Падение Константинополя в 1453 году - Стивен Рансимен

Балтоглу немедленно объявил на своих кораблях боевую тревогу. Он решил на этот раз не полагаться на суда, оснащенные только парусами, так как они не могли двигаться против сильного южного ветра; всем же остальным кораблям было приказано выйти с ним. Султан приказал также посадить на большие транспортные суда часть своих отборных войск. На некоторые из них установили пушки, другие усилили щитами и ставнями. Через два-три часа громадная флотилия под всплеск тысяч весел отошла от берега, чтобы наброситься на свои беззащитные жертвы. Турки, уверенные в победе, плыли под бой барабанов и звуки труб. Все жители Константинополя, не занятые на боевых постах, столпились на склонах Акрополя или на верхнем ярусе громадного полуразрушенного ипподрома. Они с волнением следили не отрывая глаз за приближавшимися христианскими кораблями, в то время как султан и его окружение наблюдали за событиями с берегов Босфора непосредственно за стенами Перы.

Когда вскоре после полудня турки приблизились к христианским судам, те уже обогнули юго-восточный выступ города. Балтоглу с передовой триремы прокричал им, чтобы они спустили паруса. Однако те продолжали свой путь. Тогда передовые суда турок пошли на сближение. При этом турки оказались в зоне течения Босфора, противоположного направлению ветра, а в таких условиях триремам и биремам было трудно маневрировать. Кроме того, христианские корабли обладали преимуществами в виде более высоких бортов и лучшего вооружения. С палубы, высоко расположенных кормы и носа, а также с ютов на мачтах матросы могли пускать стрелы и копья, кидать камни в турецкие корабли, значительно ниже сидящие в воде; турки же ничего не могли поделать, кроме попыток пойти на абордаж или поджечь корабли противника. Почти целый час христианские корабли плыли, плотно окруженные турецкими судами, успешно отбрасывая их в стороны. Но внезапно, когда они огибали мыс Акрополя, ветер стих, и их паруса бессильно повисли. В этом месте течение Босфора, наталкиваясь на мыс, разветвляется; основная его часть продолжает идти в южном направлении, другая же поворачивает на север, к берегу Перы; сила этого обратного течения бывает особенно ощутима в момент после того, как стихает южный ветер. Христианские корабли попали как раз в это течение.

И после того как они почти достигли городских стен, их начало медленно относить к тому самому месту, откуда султан следил за битвой.

Теперь Балтоглу, казалось, легче мог взять свою добычу. Он уже осознал, что нельзя подходить близко к кораблям христиан, орудийный огонь которых наносит слишком большой урон. Поэтому он приказал своим более крупным судам окружить неприятеля, держась на некотором расстоянии, осыпая его ядрами и копьями с зажженной паклей и стремясь снова приблизиться к нему, когда он ослабеет. Однако усилия его оказались напрасными. Легкие пушки турецких судов не могли стрелять под большим углом[187], а все пожары на кораблях христиан быстро тушились их хорошо обученными экипажами.

Тогда турецкий адмирал приказал взять корабли на абордаж. Сам он выбрал для себя грузовой корабль — наиболее крупное, но хуже других вооруженное судно. Он ткнулся носом своей триремы в его корму, в то время как другие турецкие суда бросились к византийскому кораблю со всех сторон, пытаясь пришвартоваться к нему с помощью багров или зацепиться металлическими кошками за его якорные цепи. Из генуэзских кораблей один был окружен пятью триремами, другой — тридцатью фустами, третий — четырьмя десятками парандарий, битком набитых солдатами. Со стороны невозможно было понять, что происходит в начавшейся сумятице. Дисциплина на христианских кораблях была превосходной. Генуэзцы имели отличные доспехи, они запаслись вместительными бочками с водой и легко тушили пожары. У них было также достаточно боевых топоров, которыми они рубили головы и руки тех, кто пытался взобраться на борт. Византийское же грузовое судно, хотя и было менее подготовлено для боевых действий, зато имело бочки с горючей жидкостью, известной под названием «греческий огонь» — оружие, которое спасало Константинополь в многочисленных морских сражениях за последние 800 лет. Его действие было опустошающим. Турки к тому же мешали друг другу своими веслами, поскольку зачастую весла одного корабля цеплялись за весла другого; кроме того, множество весел было повреждено летящими сверху ядрами и камнями. Однако, как только один турецкий корабль выходил из строя, его место тотчас же занимал другой.

