Часы любви - Меган Маккинни

Он закрыл глаза, представив себе, что Равенна может убежать к Малахии. И ум, и образование поднимали ее на недосягаемую высоту рядом с этим человеком. Но не ее судьба приковать себя к этому неотесанному чурбану, родить ее двадцать детей и видеть, как он умрет… глупо, трагично, как его собственный отец.

Глаза Тревельяна открылись, он посмотрел на томик, оставшийся на коленях… Трактат о Вексфордском[38] восстании, разразившемся в Ирландии после ее включения в состав Соединенного Королевства. Боже, как он хотел предотвратить это кровопускание. Однако из всех попыток понять ситуацию не выходило ничего, пока он позволял своим страстям властвовать там, где должен править рассудок. Надо обходиться со всем этим как с гейсом. Руководствуясь разумом, он сумеет сделать все что угодно, овладеть ситуацией, решить любой вопрос. Но если дать власть чувствам – все пропало.

Поэтому-то он не может вмешаться в жизнь Равенны, сказал себе Ниалл. Если она захочет уйти к Малахии, что ж, пусть идет. Девушка эта не властна над ним. А гейс – ложь. У него нет никакого желания добиваться любви глупой девчонки.

Поднявшись, он усталым взглядом оглядел роскошный вестибюль перед своей спальней. Взгляд Ниалла потеплел, коснувшись любимого кожаного кресла, в котором он прочел большую часть книг.

Округлое, промятое, изрядно потертое… и справа от него блестело новизной парное, которое, наверно, никогда не принимало в себя гостя. Ниаллу не нравилось, когда в нем устраивались его любовницы; естественно, эти особы чаще занимали постель, не интересуясь развитием собственного ума и книгами. Тем не менее он не одобрял, когда они садились в него. Словом, кресло до сих пор сохранило девственность, ожидая дня его свадьбы, когда можно будет погрузиться в блаженное чтение вечером в обществе жены.

Словно нож повернулся в его чреве. Два кресла, и одно из них не новое, и, наверно, останется таким. Мысль эта загудела в его голове, так что Ниаллу захотелось заглушить ее.

Подойдя к постели, он проглотил горький комок. Однажды он все-таки приведет сюда жену, и воистину ею не станет Равенна. Даже теперь память играла с ним злую шутку: ему представлялась Равенна. Стоявшая перед ним в зале, ее глаза, пылающие ненавистью. Но такой она нравилась ему. Нельзя было этого отрицать. Дух ее заставлял щеки Равенны пылать румянцем страсти, и эротическая роса гнева трепетала на ее губах. Увидев подобное зрелище, не устоял бы ни один мужчина.

Глаза его потемнели, в них тоже блеснул гнев. Именно. Неповиновение, многообещающий вызов. Тем приятнее будет победа.

* * *

– Малахия здесь? – шепнула Равенна, обращаясь к дощатой двери, когда первый свет зари уже сделал ночное небо серым. Поеживаясь, она стояла у входа в хижину Маккумхалов, где не бывала уже много лет.

Дверь отворилась, выглянуло небольшое грязное личико.

– Не, Малаха ушел на собрание, – сказало дитя с сильным ирландским акцентом.

Равенна поплотнее закуталась в шаль.

– А ты маленький Брандур, так? Ты помнишь меня? Я – Равенна, добрая знакомая Малахии. Как поживает твоя мать?

– Умерла, – отвечал мальчишка тусклым и бесстрастным голосом, выдававшим привычную скорбь.

Равенне захотелось обнять эти узкие плечики и утешить парнишку; однако она решила, что если он пошел в брата, то едва ли примет сочувствие.

– А ты можешь отвести меня на собрание? Я должна повидаться с Малахией. Прошло так много времени, – прошептала она.

– Я не знаю, где ихнее собрание. – Заметив ее разочарование, парнишка округлил зеленые глаза, сделавшись настолько похожим на Малахию, что Равенне показалось, что она возвратилась в дни своего детства. Конечно, если стянуть с него эту порванную и засаленную шапчонку, под ней обнаружится морковная шевелюра.

– Только мне кажется, что вскорости он будет на рыночной площади. Значит, и ищи его там.

Равенна обняла парнишку, невзирая на его возражения.

– Ой, спасибо тебе! Я так давно хотела поговорить с ним!

Накинув свою черную шаль на голову, Равенна побежала по каменистой тропе к рыночной площади.

