Люди со звезды Фери - Богдан Петецкий

Я поднялся из кресла. Я чувствовал, что меня обливает холодный пот. Раздражение, с которым я воспринял слова Сеннисона. А до этого — Реусса. То, что я не смог с ними разговаривать. Ни спокойно подумать.

Кто я? Что я могу от себя самого ожидать? Что я еще сделаю?

Я бессильно опустился в кресло. Посмотрел в сторону тонущей во мраке кабины.

Меня охватил страх. Невозможно, чтобы они об этом не подумали. Если они не спят, то не оттого, что размышляют о том, что натворили. Они боятся меня. Присматриваются. Следит по крайней мере один из них.

Высоко поднимая ноги, на цыпочках, я подошел к краю ниши. Оперся спиной о стену и замер.

Неожиданно у меня промелькнула мысль. Я совершил ошибку, не согласившись перебраться в помещение гибернаторов. Там есть нечто, чем мне следовало заняться. Теперь. Немедленно.

Я скользил взглядом с одной неподвижной фигуры на другую. Кто из них спит на самом деле? Кто из этих немых, черных силуэтов бодрствует? Может, они уже заметили, что я поднялся из кресла и крадучись, словно зверь, пробрался сюда? Может, за мной наблюдают из-под полузакрытых век? Сен? Реусс? Муспарт? Иба?

Меня охватила дрожь. Я прикусил губу. Вытянул перед собой руку и помахал демонстративно раскрытой ладонью.

Никто не шевельнулся. Тишина.

Я наклонился. К голове прилила волна раскаленного свинца. Так мне ничего не удастся.

Я отступил назад, потом присел на пенолитовый матрас. Маневрируя пальцами одной руки, сбросил мягкие, тренировочные туфли. Выпрямился. И почувствовал слабость. В висках у меня заломило, словно какая-то огромная птица билась о них крыльями.

Тишина.

Один шаг. Другой. Я должен проложить путь так, чтобы пройти как можно дальше от кресел. Иду. Они все еще сохраняют неподвижность. Дышать ровно, спокойно, словно и в самом деле спят. Может быть, и спят. В конце концов, кто-то же дежурит. Гускин.

Я подумал, что Гус может быть тут, за стеной. Или в помещении гибернаторов. Мне специально сказали, что он вне корабля, чтобы притупить мою бдительность. Или удостовериться, что я собираюсь сделать.

Я говорил о доверии к самому себе. Я! Это значит — кто?

Иду. Двери в коридор все ближе. Я мог бы уже коснуться их поверхности. Они открыты. Приглашают.

По сравнению с полумраком, царящим в кабине, коридор погружен в глубочайшую темноту. Но мне нет необходимости видеть, чтобы дойти туда, куда я хочу. На любом из наших кораблей я мог бы добраться куда угодно с закрытыми глазами. После стольких-то лет.

Эти двери закрыты. Осторожно. Замок обычный, магнитный. Надо коснуться клавиши. И придержать другой рукой. Они открываются быстро. Это можно услышать.

Теперь их надо закрыть. Я до последнего момента придерживаю дверь пальцами, чтобы не стукнула. Тишина.

Я в помещении гибернаторов. Делаю вслепую несколько шагов и нащупываю перед собой кресло. Мои движения становятся более плавными. Надеваю обруч. Проверяю провода, передвигая их в сжатой руке. Не сажусь. Из кресла я не смог бы задействовать аппаратуру. Теперь проектор. Он стоит, как я его и оставил, после последнего «сеанса». Никто его не трогал. Да и зачем?

Готово. Один короткий удар по клавише. Я почувствовал ее под черепом, но не обратил на это внимания.

Нет уже ни кабины. Ни темноты. День. Светит солнце. Вдоль русла реки двигаются слегка сплющенные шары. Один из них приближается, растет…

Ничего. Я ничего не ощущаю.

Стою и смотрю. Тогда, возле белой пирамиды, нас приветствовали точно такие же шары.

Именно, приветствовали. Сигнализировали.

До определенного момента. Пока не убедились, что имеют дело с людьми.

А теперь их планета пылает. Все еще пылает, несмотря на то, что ее поверхность уже утратила качества биосферы. Пространства, в котором может развиваться жизнь. Какая-либо жизнь.

Я почувствовал прилив злости. И пришел в себя.

Я злюсь…

Бредятина. Эта злость наилучшим образом свидетельствует, что я зря сюда приходил. Шары не пробуждают во мне желания убивать. Скорее — жалость. Если что и раздражает меня, так это люди. Те, которые воевали с ними. Из-за которых к нам отнеслись как к агрессорам.

Я подождал еще немного и выключил аппаратуру. Зажег свет. Теперь мне нет нужды маскироваться.

