Ожидание футбола - Лев Филатов

Комплиментом тут и не пахнет. Маслов подметил то, что не могло не произойти: ориентируясь на напор любопытства публики к футболу и сами испытывая это любопытство, представители прессы обязаны были отбросить выспренний, чувствительный и приблизительно верный стиль повествования и заменить его стилем точным, доскональным и доказательным. «Все объяснимо, все логично, ничто не должно быть утаено» – под таким девизом сегодня пишут о футболе во всем мире.

Ложи прессы находятся среди скамей для зрителей. На всех крупнейших стадионах мира эта ложа расположена в лучшем месте, самом удобном, напротив центральной линии поля. Это не потому, что от журналистов откупаются, не желая с ними связываться. В интересах самих стадионов гарантировать описание футбола в црессе хорошей видимостью и удобным углом зрения. Итак, журналисты среди зрителей. Но со своими нагрудными знаками и удостоверениями они беспрепятственно проникают в святая святых, куда заказан вход посторонним, в раздевалки и залы, они берут у тренеров интервью, они беседуют с игроками, называя многих из них по именам, на «ты». Выходит, что, посиживая среди зрителей, они все-таки ближе к участникам представления?

Чьи же, в самом деле, интересы представляют и защищают журналисты: зрителей и читателей, либо футболистов и тренеров?

Проще всего отмахнуться от этого вопроса, объяснив его несуществующим, надуманным, и затем недрогнувшим голосом сделать звонкое заявление, что пресса «обязана соблюдать интересы и тех и других в равной мере». Между тем не так все это просто.

Вообразите себе репортера, которому тренер сразу после матча, с глазу на глаз, с доверительной интонацией дает следующие разъяснения:

«Почему плохо играл стоппер? Дома у него неблагополучно, жена с тещей затерзали… Центр нападения? Согласен, мазал безобразно… С ним бывает: чувствительный, как барышня. Если его кто в газетах чуть покритикует, считай, что на месяц вывели из строя… Правый хавбек на судью кинулся и желтую карточку схлопотал? Горяч сверх меры. Но справедлив, я вам доложу, каждой жилкой неправду чует. Не знаем мы ведь с вами, а не исключено, что перед этим и судья ему тихонько что-нибудь обидное сказанул… Вполне допускаю, что не утерпел парень, не снес… И ведь не признается, промолчит, не унизится до жалобы. Левый крайний еле ползал? На уколе играл, геройская личность. Травму не залечил, но и ребята за него горой, и сам у меня три дня на пятках сидел, уговаривал. Как можно было не поставить?! Вообще слабо играли? Так ведь две недели дома не были, самолеты опостылели, ну и перегорели, не роботы же…»

Что писать репортеру после того, как перед ним открыли все эти тайны? Проявить сочувствие к «перегоревшим, затерзанным, болезненно реагирующим на критику» и сварганить эдакую обтекаемую, ни уму ни сердцу штуковину? Или помнить о пятидесяти тысячах людей, пришедших на стадион в надежде на увлекательную игру, но увидевших халтуру… Помнить и о том, что на следующий матч могут прийти уже не пятьдесят, а тридцать тысяч болельщиков, а ни тренер, ни игроки убытки на себя не примут?..

А ведь нашего с вами воображаемого репортера подстерегает не только скорбный рассказ хитрющего тренера. На него иной раз могут попытаться оказать влияние, а то и давление лица, служебно связанные с проигравшей командой, так называемые отцы-благодетели, которые всегда не прочь избежать острых углов в отзыве о проигранном матче. «Нечего сеять панику, сами в своем кругу разберемся. Вот разве что судью раздраконить со всей прямотой…»

Не скажу, что намеренно и обдуманно, но как-то уж так вышло, что взял я себе за правило ни перед матчем, ни после него ни с кем не встречаться, никого не расспрашивать, не слушать, что говорят в ложе прессы, самому видеть всю картину матча, быть с нею наедине и выводы делать из этой картины, и ни из чего другого. Выбор такой тактики обосновать я скорее всего не сумею, видимо, дала себя знать защитная реакция, потому что журналисту, пишущему отчет, легче легкого растеряться под напором разноголосицы, которую вздымает любое мало-мальски заметное происшествие на поле. А уж когда отчет ушел «в набор», вот тогда и можно отвести душу с собеседниками…

С годами я научился различать журналистов по одному, кажущемуся мне решительным признаку: что ему дороже – интересы футбола, как игры мирового значения, либо интересы какой-либо команды местного значения. Мне доводилось встречать людей широко и свободно мыслящих в небольших городах и, наоборот, на уездную туповатую ограниченность натыкаешься то и дело в компании представителей футбольных центров.

