидная ледяная горка. Севка как-то утром, когда мы шли в школу, глянул на нее и радостно захихикал:

— Видишь, и с дурика польза есть. Покатаемся вечером?

Я не ответил. Мне почему-то было неловко. Дубырь, казалось, совсем забыл, кто навел его на мысль о космическом зерне. Когда мы играли во дворе в снежки, он все так же подходил к нам и глупо улыбался:

— Поиграйте со мной!

Я отворачивался. Горка на месте песочницы росла. Дубырь уже не мог вскарабкаться на самый верх, соскальзывал. Как-то я даже взял у него ведро и окатил горку водой, будто и сам поверил, что под ней растет корабль.

Вечером Нового года у матери собрались ее подруги по работе. Тоже, как она, незамужние. В их чертежном бюро почему-то было много таких. Меня рано отправили спать, а сами сидели в комнате, пили вино, смотрели «Голубой огонек». Я не мог заснуть. Когда мы с мамой вечером украшали елку, она привычно улыбнулась: «Как думаешь, что тебе Дед Мороз в этом году принесет?» Я чуть не расхохотался. Весной мне должно было исполниться двенадцать, и в Деда Мороза я уже лет пять как не верил. А мама не заметила, что я вырос, не заметила, как я рылся в кладовке и обнаружил там завернутый в серебряную бумагу подарок — новые лыжи. И вот теперь мне было грустно. Самое поганое время, двенадцать лет. Все эти утренники с малышней, танцы вокруг елочки — это уже глупо. А пить шампанское со взрослыми и ждать двенадцатого удара часов еще нельзя. Я заворочался в кровати, скинул одеяло. Встал и подошел к окну. Во дворе сыпался снег. Медленный, крупный снег, он падал на землю в оранжевом свете фонарей. Было пусто, только в окнах горели елочные огни, у соседей играла музыка. Посреди двора дурацким горбом торчала Женькина горка. Я пригляделся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});