Наиболее ожесточенное сражение разыгралось вокруг императорского корабля, который Балтоглу ни в коем случае не хотел упустить. Солдаты волна за волной пытались взобраться на борт судна, но все их атаки были отбиты Флатанеласом и его командой. Однако на корабле уже стали иссякать боеприпасы. Капитаны генуэзских судов, несмотря на собственные трудности, заметили отчаянное положение византийцев. Искусно маневрируя, они сумели подойти к нему вплотную, и вскоре все четыре корабля пришвартовались друг к другу. Для тех, кто стоял на берегу, они казались большой четырехбашенной крепостью, возвышающейся посреди беспорядочно суетившихся турецких судов.

Весь день жители города с возрастающим волнением следили за этой битвой со стен и башен. Султан тоже наблюдал за нею, стоя на берегу, и то подбадривал своих людей, то осыпал их бранью, то отдавал приказания Балтоглу, который делал вид, что не слышит их, поскольку его властелин хотя и высоко ценил роль флота, но ничего не смыслил в морском деле. Увлекшись, Мехмед направил своего коня прямо в море, пока не замочил одежду, словно сам хотел принять участие в битве.

Приближался вечер, и казалось, что христианские корабли уже долго не продержатся. Хотя они нанесли туркам большой урон, у тех вновь появились свежие суда, готовые к новым атакам. И тут, когда солнце уже начало садиться, с севера вдруг снова подул порывистый ветер. Большие паруса христианских кораблей вновь напряглись, и они, таким образом, смогли пробиться сквозь турецкий флот к спасительной цепи. В сгущающейся тьме Балтоглу уже не мог отличить свои суда от судов противника. И в то время как султан все еще выкрикивал ему команды и проклятия, он приказал всем отходить на стоянку у Двойных Колонн. Уже когда наступили сумерки, цепь опустили, и три венецианские галеры под командованием Тревизано вышли в море под громкие звуки труб, чтобы турки подумали, что на них собирается напасть весь флот христиан, и сами перешли бы к обороне. Под их эскортом победившие корабли вошли в Золотой Рог, где они были уже в безопасности, и направились к городским причалам.

Это была замечательная, вселявшая надежды победа. Ликующие константинопольцы утверждали, что в сражении погибло десять или двенадцать тысяч турок, а христиане не потеряли ни одного, хотя через несколько дней два или три моряка умерли от ран. По более трезвым оценкам, турецкие потери составили в этот день около ста убитых и более трехсот раненых; у христиан 23 человека было убито и почти половина всех участвовавших в сражении моряков получила ранения. Тем не менее с прибывшими кораблями город получил долгожданное подкрепление, существенное количество боеприпасов[188]и продовольствия. Их прибытие также показало превосходство христиан в искусстве мореплавания[189].

Султан был взбешен. Хотя его потери и не были особенно велики, морская неудача нанесла престижу турок серьезный урон. Уже вскоре после сражения султан получил послание одного из высших духовных лиц, находившихся в лагере, шейха Ак Шамсуддина, в котором говорилось, что люди винят султана в неумении принимать верные решения и в недостатке авторитета. Шейх настоятельно советовал наказать виновных во избежание подобных же несчастий и с сухопутными войсками[190]. На следующий день Мехмед вызвал Балтоглу и, назвав того при всех предателем, трусом и болваном, приказал обезглавить его. Несчастный адмирал, серьезно раненный в глаз камнем, пущенным с одного из его собственных судов, был спасен от смерти только благодаря тому, что его офицеры засвидетельствовали его личную храбрость и стойкость. Он был лишен постов командующего флотом и правителя Галлиполи, которые были переданы одному из приближенных султана, Хамза-бею, а все его имущество роздано янычарам. После этого Балтоглу подвергли палочным ударам и отпустили — доживать остаток дней в нищете и безвестности[191].

Еще со времени первой неудачной попытки прорваться через цепь Мехмед раздумывал над тем, как овладеть Золотым Рогом. Теперь горечь поражения заставила его приступить к немедленным действиям. Бомбардировка стен, не прекращавшаяся даже в день морского сражения 20 апреля, 21 апреля значительно усилилась. В этот день большая башня в долине Ликоса, называемая Вактатиниевой, огнем артиллерии была превращена в развалины, а бóльшая часть расположенной перед ней внешней стены совершенно уничтожена. Если бы турки тут же перешли в решительное наступление, остановить их, по мнению защитников, было бы невозможно. Но султана в этот день не было у стен, и приказа атаковать не последовало. С наступлением же темноты брешь была заделана бревнами, камнями и мешками с землей[192].