Медленная проза (сборник) - Сергей Костырко

– Извините, перебил, – трясет Модя головой, пережевывая мясо. – Маски, это в том смысле, что люди здесь не за тех себя выдают?

– Наоборот. Обнажаются. Человек здесь воплощается. Это дома его жизнь – система масок: на работе, в семье, с друзьями. Дома он вынужден проигрывать роли, давно уже разученные. А здесь он свободен. Принадлежит только себе. И человек начинает собирать себя заново. Маленький такой театрик для себя и окружающих. Это, знаете, как при фотографировании. Считается, что человека нужно снимать незаметно для него, – тогда можно поймать характер. Это неправильно. Человек обнажается именно тогда, когда позирует перед объективом. Когда пытается сыграть себя тем, кем хотел бы быть. И чем простодушнее позирует, тем откровеннее снимок. Зрелище, может, и стыдное, но по-своему трогательное. Можно сказать, сокровенное.

Я вдруг почувствовал, что дело не только в моем пьяном восторге и не в том, что я опять стараюсь, – Модя хорошо слушал.

– Потому вы так внимательно и рассматривали нас? Думали, что все это театр, и спокойно ходили рядом?

– Наверно, – ляпнул я. – Но ведь согласитесь, что и театра там много.

Модя ухмыльнулся:

– Не без этого…

– Слушайте, а можно вопрос?.. Нет, если не хотите или, так сказать, коммерческая тайна – не отвечайте. Я ведь только из обывательского любопытства..

– Ага. Чем занимаемся? Так?.. Ничем особенным. Бизнес. У каждого свой. У нас с Зеленым – строительство, сигареты… ну и еще кое-что. Затоскуете по женскому обществу, не стесняйтесь, обеспечим. Индустрия рекреации, скажем так… Не усмехайтесь, у меня ведь тоже высшее образование. И, кстати, почти как у вас, гуманитарное. Институт управления в Москве.

– А потом?

– После института? Сюда, домой приехал. Курировал в исполкоме строительство. Вверх пошел. И тут же – в тюрьму. На два года. Но честно скажу, полезные были годы. Мне там мозги на место поставили… Кстати, дело мое как раз Зеленый вел. Он тогда в гэбэ работал, с коррупцией боролся.

– И вы теперь с ним друзья?!

– Больше, чем друзья, – компаньоны. Работник он абсолютно надежный. Та еще школа. Ну а вообще, работа есть работа, работа есть всегда, та-ра-ра-ра-ра-ра, хватило б только пота на все наши года… Люблю. Это вам не Вилли Токарев… А что? Выпили, расслабились, а? – он подмигнул, и я не выдержал и улыбнулся, очень уж забавным был переброс «трудового пота» из песни Окуджавы в Модину сферу деятельности.

После хорошей порции коньяка заломило в груди.

– Слушайте, а хорошо! – вырвалось у меня.

– Еще бы, – усмехнулся Модя. – Еще бы, – он глянул на меня, улыбнулся чуть покровительственно – живи, мол, парнишка, пока разрешаем, и тут же, как бы почувствовав свой взгляд и улыбку, добавил: – У меня в лагере так было. Обложили. Полтора месяца каждую ночь ждал, что – все. Последняя моя ночь. Но упирался. Уже безо всякой надежды, но – упирался. И – рассосалось. Вдруг. Почти что само собой… И тогда я понял, что нет! Еще не вечер! Еще поживу. И как поживу! Но я не о том, – оборвал себя Модя. – Я ведь не только от имени и по поручению. Мне и самому хотелось. Жаль, что тот разговор на кортах не получился. И все-таки. Меня удивило, что вы про нравственность заговорили… У вас вообще есть время на такие разговоры?

– На эти темы – всегда.

– В принципе, ничего нового вы не сказали. Интересней было то, как вы это говорили. Ведь не только чтобы отмазаться, а? Всерьез? Думаете об этом? Так ведь?

– Думаю.

– Тогда вопрос. Вы что, действительно считаете себя таким крутым, что не боитесь жить по придуманным принципам, а? В дураках, простите, не боитесь остаться? Реальной жизни ведь без разницы, хороший вы или плохой. Важно только, правильно вы ее понимаете или нет.

Вальяжность супермена слетела с Моди. Обвиснув могучим телом на локтях, поставленных на стол, сейчас он смотрел на меня почти зло, обиженно и одновременно беззащитно:

– Покажите мне такого придурка, который скажет: я знаю про жизнь все, я все в ней понимаю. Нет, придурок, конечно, скажет… Но вы-то не придурок. Почему же тогда все вы глядите на обычных людей сверху вниз. На тех, которые тоже что-то про жизнь думают, но когда прижмет всерьез, то поступают по принципу «жизнь есть жизнь». И получается, что они умнее и честнее вас. Они жизнь уважают больше, чем свои мысли о жизни… Ну ладно, вы такой принципиальный, что иначе жить не можете. Это ваши проблемы. Но кто вам дал право впаривать свои заморочки всем остальным? С чего вы взяли, что придуманная вами нравственность и есть закон жизни, а? Я понятно спрашиваю?

