Клуб «tenebris» (СИ) - Климова Маргарита Аркадьевна

    И вот она, самая важная в жизни встреча. Смотрел на неё, такую родную, такую, сука, любимую, и не мог пошевелиться, не мог вздохнуть, не мог вымолвить слово. Жадно прощупывал взглядом лицо, измученное тоской и горем, обхватывал глазами фигуру, похудевшую, кутающуюся зябко в шубу, возвращался к губам, подрагивающим от сдерживания слёз. Ненавидел всех вокруг, весь мир, а её любил. До боли, до судорог, до помутнения.

    Тонька визжала, набрасывалась на Сеню, тот вяло отбивался и трусливо лепетал какой-то бред, а я застыл на ней, на моей сладкой куколке, эгоистично кутаясь в крохи тепла. Разве можно любить сильнее? Разве можно жить без неё?

    Антонина наоралась, схватила Леру и потащила прочь, лишая меня кайфа от близости с любимой, от возможности видеть, от зависимости просто стоять рядом. Хлопья снега кружились в лучах фонарей, подрывались от всполохов колючего ветра, скрывая за искрящейся стеной девушек, пряча от меня необходимую дозу, угнетая желание жить.

- Соберись, Глеб, не будь тряпкой, - взвыл Арсений, беспомощно опустив руки и растерянно глядя в темноту, проникающую в нутро. – Надо срочно решать твою проблему. Рыть землю, если понадобиться.

    Единственное, что я мог предложить, это выбивание записи из отца с применением пыток. По-другому добиться от него улики не представлялось возможным. Этот утырок ни за что не выпустит из рук рычаг управления мной, только если вырвать его вместе с этими руками.

Глава 34

    Работа затянула, оставив только ночи для ломки души. Каких-то шесть часов, наполненных тянущей болью и тахикардией сердца, а выматывали похлеще температурного бреда. На утро, поспав в общей сложности пару часов, ощущала себя перемолотой промышленным комбайном. Усталость, слабость, головокружение и вечная головная боль.

    Тоша перебралась ко мне, скрашивая вечера и помогая держать оборону. Глеб не отстал, как и Арсений. Каждый вечер они торчали перед входом и караулили конец рабочего дня. Сеня заваливал Тоню цветами, получая ими же по морде, а Глеб просто стоял и пожирал меня глазами. Такая безмолвная сцена, истекающая эмоциональными слезами.

    Я избегала любой информации о нём, сбрасывая все дела с участием компании Казарцева и уходя, как только краем затрагивалась тема, или вскользь цеплялись сплетни. Мне спокойнее было не знать, что происходит в жизни Глеба, смирившись, что в моей его больше не будет. Конечно, когда-нибудь мои пути пересекутся с другим мужчиной, но в данный момент эта мысль вызывала тошноту и желание всунуть два пальца в глотку.

    Дневное время пришлось загрузить под завязку, при чём выходные я тоже посвящала делам. Самое смешное, с калымной частью, было изучено и проработано. Борхан, истец по делу, оказался интересным мужчиной, вполне образованным, хоть и с огромными мадагаскарскими тараканами в голове. Придя на консультацию, он сразу предложил спуститься в кафе и продолжить беседу в более непринуждённой обстановке.

    Тихая музыка, ароматы сдобы и тёплый салат расслабили и настроили на откровенный разговор, не скованный условностями офиса и деловыми терминами. Борхан развалился на стуле, отведав плова, цыплёнка-табака и салата из бобов, и нагло изучал меня.

- Чего такой грустный, Валерия? – почмокал губами. – Такой красивый. Глаза должны блестеть, а они тухлый.

- Давай, Борхан, откровенность за откровенность, - подалась вперёд, нарушив все правила этикета и облокотившись локтями на столешницу. – Вот ты почему женщинами разбрасываешься? Чем плоха оказалась Нурсана? Молодая, красивая, наверняка вкусно готовит.

- Она оказалась не такая, как я ожидал, - нахмурил брови Борхан и пригладил бороду.

- И меня выбросили, - медленно размазала десерт по тарелке. – Обещали жениться, говорили красивые слова, а потом я оказалась не такая, как ожидали. Правда, стадо баранов за меня не давали, так что истребовать обратно оказалось нечего. А знаешь, что самое обидное? Он предал меня, бросил, а я всё равно его люблю. Как дворняга, которую хозяин пнул под пузо ногой, а она припадает к земле, виляет хвостом и продолжает преданно смотреть на урода.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Не джигит, - покачал головой, громко цокая языком. – Такой красавица бросить.