Центром городка Лир служил попросту говоря осевший сарай, разделенный на прилавки, так, чтобы торговцам было удобнее предлагать свои товары. Капуста и свекла занимали целый прилавок, а по субботам бывала барахольная ярмарка, когда одежду меняли на картошку. Равенна всегда любила рынок и однажды даже завела здесь собственную лавку. Когда ей исполнилось десять лет, она устроилась здесь в темном уголке и целый день предсказывала судьбу. Все получилось просто прекрасно, ведь каждый житель Лира знал, что она – внучка Граньи; ну а на все заработанные деньги она купила бабушке синюю фланелевую нижнюю юбку. Но еще раз прийти туда ей не довелось. Самые суеверные из продавцов запретили ей приходить на рынок. Теперь она вспоминала случившееся со смехом. Как глупо, что взрослые люди думают, что кто-то может предсказать их судьбу по ладони. К тому же даром прозрения была наделена Гранья, а не она.

Многие жители Лира не делали здесь покупок. Они были убеждены, что сарай вот-вот обрушится и раздавит всякого, кто окажется на торжище. Тем не менее такие люди, как Малахия Маккумхал, бывали здесь часто, они приходили туда не только за простыми и дешевыми товарами, но и чтобы узнать самые свежие слухи. В этом отношении новости рынка бывали ничуть не хуже тех, которые можно было узнать в пабе.

– Доброе утро! – Морщинистый, но знакомый старик приподнял руку, приветствуя Равенну.

Ответив кивком и улыбкой, она отправилась дальше. Пока Малахии нигде не было видно.

– Око, это ведь Равенна, внучка Граньи! – послышался знакомый голос.

Равенна улыбнулась, продолжая вглядываться в лица. Хотя едва рассвело, в сарае было полно торговцев.

– Боже, девочка, как ты выросла.

Новые и новые голоса окликали ее, и Равенна приветствовала каждого. Должно быть, она кивнула и улыбнулась каждому старику, каждой старухе, которая находилась на рынке.

Но Малахии нигде не было.

Решив дождаться его, она устроилась возле упавшей балки, грея руки над небольшим костерком позади прилавка мастера, изготовлявшего упряжь. Дневной свет туманом вползал в сарай, сочась сквозь щели в кровле и ворота.

– Это хорошо, что в твоих венах еще течет желчь, – послышался шепоток за ее спиной. Равенна обернулась и увидела за упавшим брусом двух мужчин, увлеченных разговором.

– Тревельян намеревается править словно король. Пора напомнить ему, что его подданные против этого. – Второй из мужчин повернулся боком к огню, и потрясенная Равенна узнала в нем Малахию.

– И как же свергнуть его? – прошептал его собеседник.

Равенна не могла этого слышать. Такие же речи в прошлом вели Белые парни. Гомруль или нет, но она не желала их слушать, не хотела участвовать в их планах, какими бы они ни были. Даже великий проповедник Гомруля Дэниэл О'Коннел[39] не агитировал за насилие, а посему, полагала она, и другие не должны были к нему прибегать.

– Малахия, – сказала она, выступив из-за балки.

Поглядев вверх, Малахия увидел ее. Сосед его, высокий, болезненно тощий мужчина, которого ей прежде видеть не приходилось, лишь прикоснулся к кепке и исчез в темном углу сарая; Равенна невольно сравнила его с крысой, прячущейся от света лампы.

– Малахия, мне хотелось поговорить с тобой там, в замке, но…

– Ты не хотела срамиться перед добрыми друзьями, – перебил он со злобой в голосе.

– Я не забыла своего лучшего друга, и не забыла бы, даже если бы удостоилась чести пить чай с самой королевой Викторией.

Равенна не могла отвести глаз от Малахии. Она была потрясена тем, как переменился ее друг, и – как это ни невероятно – тем, что он остался, каким был прежде. Улыбка осталась той же, что и в детстве.

– Значит, ты вернулась? – прошептал он.

– Теперь никто не сможет снова выслать меня отсюда. Никогда. – Равенна изо всех сил обняла Малахию.

Она помнила его мальчишкой, ниже ее ростом, с волосами цвета моркови. Равенна немного растерялась, обнаружив себя в руках мужчины… очень высокого мужчины, который поднял ее как куколку, принадлежащую Кэтлин Куинн.

– Я не забыл тебя, Равенна. И никогда не забуду. Поэтому я и взялся за работу в замке. Тревельян должен заплатить за твою ссылку, – шепнул Малахия.

– Кроме него меня отсылали священник и Гранья. Ты не сумеешь отомстить им, поэтому забудь и о Тревельяне, Малахия. Нет нужды тратить время на ненависть, – отодвинувшись, Равенна поглядела ему в глаза. Его злой взгляд чуточку смутил ее.

– Твоя бабушка и отец Нолан отослали тебя прочь, потому что их вынудил Тревельян. Он – злой человек. Он присвоил нашу землю, и этого нельзя забывать. Простить ему эти выходки – значит простить самого черта.

Она прикоснулась к щеке Малахии. Теперь она обросла бородой и сделалась жесткой.

– Я не хочу говорить о лорде Тревельяне. Лучше забыть его.