Отсрочка от казни - Андрей Дышев

Потом я потерял сознание.

Глава 17

Кто-то делал мне больно. Я разлепил губы, провел кончиком языка по зубам, проверяя, все ли на месте. Я еще не ощущал свое тело единым. Мне казалось, что правая рука болит где-то отдельно, а ног у меня нет вообще. Открыв глаза, я увидел прямо перед собой треугольный обломок пластика с металлической полоской, наполовину оторванной, и эта конструкция напоминала виндсерфинг без паруса.

Рука онемела, ватным комком застыв где-то за спиной, между лопаток, и не причиняла мне неудобств, но кто-то выворачивал ее, перемещал в пространстве, отчего нестерпимо ныли кости. Я сказал: «Не надо». Получилось не очень внятно, зато громко – в мертвой тишине даже мой слабый голос звучал, как монолог артиста со сцены.

– Молчи, без сопливых обойдемся, – услышал я в ответ бас Влада. – Ты можешь чуть согнуть руку?

Я попытался это сделать, но забыл, где именно эта рука находится, и согнул ногу.

– Э-э, шляпа! – протянул Влад. Что-то треснуло у меня над головой, и я увидел большие и волосатые, как мохнатые пауки, руки Влада. Он хватался за обломанные края перегородки и отламывал куски пластика.

– Мы уже никуда не едем? – спросил я.

– Нет. Только висим… Встать можешь? Кости целы?

Я уперся руками в пол. Голова кружилась. Меня тянуло в сторону, пол норовил выскользнуть из-под меня. Влад просунул свою руку мне под мышку и потянул вверх. Теперь я стоял на четвереньках, с одной стороны упираясь головой в диван, а с другой – в столик. Влад возвышался в пустом дверном проеме подобно Пизанской башне, разделяя проем по диагонали. Удивившись этому странному феномену, я вытолкнул в коридор чудом уцелевший стакан, и тот, как с моторчиком, с нарастающей скоростью, налетая то на одну, то на другую стену, покатился куда-то в сторону умывальника. Оказывается, вагон стоял под наклоном, а мой вестибулярный аппарат еще не оклемался после удара головой о перегородку, и я плохо ориентировался относительно горизонта.

– Что случилось? – спросил я. – Нас подорвали?

– Не думаю, – ответил Влад и, ухватившись за оконную раму, высунул голову наружу. Я видел только кусок темно-синего неба, перечерченный какой-то металлической конструкцией. – Мы стоим посреди моста! – крикнул он, вращая головой во все стороны. – Под нами пропасть. Река. Ущелье. Тепловоз свалился вниз… Ползи сюда!

Я не без труда добрался до Влада. Из коридора открывался жуткий вид на внутренность вагона, ставшего неузнаваемым. Почти во всех купе были сорваны двери; они громоздились в нижнем торце вагона, баррикадой закрывая проход. Посреди вагона по обшивке проходила широкая, в два пальца толщиной, трещина. Казалось, что достаточно легкого удара, как половина вагона отвалится и рухнет вниз. Снизу, под потолком, словно горизонтальный поручень в вагоне метро, тянулся ржавый рельс. Пробив вагон с нижнего торца, он нанизал его на себя, как шампур сардельку, и вышел через другой тамбур. Ухватившись за рельс руками, я пошел вверх, сорвал с петель заклинившую дверь и посмотрел через тамбур на заходящее за горизонт солнце, лоснящиеся черные спинки цистерн и по обе стороны от них – арочные пролеты моста со скрещенными опорами.

– Это тот самый аварийный мост, о котором предупреждал подполковник! – крикнул я и вернулся к Владу, осматривая заваленные обломками купе.

– Где Филин?

Влад пожал плечами.

– Не нашел. Мадам я перетащил в четвертое купе, там диваны уцелели. Леся с ней, она отделалась царапиной.

– С Милой что-нибудь серьезное?

Влад дернул головой и процедил:

– Не знаю. Пульс есть, дышит нормально, а в чувство еще не пришла.

– А я долго был в отключке?

– Минут десять, может быть, – уклончиво ответил Влад. Этот разговор был ему неприятен. – Да я не знаю точно, сам только очухался.

Влад говорил неправду. Я это сразу понял, но сделал вид, что поверил, прощая другу эпизодический эгоизм начинающего коммерсанта. Как только поезд сошел с рельсов и я, пробив головой перегородку, отрубился без сознания, он первым делом кинулся в тамбур, чтобы посмотреть, что случилось с его цистернами.

– И автомат не нашел?

Влад отрицательно покачал головой.

Я зашел, если так можно выразиться, в купе, из которого недавно снарядом вылетел в соседнее. Мягкая диванная полка оторвалась и лежала на полу, столик тоже был сорван и болтался на нескольких шурупах – Филин схватился за него и отлетел к перегородке вместе с ним. Я оторвал его окончательно и швырнул в окно. Затем, широко расставив ноги, поднял диванную полку. В окно она не пролезла, застряла в нем, заслонив и без того скудный закатный свет. И все же я сумел достаточно внимательно осмотреть купе.