– Понятно. Только не знаю, как вам ответить. Нравственные законы формулируют, а не придумывают. Придумала их сама жизнь, а не мы с вами.

– Тогда почему ваши нравственные принципы повернуты против реальной жизни?

– Это как?

– Да вы посмотрите: вы же свои нравственные законы должны выводить из природы человека. Так? Так! А кто человек биологически? Хищник. Травоядным никогда не был. Всегда убивал других для того, чтобы жить. История человечества – это история войн. Так?

– Так. Но, может быть, как раз этот опыт и заставил придумать, как вы говорите, нравственность. А вы попробуйте отнестись к существованию нравственности как к инстинкту самосохранения человечества.

– Ну, это уже вообще что-то мичуринское. Почему-то война воспроизводится сама по себе в каждом поколении, а нравственность вашу каждый раз нужно прививать заново, как, простите, яблоки на грушу. Где же тут инстинкт?.. Да нет, вы не подумайте, я со всем уважением к вам. Иначе не было бы этого разговора… Но не подходят они для этой жизни. Что бы вы ни делали, что бы ни говорили… Вы попробуйте не жмуриться. Вы посмотрите, что народ с вашими принципами делает. Он вашими принципами лень свою, трусость и зависть оправдывает. Вы поглядите, до чего дошло! Вроде есть всё, да? Людей прорва, земли прорва, недра всякие, моря, реки, курорты, наука, культура. И народ такой послушный – удавиться можно! Каждый день миллионы идут трудовой пот проливать. Только кто бы объяснил, что эти миллионы производят? Где оно? Разворовывают? Покажите, кто? Где эти дворцы, где уворованная у народа роскошная жизнь? Двухэтажный дом, заграничная тачка и отдых на Канарах, это что – несметные богатства?.. Даже не смешно.

– Погодите, погодите, Модя. Мы о чем, собственно, говорим?

– Да все о том же. О том. О принципах, которые вы впариваете народу: живи, не мешая другому. Это как, интересно? Вы же вроде как новую жизнь объявили. Реальную. Нас разрешили. Да? Что ж вы трусите? Для кого целку бережете? Вас сама жизнь дожала: стрелять заставила. А вы все равно боитесь. Стреляете и боитесь. Да вы что, совсем охренели? Что за сопли вы развели в газетах! Произошла попытка вооруженного захвата государственной власти, толпы Москву вашу громили, а скольких вы посадили? Пятнадцать человек? И тех через полгода отпустите и еще извинитесь… Вот ваш принцип: не мешай другому. Научите меня, дурака, как это можно. Неужели вы думаете, что это большинство способно уважать, например, мои желания? Да как только ваши совки увидят, что я умнее, смелее и потому, извините, богаче – по стенкам размажут. За то, что нарушаю их главный закон: не высовываться. Быть как все: скромным, трудолюбивым, послушным. Друг, товарищ и брат. Лох – вот ваш идеал. Вы просто жизни боитесь. Себя боитесь. И не надо прятаться за культуру, за образованность. Культура – это тоже не манная каша. Там тоже отбор. И чем выше культура, тем жестче. Вы хоть это понимаете?

– Нет, ну отчего же – это мы как раз понимаем, это мы хорошо понимаем.

– Ага. А чего ж тогда там, на кортах, гусаком ходили? Сверху вниз на нас смотрели? Чем так гордились? Умных книжек много прочитали? А сами хоть одну умную книжку написали?.. А?

– Это риторический вопрос или как?

– Просто вопрос.

– Нет, не написал.

– Почему?

– Таланта, наверно, не хватило.

– А что, все умные книжки написаны талантливыми людьми?

– Разумеется.

– А может, вы, простите, и тут лапшу себе на уши вешаете? Может, умную книжку может написать просто умный, который собственных мыслей не боится. А может, и в вашей сфере талант – это просто смелость?.. Ну ладно-ладно, не будем… Извините, я действительно не в свое полез… Еще понемногу?

Мы чокнулись.

Модя выпил. Пожевал задумчиво губами.

– Как по-вашему, что я тут говорил, все – бред? Или не все?

– Не все.

– Однако есть «но», да?

– Есть.

– Давайте…

– Вы, Модя, насчет лоха подумайте еще. Может, все тут как раз наоборот. Может, вы сами себе противоречите.

Модя скривился:

– Ну вы же умный человек, ну что мы сейчас будем таблицу умножения разбирать. Не хватало нам еще про духовность завестись… Вы что, на лоха обиделись, да?

– Нет, нет, – ответил я вполне искренне.

– Ну и ладушки… А про духовное еще поговорим. Для меня это сейчас еще покруче нравственности. Но уже не сегодня… А вообще поговорили хорошо. Я рад, что не ошибся – с вами можно. С другим бы не говорил… И вы не торопитесь отмахиваться, обдумайте, что я сказал. Нет, не в смысле, что я вас учу. А вообще, по жизни… Где у вас тут руки помыть?