Квантовый вор - Ханну Райаниеми

— Не прикасайся к ним, — предупреждает она, хотя в этом нет никакой необходимости.

А потом она творит настоящее волшебство — за это мне хочется ее расцеловать. И я бы так и сделал, если бы в голове не мелькали отрывочные воспоминания о том, как она вырвала руку из тела девчонки и с ее помощью забила насмерть трех противников. Так или иначе, Миели на мгновение прикрывает глаза, и в моей голове раздается щелчок. Ничего особенного, нет даже намека на ту свободу, которой я недолго обладал во время борьбы против архонтов, но это уже кое-что. Более полное осознание самого себя, ощущение контроля. Теперь я знаю, что сеть ку-частиц — искусственных атомов, способных принять любую форму и любые физические свойства, — под кожей этого тела может имитировать эпидермис любого цвета, фактуры и вида.

Миели заявляет, что ее системы нуждаются в подзарядке, что ей необходимо устранить кое-какие повреждения, и потому рано уходит спать. «Перхонен» молчит, без сомнения играя в прятки с орбитальными часовыми или вламываясь в их системы, чтобы внедрить убедительные оправдания тому, что ее на какое-то время потеряли из вида. И я остаюсь в полном одиночестве, чего не случалось с самого побега из Тюрьмы.

Мне это нравится; некоторое время я просто сижу на балконе, любуюсь видом ночного города и на этот раз потягиваю односолодовое виски. Этот напиток всегда способствовал самоанализу — пауза после глотка, долгое послевкусие, дающее возможность насладиться оставшимся на языке ароматом.

Я мысленно один за другим раскладываю полученные инструменты.

Гевулот несовершенен. В нем попадаются петли — фрагменты, где узел, содержащий воспоминание, событие или личность, имеет более одного источника. Это означает, что в некоторых случаях, раскрывая гевулот на каком-то невинном воспоминании о вкусе или интимном моменте, можно обнажить целые пласты экзопамяти индивидуума. У гогол-пиратов оказалась особая программа, которая копирует древовидную систему гевулота, определяет ключевые узлы в процессе разговора.

Есть еще одна программа, позволяющая вторгаться в квантовую связь между Часами и экзопамятью. В этом случае требуется огромная мощность и квантовая электроника: на эту тему надо поговорить с «Перхонен». И безупречный имитатор гевулота, которым я и намерен немедленно воспользоваться. Кроме того, обнаружился целый набор общедоступных/персональных ключей и пустые пласты экзопамяти, из которых можно выбрать. Мне не хочется думать о том, как они были получены, но, по крайней мере, грязную работу за нас сделали другие. Некоторые пласты фрагментарны из-за внезапного прерывания загрузки, однако и того, что есть, пока достаточно.

Подготовка к превращению в другое существо вызывает во мне трепет предвкушения, наслаждение собственной властью. Вероятно, в моей жизни уже были моменты, когда я из одной личности перевоплощался в другую: постгуманоида, зоку, обыкновенного человека или представителя Соборности. И одно это уже вызывает у меня страстное желание снова быть королем воров.

Я открываю Часы и еще раз смотрю на снимок.

Кем я должен стать для тебя, Раймонда? Кем я был для тебя прежде?

Ее улыбка не дает ответа, и я защелкиваю крышечку, допиваю виски и начинаю разглядывать себя в зеркале в ванной комнате.

Мой вид — глаза под тяжелыми веками, проблеск седины в волосах — снова наводит меня на мысль о нанимателе Миели. Должно быть, она знала меня очень давно. Но, кем бы она ни была, Тюрьма лишила меня этой части воспоминаний. Несколько мгновений я с удовольствием разглядываю свое отражение. Я не страдаю нарциссизмом, но люблю зеркала за их способность передавать внутреннюю сущность через внешние черты. В конце концов я решаюсь испытать свое тело. Стань немного моложе, приказываю я ему. Немного выше, с высокими скулами и более длинными волосами. Отражение в зеркале подергивается рябью, словно вода, и трепет предвкушения сменяется ликованием.

— Тебе все это нравится, верно? — раздается голос.

Я отрываюсь от зеркала и оглядываю комнату, но поблизости никого нет. А голос кажется невероятно знакомым.

— Я здесь, — говорит мое отражение.

Это молодой человек со снимка, привлекательный, темноволосый, улыбающийся. Он слегка наклоняет голову, осматривая меня сквозь стекло. Я поднимаю руку и дотрагиваюсь до него, но изображение не двигается. Как и при встрече с мальчишкой на агоре, меня охватывает ощущение нереальности происходящего.

