Ожидание футбола - Лев Филатов

…С каким-то неотложным делом я заскочил в кабинет главного редактора «Советского спорта», которым был тогда Владимир Андреевич Новоскольцев. У него сидел незнакомый мне посетитель, и я ждал паузы в их беседе, чтобы вклиниться со своим вопросом «по номеру», что у газетчиков считается паролем. Посетитель был человек старый, осанистый, широкой кости, сидел твердо и грузно, говорил веско и немногословно. Новоскольцев выказывал к собеседнику явное и какое-то радостное, прямо-таки мальчишеское уважение.

– Быть может, вы для нас что-либо напишете, сейчас каждый день матчи…

– Благодарю. Однако увольте… Я, признаться, отстал, а у вас в редакции выросли новые силы… – И тут прозвучала моя фамилия.

Новоскольцев вскочил, подгребающим взмахом руки заставил меня подойти ближе:

– Прошу знакомиться…

И я слышу низкий бас: «Ромм» – и жму крупную ладонь.

«Михаил Ромм! Вот это да!» – таков был мой внутренний возглас. Я и удивлен, потому что не предполагал, что придется когда-нибудь с ним свидеться, и мне чрезвычайно лестно, что этот человек назвал мою фамилию, и я, так же как и Новоскольцев, чувствую себя в его присутствии зачарованным юнцом.

«Михаил Ромм» – так были подписаны материалы в довоенном «Красном спорте» – мое основное юношеское футбольное чтение. Сейчас, много лет спустя, могу сказать, что мне повезло: этот человек так писал о футболе, что его отчеты становились захватывающим продолжением событий на поле. То, что Михаил Ромм в обоих таинственных и прекрасных мирах, футбольном и журналистском, один из главных, – я нисколько не сомневался. Эта подпись гарантировала увлекательное чтение, оставлявшее после себя очередные томительные вопросы, футбол вырастал в глазах после каждой встречи с этим автором.

Проходят годы, и страшновато возвращаться к тому, что радовало либо печалило нас в юности. С опасением открывал я недавно подшивки «Красного спорта». И вздохнул с облегчением: все подписанное «Михаил Ромм» не только не взывало о снисхождении, но и во многих отношениях может считаться примером для нынешних репортеров. С удовольствием приведу образчик работы Ромма.

«Еще пятнадцать минут, и «Спартак» уходит с поля победителем матча и чемпионом осеннего первенства страны».

Этой фразой заканчивался отчет, опубликованный 1 ноября 1936 года.

Теперь несколько отрывков из него.

«Спартак» атакует правым краем, где энергичный Щибров прорывается мимо явно слабого Шлычкова. Тем же краем атакует ЦДКА, где Исаев и Петров легко проходят мимо беспомощного Петра Старостина, отличающегося лишь беспрерывной грубостью и разнузданными жестами. Эти прорывы краев не дают результата вследствие неточной и непродуманной игры средних троек обеих команд, проявляющих много энергии и мало тактического умения. Ведущей фигурой игры снова, как и в матче «Спартака» с киевским «Динамо», становится Андрей Старостин. Он лидирует свою команду, он бросает в атаку форвардов длинными, довольно точными пасами, он вовремя приходит на помощь защите. Его воля к победе постепенно передается команде».

«Неисчерпываемая энергия Степанова не в состоянии компенсировать отсутствие у форвардов «Спартака» комбинаций и тактической мысли».

«Неприятным диссонансом прозвучали в конце хавтайма три явные попытки Александра Старостина грубым и опасным способом вывести из строя Щавелева. Прискорбный паралич судейского свистка (судил знаменитый ленинградец Усов. – Л. Ф.) дает ему возможность не толькр оставаться на поле, но и не получить замечания. Кому-кому, а уж Александру Старостину, на примере которого советская молодежь училась классной и корректной игре, этот стиль не к лицу».

«Мы затрудняемся дать точную картину второго хавтайма. В перерыве зрители, оставшиеся за забором (матч проходил на стадионе ЦДКА в Сокольниках), произвели генеральную атаку стадиона. Тысячи людей лавиной хлынули на поле и окружили его тесной стеной. Эта стена вырастала у самых линий, окружала ворота, срезала углы поля, превращая четырехугольник в овал. Судье приходилось оттеснять толпу, прежде чем игрок мог вбрасывать мяч из-за линии, при корнере в толпе прокладывался коридор для разбега, и игрок бил по мячу, почти не видя поля. Такова обстановка, которую «организаторы» ЦДКА считают, очевидно, наиболее подходящей для решающей встречи сезона».

«Только форварды ЦДКА доводят атаки до конца, и из двух вратарей работает один Акимов, снова берущий несколько трудных мячей».