Автомата, как и самого Филина, действительно не было. Бандит исчез бесследно, если не считать двух раскрошившихся таблеток, которые он так и не успел проглотить. Злость на Влада прибывала слишком стремительно и быстро заполнила меня до краев.

– Послушай! – крикнул я, не в силах совладать с металлом в голосе. – Когда ты побежал смотреть на свои цистерны, Филин был здесь или его уже не было?

Влад молчал. Я не оборачивался, чтобы не видеть, как он мучается в поисках ответа.

– Не обратил внимания, – наконец, признался Влад. Выждал еще паузу и попытался реабилитироваться: – Ты представляешь, меня зашвырнуло в самый конец вагона и перемешало с дверями. Я так стукнулся балдой о титан, что мозги на несколько минут отключились. Зачем-то пополз по коридору вверх… Чучело я, конечно, гороховое! Но точно помню, что мимо меня он не пролетал. Видимо, вылез через окно.

Я поднял с пола обломок чугунной трубки и выбил ею остатки стекла в раме. Потом лег на нее животом и выглянул наружу.

Наш вагон, зарывшись передней частью в прогнивший дощатый настил почти до нижней кромки последнего окна, застрял, как большая заноза, посреди моста. Уцелевшие шпалы с изогнутыми рельсами лестницей нависали над крышей. Один рельс, пробив вагон насквозь, не давал ему рухнуть вниз вслед за тепловозом, а другой, покачиваясь и издавая протяжные звуки, нависал над вагоном, как удилище какого-то мистического монстра. Пролетные конструкции и быстро сгущающиеся сумерки не позволяли мне отчетливо рассмотреть все то, что находилось вокруг моста, и тем более склоны ущелья, которые он соединял. Но можно было сказать с уверенностью, что поблизости не было каких-либо поселков и кишлаков. Вокруг нас громоздились темно-сизые контуры голых, лишенных какой бы то ни было растительности гор; чем дальше они были от нас, тем призрачнее казались в блеклом солнечном свете, отраженном от размазанных по небу облаков.

– Почему нет ни милиции, ни войск? – спросил я сам себя.

– Не знаю, – угрюмо ответил Влад. – Меня это сейчас мало волнует.

Я только теперь начал ясно осознавать, что теряю друга – того прежнего Влада Уварова, которого всегда волновало то же, что и меня. Разные интересы разносили нас по своим сторонам, делали далекими друг от друга и чужими; коммерческий интерес у моего друга стал превалировать над тревогой о моей судьбе и судьбах двух оставшихся в живых женщин.

Я хотел сказать Владу что-то гадкое, вроде: «Не писяй, ничего с твоими драными бочками не сделается», а затем выбраться наружу и пойти куда-нибудь по старому мосту в ночь, в пустоту. Но поступил иначе.

– Пойдем, посмотрим на сцепку между вагоном и цистернами, – сказал я Владу. – Может быть, надо отцепить вагон, а то, не дай бог, утащит весь состав в пропасть.

Влад, не ожидавший от меня такой участливости и стремления разделить с ним его головную боль, был тронут. Он, вдруг почувствовавший себя виноватым передо мной за черствость и эгоизм, ожил, задвигался, лицо его просветлело; подав мне руку, помогая выбраться из купе в коридор, торопливо заговорил:

– Все свое состояние я вложил в эту затею, Кирилл! Все, до последнего гроша! Больше этого не будет. В первый и последний раз! Клянусь, продам эти поганые цистерны и займусь разведением шампиньонов. В гробу я видал такой бизнес!

Придерживаясь за уцелевшие поручни, мы спускались вниз. У четвертого купе я остановился. Влад прошел мимо, словно не заметил Лесю, которая копалась в белой сумке с красным крестом, и Милу, лежащую на диване, точнее, в углу между диваном и перегородкой, накрытую двумя верблюжьими одеялами, с обескровленным лицом, с отсутствующим взглядом и плотно сжатыми тонкими губами.

– Как самочувствие? – спросил я у Милы.

Женщина не ответила, не отвела взгляда, рассматривая меня черными глазами.

– Что с ней, Леся? – повторил я.

Никакой реакции. Леся, сидя ко мне спиной, продолжала копаться в аптечке, выкладывая себе на ноги пакеты, пузырьки и упаковки. Я тронул девушку за плечо.

– Убери руку! – спокойно попросила Леся.

Это был сговор. Две женщины объявили нам с Владом бойкот. Мой друг, похоже, понял это раньше меня и потому не задержался у четвертого купе. Мне больше ничего не оставалось, как последовать за ним.