Что ж, это меня миновало. Я не получил дополнительный презент от копии, мозг которой забрал. Воспользовался только субстанцией. Сырьем. Без чуждого содержимого. С помощью стимулятора наполнил эту субстанцию собственной сутью. Человеческой. Личностной.

Минутку. А если это потому, что я сам до этого составлял программу? Что сам до этого инсценировал представление с диагностикой, компьютером и головизионным фильмом, привезенным с Третьей? Потому, что все знал до того, как подвергнуться эксперименту?

Мысль эта обрушилась на меня как глыба льда.

В коридоре послышались чьи-то шаги. Приблизились. Стихли. Я хорошо помнил. Двери бесшумно не открываются.

— Увидел свет… — начал было Гускин и замолчал.

Я повернулся к нему.

— Что ты тут делаешь? — спросил он изменившимся голосом.

Я покачал головой.

— Смотрю фильмы. Или нельзя?

Он долго молчал. Его взгляд задержался на моем лбу, с которого я не успел снять обруч, скользнул ниже, на крепления кабелей и переключатели, переместился в сторону компьютера…

— Жиль… — голос застревал у него в горле.

— Без сантиментов, — печально попросил я. — Мне от этого дурно делается.

Он не слушал. Быстро подошел и сделал движение, словно намеревался меня обнять. Остановился. Руки его опустились.

— Жиль, дружище… — выдавил он.

Это было больше, чем я мог вынести. Резким движением я сорвал обруч и отшвырнул провода. Отстранил его и пошел к двери.

— Подожди, — услышал его шепот. Я остановился, не поворачиваясь.

Бросил:

— Что еще?

И повернулся. Голос его прозвучал тоном выше.

— Два слова. Я никому не скажу, что тут застал. И что ты тут делал. Ведь ты же этого хочешь, так? — быстро добавил он.

Я кивнул.

— Еще что-нибудь? — спросил я уже более ласковым голосом.

— Да. Почему ты нам не веришь? Впрочем, шесть других — пример. Запомни, что я тебе скажу. Ты — пилот. На твоем месте я ожидал бы от тебя искренности. Я искренен.

— Да, — сказал я. — Тебе верю. Но ты тоже ничего не знаешь. Ничего, — повторил я самому себе, уже в коридоре.

6

Я выровнял рули. Раз в месяц я еще чувствую себя пилотом. Этого я автоматам не оставляю.

Четвертая росла подо мной, похожая на плоскую тарелку с поднятыми краями. Приобрела окраску, порозовела. Поверхность ее раздвинулась и охватила меня горизонтом.

Я положил ракету. Резко, быстрее, чем требовалось. Минутная перегрузка.

Это уже не была планета, небесное тело, к которому я направлялся сквозь пространство по точно рассчитанной траектории. Я находился над сушей. Еще минута — и выйду на орбиту, на которой тоже позабавляюсь не дольше четверти часа.

Пора.

Нарастающее мяукание компрессоров климатизаторов. Силовое поле пронзает мое тело, панцирем охватывает каждую клеточку, каждый атом. Еще сто лет назад ни один пилот не прожил бы дольше тридцати секунд в условиях такой перегрузки.

В экране промелькнула полоса горных цепей, после чего разлилось зеленое море леса. Тормозные двигатели. Нос корабля окутывается огнем. Серия маневров.

Уже спускаюсь. Не могу оторвать взгляда от индикаторов, чтобы поглядеть вниз, но знаю, что ни в каких поправках нет необходимости. Я попадаю в ту же самую точку, что и всегда. Никто не сможет узнать, появился ли этот круг выжженной травы месяц, два или же всего несколько секунд назад.

Разведывательные ракеты не нуждаются в амортизаторах. Они садятся на специально спроектированные обтекатели дюз. Надо как следует смотреть, куда ты идешь на посадку. Любое смещение грунта, неровность могут стоить несколько дней работы. Прежде, чем девятитонная сигара вновь примет вертикальное положение.

Но я знаю местный грунт. Знаю, что на него можно положиться. Хотя это не означает, что я с ним запанибрата. Мне не грозят никакие неожиданности. Но это не значит, что я буду чувствовать себя здесь как дома.

Только два раза, с тех пор, как я здесь, я наткнулся на облака. Два раза из одиннадцати.

И сегодня небо тоже чистое. Добротное, глубокое небо, без следа перевернутых вверх ногами городов. Когда я стоял в открытом люке «Идиомы», то с этого места были видны синеющие на горизонте горы. Корабль был чуть ли не в три раза выше моей лодчонки. Теперь же передо мной только бесконечный ковер потревоженной зелени леса. Но я прилетел сюда не ради пейзажей.

Больше я не пилот. Скача по камням, я перебираюсь через реку и поднимаюсь на невысокий склон. В метре передо мной вздымается окружающий ферму вал, переходящий в острия ограды. Неподвижные тарелки антенн смотрят в противоположную сторону. Словно и они приготовились к моему прибытию.