- Так и ты бросил, - невежливо процедила сквозь зубы. – Добивался, обещал заботиться и защищать, выкуп шикарный заплатил, а в итоге выкинул. Не джигит оказывается, не джигит.

- Эээй. Нурсана сама виновата. Она оказалась нечистой, - зло прошипел Борхан.

- С чего такие выводы?

- Не было крови, - уверенно ответил он.

- Жаль, что мужчины не интересуются физиологией женщин. Очень часто отсутствие крови является последствием травм, или увлечением конных прогулок. Нурсана любит лошадей?

- О да, - довольно протянул. – Она быстрее ветра на коне, сливается с ним, с лёгкостью держится без седла. Не каждый джигит так уверено управляет ба шоҳзодаи аспи.

- Дальше объяснять надо?

- Осёл, - треснул себя по лбу и вскочил. – Какой же я осёл.

- Далеко собрался? – заинтересованно глянула на него.

- Жену забрать обратно, - торопливо бросил, швыряя деньги на стол.

- По какому праву?

- Праву мужа, хозяина.

- Потерял ты это право, Борхан, - с издёвкой в голосе заметила. – Как выбросил с позором, так и потерял.

- И что же мне теперь делать? – озадаченно уставился на свои руки.

- Доверить переговоры нам и готовить ещё один калым.

- Какой калым? – прищурил хитро глаза. – Я разозлился, ошибся. За это калым не платится.

- Ты обещал заботиться и предал. За предательство платится ооочень большой калым. Сколько овец пошло за невесту? Две тысячи? Теперь меньше, чем четыре прокатит. Ты же состоятельный мужчина, так покажи свою щедрость.

- По миру пустишь меня, - отчаянно посмотрел в потолок. – Слишком дорогой жена получится.

- Молодая, красивая, готовит вкусно, на лошадях лучше джигитов держится. А каких наследников она тебе нарожает, закачаешься. От сильной, хорошей женщины самые красивые и здоровые дети получаются.

    Он почесал голову, погонял стадо тараканов, посчитал про себя, шевеля губами, мечтательно закатил глаза, изобразил подобие улыбки, поморщил нос, потрепал бороду и вернулся ко мне, в настоящее.

- Действуй, красавица. Верни мне зани, - с надеждой уставился на меня.

    Борхан оказался сущим ребёнком в теле взрослого мужчины. Необдуманная импульсивность, несдерживаемая деятельность. Такие странные качества для бизнесмена. Как он умудрялся строить свою маленькую империю с зоопарком в голове?

- Мы не подаём заявление в суд по калыму, - зашла на обратной дороге к Верхову. – Заказчик поставил другую задачу перед нами. Он хочет вернуть жену.

- Молодец, Лера. Правильным путём пошла. Михаил не дотянул. У него чисто мужской взгляд на проблему, а ты смогла достучаться до клиента, внушить более простой выход.

    Вечером нас встречала привычная за эти дни картина. Букет, превратившийся в веник для мордобоя, молчаливые взгляды, сочащиеся тоской и голодом, обязательный посыл в эротическое, пешее путешествие и бутылочка вина под монотонный бубнёж из телевизора.

    Лёжа в кровати, я долго думала, перекручивая произошедшее с разных сторон. Имела ли я право требовать от Глеба предательство друга? Могла ли своё счастье посчитать более приоритетным, чем судьба семьи с маленьким ребёнком? Был ли у Глеба другой выход, не такой болезненный и разрушающий нас?

  Как женщина, страдающая от любви, на все вопросы хотела кричать: «Да! Я самая главная! Нужно было выбрать меня!» Как человек, имеющий сострадание, понимала, Глеб сделал правильный выбор, но простить его не могла. Может потом, через время, через месяцы и годы, когда сердце перестанет кровить, а душа примирится с потерей.

    Вывод оказался плачевным. Такая молодец, идущая правильным путём, нашедшая подход к Борхану, внушившая более простой выход решения проблемы, почти помирившая семью, и такая глупая, бесполезная, беспомощная для себя самой, не способная найти выход для своей боли. А есть ли он? Можно ли просто взять и вырезать измученную душу, подштопать разрывы, залатать пробоины, а затем вшить обратно, уже излеченную, обколотую анестезией, обласканную руками чудо-врачей, лишённую памяти? А нужно ли? Зачем душа, непомнящая прошлого, не чувствующая эмоций, парализованная обезболивающими, вся штопанная-перештопанная, лишённая жизни?