Что говорить, без симпатий в футболе не обойтись. Но вот команда, которая двум журналистам одинаково мила, проигрывает.

Первый расстроен. Но он сумел обнаружить достоинства противника, разглядел слабые места у своей команды и так прямо и пишет. И глядишь, его огорчение сведено на нет профессиональным удовлетворением от того, что удалось верно понять и оценить матч, найти точные выражения, не прибегая к лживому камуфляжу.

Второй мало того, что расстроен, он еще и уязвлен, в его душе горят все «если бы», которые не сбылись. Противнику он не в состоянии простить неправедные толчки и подножки, а то, что «наши» не блистали корректностью, успел забыть. Он со злостью вспоминает, как судья не дал явный штрафной, а если бы дал, то еще неизвестно, чем бы все кончилось… И все это, если и не выливается напрямик в его отчете, то в подтексте, в выборе слов дает знать, хочет он того или нет.

Второй словно бы преданно служит своей команде, а толку от его службы и для команды, и для футбольного просвещения ни на грош, он сеет сумятицу и раздор в умах и игроков и болельщиков. А первый, хоть, может быть, и наслушался упреков с пылу с жару («выясним раз и навсегда, наш ты или не наш?»), однако, как станет ясно позднее, именно он-то как раз и помог команде и тренеру, подметив хрупкие, бьющиеся звенья.

Какие бы прочные связи ни имел журналист в мире футбола, как бы широко он ни был осведомлен о всех «смягчающих обстоятельствах», как бы ни водил дружбу с игроками и тренерами, в момент выбора авторской позиции он обязан думать о защите интересов игры, и больше ни о чем. Благополучие и здоровье футбола – это битком набитый стадион. Не отмечено случаев, когда бы публика отворачивалась от превосходно играющей команды, и точно так же не бывает, чтобы на свою, кровную, но слабенькую и неуклюжую команду стекались несметные толпы. Эта простая арифметическая закономерность нам, журналистам, что-то вроде путеводной звезды.

Так что журналист стоит на страже интересов зрителей. Он из их числа, он их доверенное лицо, они поручили ему постоять за них. Им ведь более всего необходим футбол прекрасный и честный. Это не означает, что все игроки, тренеры и судьи тем самым как бы по долгу службы становятся для журналиста мишенью. Некоторые – да, и непременно. Правильно поставленная в газете футбольная рубрика обязана защищать футбол от всего, что клонит его на сторону, искажает, уродует его лицо.

Сейчас более или менее просто сделать обзор футбольной прозы, хоть она и безбрежна, просто обнаружить и назвать жанры, просто обозначить ее направления: информацию, критику, лирику, полемику, сатиру, анкеты, портреты…

А началась эта наша проза в 1898 году вот с такой заметки в «Петербургском листке»: «Вчера состоялся матч в модную ныне игру футбол. Игра продолжалась около 11/2 часа, включая перерыв для отдыха 1/4 часа. Игра велась с редким оживлением. В первом отделении победа оказалась за кружком футболистов, они выиграли две партии, а кружок любителей спорта – одну. Во втором отделении кружок спорта поправил свои обстоятельства, у него оказалось в выигрыше три партии и одна в проигрыше. В итоге у кружка спорта в выигрыше четыре партии, а у кружка футболистов – три. Матч, очевидно, закончился победой первых».

Ишь как небрежно, свысока: «очевидно»!

Ничто не делается само собой, и футбольную прозу создавали люди. Я хотел бы представить нескольких журналистов старшего поколения, которые благотворно повлияли (иные и продолжают влиять) на содержание, стиль и тон футбольных страниц, кому современный болельщик обязан тем, что ныне к его услугам систематизированное, регулярное, разнообразное, обширное и, смею надеяться, стоящее чтение. Хотя, понимаю, и спорное…

…С каким-то неотложным делом я заскочил в кабинет главного редактора «Советского спорта», которым был тогда Владимир Андреевич Новоскольцев. У него сидел незнакомый мне посетитель, и я ждал паузы в их беседе, чтобы вклиниться со своим вопросом «по номеру», что у газетчиков считается паролем. Посетитель был человек старый, осанистый, широкой кости, сидел твердо и грузно, говорил веско и немногословно. Новоскольцев выказывал к собеседнику явное и какое-то радостное, прямо-таки мальчишеское уважение.