Капитан "Старой черепахи" - Лев Линьков

Но больше всего Андрей любил море во время шторма, такого, как в прошлую ночь. Тут некогда зевать! Кругом бушует взбешенная вода, ветер рвет снасти и паруса, тучи задевают за гребни волн, и волны, будто стая разъяренных зверей, набрасывают­ся на судно, треплют его, сжимают, грозят утопить, уничтожить, а ты идешь навстречу стихии, борешься с ней и побеждаешь ее...

Репьев также всю жизнь прожил около моря, но не любил его. Он не любил удручающего морского однообразия, не терпел пронзительных криков чаек, пронизывающего ветра. Он не разделял восторгов Ермакова и не понимал их. Море было для него лишь огромным фронтом борьбы с врагами револю­ции, фронтом наиболее трудным, таящим массу не­ожиданностей и неприятностей, вроде шквалов, туманов, изнуряющей качки, вроде вчерашнего ноч­ного шторма, и минных полей.

И, несмотря на такое явное несходство характе­ров, Ермаков с каждым днем все больше и больше принужден был уважать Макара Фаддеевича.

Репьев прыгал в шлюпку при самой свежей вол­не, плыл к задержанной шхуне или шаланде, вска­рабкивался на борт и так искусно производил обыск, что от него не ускользали ни партия золотых часов, спрятанных где-нибудь в выдолбленной рейке под по­толком каюты, ни револьвер, незаметно брошенный нарушителями границы в ведро с водой.

Снова мельком глянув сейчас на помощника, Андрей вспомнил рассказ Кати о катакомбах. Непо­стижимо, откуда в этом человеке столько отваги? Позеленел, лица нет, едва на ногах стоит, а ночью держался молодцом. Видно, вот эта внутренняя ду­шевная сила его помощника и нравилась Кате.

— Попову давно знаешь? — неожиданно для себя спросил Андрей.

— Катю? Давно...

Репьев явно не хотел распространяться о знаком­стве с девушкой.

Андрею стало неловко, и он переменил тему раз­говора:

— Гляжу я на тебя и понять не могу: чего ты на море подался?

— Приказали — подался.

— Приказали!.. И без тебя нашлось бы, кого на «Валюту» послать. Объяснил бы Никитину: так, мол, и так, не принимает душа моря.

Макар Фаддеевич замолчал, чем-то напомнив ко­миссара батальона Козлова, вместе с которым Андрей воевал под Царицином. Тот вот так же всегда был спокоен, цеобидчив, не обращал внимания на грубые слова, будто не замечал горячности Ермакова, и, если хотел его в чем-нибудь убедить, никогда не по­вышал голоса.

— А кто же тебе приказал? — не унимался Андрей.

— Партия! — сказал Репьев. — Если бы больше­вики не выполняли приказа партии, а споры разво­дили, революция никогда бы не победила.

— Знаю я, не агитируй! — нахмурился Ермаков.

— Знать мало!.. Ты сам-то ради чего под Цари­цыном воевал?

Не дождавшись ответа, Макар Фаддеевич тяжело вздохнул:

— Голод там сейчас страшный.

— Где это? — не сразу сообразил Андрей.

— На Волге... Засуха летом все спалила.

«Зря я его обидел», — подумал Андрей и, желая загладить свою резкость, спросил:

— А у тебя что, родня в тех краях?

— Да нет, я никогда там и не был, — ответил Репьев и незнакомым, мечтательным тоном заговорил о том, как хорошо было бы построить у Царицына либо у Камышина плотину и оросить засушливые сте­пи. Такие бы урожаи созревали, только поспевай уби­рать.

— Это уж не Волгу ли ты перегородить собрал­ся? — удивленно переспросил Андрей.

— Ее самую! Обязательно перегородим, дай срок! — уверенно сказал Репьев. — Вот выловим вся­ких антосов и лимончиков — поступлю в институт. — Макар Фаддеевич улыбнулся своей мечте и продол­жал: — Стану инженером и махну на Волгу или на Днепр строить гидростанцию.

— Далеконько загадываешь, — усмехнулся Ер­маков.

— Почему далеконько? На Волхове, под Петро­градом, заложили первую. Читал в газете? Если не загадывать, то и небо коптить незачем.

Макар Фаддеевич оживился, на худых щеках его появились резко очерченные пятна нездорового ру­мянца.

Андрей понял вдруг, что Репьев вовсе не упрямый, не злопамятный. И очень тактичный: даже не напо­мнил о ночной истории. Да и сухость в нем только кажущаяся. Мечты, высказанные чекистом, помогли Ермакову увидеть в нём человека большой души: больной, живет впроголодь, а мечтает о будущих плотинах и гидростанциях! «А я и впрямь небо коп­чу: контрабандиста, и то поймать неспособен—по­зволил себя обмануть, чуть было шхуну не погу­бил...»

Солнце поднялось над горизонтом, расстелив по морю золотые полотнища, но Ермакову было уже не до красоты природы. Оглядев палубу шхуны, ко­торую краснофлотцы убирали после шторма, он бурк­нул Репьеву:

— Ты погляди тут за порядком, — и направился в каюту, где лежал раненный лопастью винта Ковальчук.

Часть вторая

Глава I

1

В середине ноября в Одессе сгорел хлебный эле­ватор — несколько тысяч пудов пшеницы. Пожар­ные не могли помешать быстрому распространению огня: водопроводные краны оказались поврежден­ными.

Следующая ночь ознаменовалась взрывом адской машины на электростанции. Взрыв вывел из строя только что отремонтированный генератор, и город опять остался без света.

Тревожно было в Одессе в эти осенние дождли­вые дни.

А на Греческом базаре и у Привоза прижимистые торгаши вздували цены. У ларьков и лавочек, в ка­баке Печесского и еще невесть где рождались прово­кационные слухи, будто Тютюнник собрал за Днест­ром новую несметную армию и готовится к походу на Советскую республику, будто из Москвы пришел приказ закрыть все церкви и синагоги, будто Губчека со дня на день начнет отбирать у всех граждан без раз­бора теплую одежду и обручальные кольца, будто электростанцию поломали сами большевики — не хватает угля, не умеют без старых инженеров обра­щаться с оборудованием, а приписали все вредитель­ству, будто... «Новости», одна другой чудовищнее и нелепее, расползались по городу тяжелым липким ту­маном.

Никитин жил в Губчека, да и все остальные че­кисты по неделям не бывали дома. Они спали в ка­бинетах на стульях, на столах, спали самое большее часа три в сутки или вообще обходились без сна, ибо некогда было думать об отдыхе, о пище, о семьях.

Губчека раскрыла и ликвидировала на Одессщине вновь возникшие кулацкие повстанческие комитеты, готовившие восстания против советской власти; вы­следила и беспощадно уничтожила несколько уголов­но-политических банд, рыскавших в пограничных рай­онах; в поисках фальшивомонетчиков проводила мас­совые облавы на базарах, в игорных притонах, кабаках и выявила, что фальшивые деньги распро­страняла главным образом шайка Яшки Лимончика, причем дело было у них поставлено капитально, на широкую ногу. Один из бандитов был схвачен в ки­евском поезде. Он вез целый чемодан денег.