Медленная проза (сборник) - Сергей Костырко

Да нет, они вроде как слушали меня.

– Амбал! Может, мы с ним еще про Чехова поговорим?.. У вас тут что – совсем крыша поехала?! Или это вы уже со мной поиграть решили? Так?.. Но ты, учитель жизни, – повернулся Клим ко мне, – мы ведь с тобой не первый раз встречаемся, а? Чего замолчал? Ну давай… Ну?

– Что ну?

– Ты кто? – вот сейчас Клима не обрывал никто.

– Расслабьтесь. К вам я не имею никакого отношения. Ни с какой стороны. Я литератор. Из Москвы. Могу членский билет показать.

– Да знаем мы эти билеты.

– Ну, уж нет! Мы не в кино. Было такое. Видел. «Асса» называется. Там очень эффектно про мафию и сыщиков. Но мы-то с вами не в кино, – в этот момент я очень старался.

– Клим, а Клим! Ты зачем сюда приехал? – вдруг спросил Босс.

Он смотрел на Клима с кривой брезгливой усмешкой, остальные – почти озадачено. Клим, набычившись, развернулся к Боссу.

– Ты что за спектакль играешь, Клим? А? Да еще на людях? Совсем плохой стал? – голос Босса зазвучал вдруг очень тихо, и я почувствовал, как напряглись уже все.

И тут же между Климом и Боссом скользнул Амбал.

– Действительно, Клим, успокойся. Разберемся. Не нервничай. О твоих проблемах – потом… Дай нам с человеком поговорить. А вы извините, что вместо нормального разговора у нас тут какой-то театр начался. Мы действительно про московские ваши дела хотели расспросить, а вы с Климом – о киноискусстве. И уж, простите, «Асса» совсем ни при чем. Это вы напрасно.

– Ну поехал, ну поехал! – застонал Клим.

– Клим… твою мать! – рявкнул Босс. – Амбал, убери его от меня. Убери! У меня тоже нервы больные.

– А как вам, например, новые коммунисты? – вдруг вступил в разговор Босс. – Только если честно, если без демагогии про Сталина и про тоталитаризм.

Клим, повернувшись к спиной к компании, сделал пару шагов вдоль металлической сетки ограждения и остановился.

– Да никак. Если умеют, пусть делают. Но ведь не умеют же. Сколько можно пробовать…

– Еще раз про нравственное сознание. Я что-то не понял, – перебил меня Амбал. – Допустим, у меня миллион долларов, а у вас сто рублей. Я вам враг или нет?

– Ваши деньги – ваше личное дело. Меня может касаться только способ, которым вы его заработали.

Периферийным зрением я наблюдал за Климом – он стоял вполоборота к нам, закуривал. Босс и Зеленый тоже косили глазом.

– А вы допускаете, что миллион долларов можно честно заработать?

– Не знаю… Трудно, наверно.

– А вот народ так не думает.

– А я вам что – не народ? Или вы – не народ?

Я уже чувствовал, что говорю в пустоту.

– Тренера вашего, похоже, уже не будет. Может, все-таки с нами поиграете?

– Да нет, спасибо.

– Как знаете… Женя, иди в пару с Зеленым.

Меня хватило, чтобы неторопливым шагом подняться по лестнице, пройти за деревьями до верхней площадки со сквером и прудиком. Потом я оглянулся – сзади вроде никого – и скатился вниз по боковой аллейке. Земля наклонилась, я полез по ней вверх, спотыкаясь, оскальзываясь, прошивая плечами и головой кусты – потный, трясущийся, только что не подвывающий, – выскочил на какое-то шоссе – откуда оно здесь? – и, мимо двух ошалевших теток, снова – под деревья, направо, вниз, через парк, туда, где должно быть море, уперся в забор, начал обходить его, забор тянулся и тянулся и изгибался, возвращая меня назад, я не выдержал, вышиб ногой две доски, нырнул в щель и оказался буквально в трех шагах от набережной. На слабеющих ногах прошел еще несколько метров и свалился на скамейку.

…Передо мной стояла сосна. За сосной открывалось набережная, порт, бухта, дали; и свет сейчас такой, который я ждал, чтобы сделать пару снимков с этой сосною. Хороший был бы снимок…

Сволочи!

На следующий день вместо тенниса я поехал на морскую прогулку к Ласточкиному гнезду. На море лежал туман. Берега не было. Барабанные перепонки долбил остервенело-задорный голос певицы из громкоговорителя: «Ой, Серега, не стой у порога! Не стой у порога, ой, Серега, Серега!» Потом я поднимался вместе со всеми по крутой бесконечной деревянной лестнице на скалу, чтобы вблизи посмотреть на нелепый бетонный торт в форме средневекового замка. Посмотрел. Потом снова слушал про Серегу и смотрел на серую воду. Ступил на неподвижный асфальт набережной и, попетляв по узким заплетенным улочкам в гору, к Дому, поднялся на крыльцо, прошел холл, нажал кнопку с номером своего этажа, и за моей спиной закрылись двери лифта. Потом – двери моей комнаты. Я вышел на балкон, и мне стало наконец-то хорошо. Отсюда и город и море – как с самолета.