«На 25-й минуте Кочетов, прекрасно поймав трудный мяч, медлит и дает возможность Степанову выбить мяч у себя из рук и ввести в пустые ворота».

«За минуту до конца хавтайма Кочетов неточно отбивает сильный удар Щиброва и упускает его в ворота».

«Бьет Андрей Старостин. Мяч с огромной силой идет в ворота. Кочетов ловит, но мяч вырывается из рук, и Глазков забивает».

Каково?! Не сомневаюсь, что по поводу такого отчета сегодня обязательно было бы сказано: «Неприлично так писать о команде, завоевавшей звание чемпиона. Если верить автору, то чего же тогда весь наш футбол стоит?! Зачем ему доверили этот отчет, ясно, что он люто ненавидит «Спартак». Явные тенденциозность и злопыхательство!»

Я совершенно уверен в правильности отчета, Ромм писал, не ориентируясь ни на этикет, ни на ритуальные обычаи, ни на знакомство с героями отчета (дипломатичность развилась позже), он просто взвешивал достоинства увиденного им в тот день футбола. И ничего больше! Но как же это много для журналиста!

В 1965 году издательство «Жезушы» в Алма-Ате выпустило книгу Ромма. Называется она «Я болею за «Спартак». Хотя автор это свое обложечное заявление прямо не подтверждает в тексте, но многие эпизоды, строки и эпитеты позволяют почувствовать, что дело обстоит именно так. А теперь оценим по достоинству прямо-таки аскетическую объективность Ромма, которому ни симпатии, ни торжественные обстоятельства решающего матча не помешали поведать миру о неважной игре только что народившегося чемпиона, отметить, что в забитых им голах повинен вратарь противника, указать на грубость уважаемого мастера, с которым, как ясно из книги, Ромм водил дружбу. Не уверен, что все, сиживающие ныне в ложе прессы, сумели бы так проявить себя в аналогичных обстоятельствах… А в этом-то и вся суть нашего репортажа. Журналист наедине с футболом, с его правилами. Все остальное для него не существует: клубы и города, цвет маек и любимые игроки, друзья и соседи по скамье, влиятельные лица, связанные с той или другой командой, и пари, заключенное накануне и досадно проигранное.

Я многократно убеждался, что покровительство, оказываемое какой-либо команде, какому-либо игроку, выручая сегодня, маскируя на время слабости и прегрешения, потом неотвратимо оборачивается бедой, скандалом, крупным поражением которое, быть может, и выглядит неожиданным для тех, кто простодушно верил покровителям, на самом же деле как раз и предопределено обстоятельствами, о которых некогда умолчали.

Могу предположить, что резкая грубоватая прямота Ромма сыграла свою роль во вскоре последовавшем почти полном обновлении «Спартака», что позволило этой команде в 1938 году стать уже не средненьким, с натяжкой чемпионом, а чемпионом в лучшем смысле этого слова. Обманное же славословие могло только задержать эту перемену.

Перечитывая книгу Ромма, я думал еще и вот о чем. Как было бы славно какому-либо издательству затеять выпуск «Футбольной библиотеки», куда бы вошли отборные книги наших и зарубежных авторов. И чтобы этой «библиотекой» управляла взыскательная редколлегия, и чтобы книги выходили в серийном оформлении, имели порядковую нумерацию. Так и вижу в этой «библиотеке» книгу Ромма, книги Андрея и Николая Старостиных, Мержанова, Есенина, Фесуненко, В. Иванова, Яшина…

Хоть и познакомились мы с Роммом, но встрече с хорошим разговором не суждено было состояться. Он жил в Казахстане, куда его занесли сложные жизненные перепутья. Как-то раз он позвонил мне, сообщил, что намерен приехать в Москву, мы условились, что он привезет для «Футбола» страницы своих воспоминаний, я его ждал, но прозвучал еще один телефонный звонок с сообщением о его кончине.

Ромм был из тех поистине драгоценных для футбола людей, которые смотрят на игру без служебных шор, широко и свободно и потому видят много. Будучи тем, кого принято величать футбольным специалистом (бек сборной дореволюционной России, СКС, «Коломяги», ЗКС, тренер сборной Москвы в двадцатых годах, автор многих теоретических пособий, в том числе и первого курса лекций для советских тренеров), он еще и плавал на знаменитом ледоколе «Малыгин», зимовал в Арктике, штурмовал вместе с Абалаковым пик Коммунизма, и обо всем этом передавал в газеты, писал книги. Интересовало его многое и разное, что и позволяло ему видеть и сугубо техническую сторону футбола, и не менее отчетливо романтичность игры, ее щемящую власть над душами, и, наконец, ее предназначение, как частицы культурной, общественной жизни.