— Ты думаешь о ней, — замечает он. — А это означает, что ты снова намерен с ней поговорить. — Он печально вздыхает. — Тебе надо кое-что узнать.

— Да! — кричу я ему. — Где мои воспоминания? К чему все эти игры? Что означают те символы…

Он игнорирует мои вопросы.

— Мы действительно думали, что она та самая. Что в ней наше спасение. И некоторое время так оно и было. — Он касается стекла с противоположной стороны, повторяя мой недавний жест. — Знаешь, я немного завидую тебе. Тебе предстоит попытаться снова. Но запомни, что в прошлый раз мы очень плохо с ней обошлись. Мы не заслуживаем второго шанса. Постарайся не разбить ей сердце, а если все же разобьешь, убедись, что есть кто-то, кто мог бы собрать осколки.

Потом усмешка возвращается на его лицо.

— Я уверен, ты теперь меня ненавидишь — слегка. Но это дело и не должно было быть легким. Я затруднил поиски не из-за тебя, а ради себя самого. Как алкоголик, который запирает выпивку в подвале и выбрасывает ключ. Но ты здесь, значит, я плохо старался. Мы оба здесь. Передавай ей привет.

Он вынимает Часы, те самые, которые держу я, и смотрит на них.

— Что ж, мне пора. Развлекайся. И не забудь, ей нравится летать на воздушном шаре.

Он исчезает, и в зеркале появляется мое собственное новое отражение.

Я сажусь на стул и начинаю превращаться в нового человека для первого свидания.

Глава девятая

Сыщик и письмо

Позже тем же вечером Исидор принимает присланное в коротком разделенном воспоминании приглашение и направляется в Черепаший парк. По узкой песчаной тропинке Исидор проходит через заросли сосен и вязов и за деревьями обнаруживает замок.

Это самое большое отреставрированное здание эпохи Королевства, которое он видел, за исключением Олимпийского дворца. Просто поразительно, что оно скрыто от посторонних взглядов пеленой гевулота. Последние лучи заходящего солнца скользят по двум башням, которые наклонены вправо и влево наподобие восточных кинжалов. Длинная голубоватая тень замка накрыла огромный цветник, разбитый с геометрической точностью. Растения образуют разноцветные треугольники и многоугольники, словно садовник намеревался доказать теорему Эвклида. Только через несколько мгновений Исидор понимает, что перед ним дорические солнечные часы с тенью более высокой башни в качестве стрелки.

Вокруг замка высокий железный забор с воротами. За ними в ожидании застыл Спокойный. Это необычное существо: человекообразное, не выше нормального мужчины, в расшитой серебром голубой ливрее, золотистой маске и перчатках, скрывающих острые углы и края. Он напоминает Исидору увешанные драгоценностями манекены в имитации Королевства. Спокойный, естественно, молчит, но Исидор считает необходимым что-нибудь сказать.

— Я Исидор Ботреле, — говорит он. — Меня ждут.

Спокойный без слов открывает ворота и ведет его к замку. Они проходят мимо лилий, роз и более экзотических цветов, узнать которые Исидор может, только обратившись к экзопамяти.

Небольшую лужайку, где стоит похожая на пагоду беседка, заливает золотистый солнечный свет. Светловолосый молодой человек — почти мальчик, шести или восьми марсианских лет — сидит внутри с книгой. Перед ним опустевшая чайная чашка. Простая Революционная форма сидит на нем слишком свободно. Тонкие брови на детском пухлом личике сосредоточенно сдвинуты. Спокойный-слуга останавливается и звонит в серебряный колокольчик. Юноша медленно поднимает голову и с преувеличенной осторожностью встает из-за стола.

— Дорогой мой! — восклицает он, протягивая руку. В ладони Исидора его пальцы кажутся фарфоровыми. Он выше, чем Исидор, но почти болезненно худ — обычная для Марса фигура в своем крайнем воплощении. — Как замечательно, что вы смогли прийти. Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо.

— Садитесь, садитесь. Как вам понравился мой сад?

— Впечатляюще.

— Да, мой садовник настоящий гений. Очень скромный человек, но гений. Эта черта присуща и многим другим людям, обладающим редким талантом, таким, как ваш.

Исидор некоторое время молча смотрит на него и пытается отделаться от ощущения тревоги. Это не отсутствие уединения, как в Пыльном районе, а какая-то неустойчивость, словно покров гевулота вот-вот порвется.