На следующее утро я решил, что надо съездить в Гурзуф, посмотреть коровинские пейзажи в натуре. Действительно, несколько кварталов Гурзуфа на редкость колоритны. И залив и камни, которые я видел на пейзажах Коровина, имеют место. Очень красиво.

Но когда троллейбус, проделав обратный путь мимо эталонных крымских пейзажей, начал медленно скатываться к городу, в животе что-то снова напряглось.

Я хряпнул на автостанции стакан мадеры под фаршированный перчик, а на подходе к Дому купил к обеду пива и, еще через полчаса, отяжелев после обеда, потащился вверх от столовой к своему корпусу с намерением вырубиться часа на два.

В дверь постучали, когда я взялся за покрывало.

– Да, – обрадовался я: администраторша обещала достать свежую ленту для пишущей машинки. – Войдите.

– Можно?

В полуоткрытой двери стоял Амбал. И кто-то маячил за ним.

– Ну, уж это чересчур, – вырвалось у меня.

– Нет-нет. Ради бога, не беспокойтесь, – заговорил Амбал увещевающим голосом. – Я тут по своим делам. Увидел, как вы из столовой шли, и решил проведать… Так можно войти-то или совсем некстати? Вы не стесняйтесь. Незваный гость, как говорится… А?

– Заходите. Конечно.

Амбал прикрыл за собой дверь. Прошел, присел на кресло, не облокачиваясь, как на официальном приеме:

– Вас уже два дня нет на кортах. Паша волнуется, куда, говорит, моего кормильца дели? Не заболели? Это вы из-за Клима? Да? Послушайте, это недоразумение. Действительно, недоразумение! Клим у нас человек нервный, и вы напрасно… – Амбал чуть замялся подбирая слово, – напрягаетесь. Вы поймите, у нас с вами, кроме теннисных, ну и чисто человеческих, разумеется, никаких отношений. Никаких… И вы уж не сердитесь, но… раз уж вы такой киноман… чего нам друг перед другом-то… Справки про вас навели… Вы не заводитесь. Я все понимаю. Но это для вашей безопасности. Поверьте на слово… Я ведь к вам по-человечески. С бутылкой. Так сказать, от честной компании. Чтобы принести извинения за дурацкую сцену на корте. И за некоторое вмешательство в вашу частную жизнь… Если хотите, я уйду. Как скажете. А? Или, может, все-таки выпьем немного?

– Да я вроде уже немного принял.

– Тем более, тем более, – участливо закивал Модя. – Чего на полдороге останавливаться.

«Амбала» он, похоже, оставил на корте. Сейчас он – Модест, Модя, и это у него получалось хорошо.

– Игорек! – крикнул он.

Дверь снова приоткрылась, сунулся шофер.

– Сумку из машины принеси.

Дверь закрылась, но я заметил, что Игорь вроде один. Загудел лифт. Игорь вызвал. Значит, все без обмана.

– Ого, рукопись, найденная в Сарагосе? Это вы из Москвы привезли или уже здесь столько бумаги извели? С натуры ваяете?

– Почти.

Стукнули в дверь. Игорь втащил сумку и начал выставлять на стол бутылки, выкладывать сыр, ветчину, виноград, груши.

Дождавшись, когда Игорь выйдет, Модя разлил по стаканам коньяк.

– Ну, за встречу!

Мы чокнулись. Отхлебнули. Поставили стаканы на столик. Мой оказался практически нетронутым. Модя усмехнулся:

– Все-таки сильно мы вам подпортили настроение. Еще раз извините. Это Клим со своими глюками.

– Может, и не совсем глюками.

– Не понял? – Модя попытался улыбкой смягчить прорвавшуюся отверделость голоса и взгляда.

Я начал рассказывать про свое сидение в беседке.

– И что вы предположили? – спросил Модя, когда я закончил.

– А что тут предполагать. Школьная программа: Эм. Ю. Лермонтов, «Тамань».

– Это хорошо. Хорошо, что вы рассказали… А про что записывали, если не секрет?

– Это не так интересно. – Я начал вспоминать, на чем меня тогда прервали, и вдруг вспомнил: – Система масок на курорте! Про душевный стриптиз.

– Почему же? Очень интересно. Давайте еще под это…

Я глотнул коньяка, пожевал солоноватого сыра. Балконная дверь открыта. По полу и по перилам балкона гуляют голуби. Бледная голубизна неба начинает предзакатно плотнеть. Груша тает во рту… У меня в номере сидит Амбал Модя. Мы с ним выпиваем. Сейчас он разрывает вилкой целлофановую упаковку, отделяет длинную ленту копченого мяса и, запрокинув голову, опрятно опускает ее в рот.

– Извините, перебил, – трясет Модя головой, пережевывая мясо. – Маски, это в том смысле, что люди здесь не за тех себя выдают?