Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

— Чего?

— Я спрашиваю, не больно ли падать с пьедестала, принцесса?

Ладонь с коротко подстриженными ногтями, выкрашенными в чёрный, ложится мне на плечо. Хватка цепкая. Как клешня у автомата с игрушками в торговом центре.

Больно.

Белая вспышка. Всё происходит слишком быстро, чтобы мне это заметить; я чувствую лишь лёгкий дискомфорт от растяжения в пояснице, когда с громким хлопком роняю незнакомца на спину, умудряясь вывернуть ему руку и перекинуть его тело через своё плечо.

Ярко горящие серебряным символы клятвы на предплечье напоминают предупреждающие об опасности дорожные знаки, освещённые фарами проезжающих мимо них автомобилей.

Вскидываю руки в воздух в жесте: «Я ничего не делала, оно само», но в тренировочном зале слишком много свидетелей, а черноволосый слишком громко стонет, потирая ушибленную шею, чтобы присутствующим поверить в мою невиновность.

— Слава! — вскрикивает Антон. Впервые за всё время в его голосе слышится недовольство. — За нарушение порядка назначаю тебе вечернее дежурство в медкорпусе!

Я не успеваю бросить в ответ виноватое «поняла», когда черноволосый резко выпадает и сносит меня с ног. Затылок и плечи больно бьются о стену позади, выбивая из лёгких воздух. Я открываю рот, но всё, что могу — как рыба безмолвно шевелить губами.

— КАЛИ! — Антон уже не кричит, а ревёт.

Между нами и куратором не больше пяти метров, и всё же он не успевает остановить Кали, прежде чем его кулак обрушивается на моё лицо.

Боль прознает скулу. Я желаю потерять сознание, но одного удара для этого явно недостаточно.

Антон оттаскивает от меня Кали и сухо заявляет ему о дежурстве у хранителей и о том, что парень проявляет поведение, недостойное оперативника.

— Хуже, чем провалить экзамен, — цедит куратор. — Ты…

— Он защищался, — прилагая невероятные усилия, произношу я. Рот наполняется слюной, мне приходится сплюнуть себе под ноги. Алое пятно растекается по гладкой поверхности пола. — Он не виноват.

Ко мне подходит Марья. Когда меня подводят ноги, и я сползаю по стенке вниз, она приседает рядом и говорит:

— Тебе нужно в медкорпус.

Марья — одна из немногих присутствующих, в чьём взгляде, обращённом ко мне, нет и капли плохого, будь то презрение или наслаждение от лицезрения моего жалкого вида. Бен говорил, что для Марьи местная Слава является примером для подражания, и сейчас другой на её месте должен был быть разочарован разбившимся на осколки идеализированным образом.

Но вместо этого Марья зачем-то пытается собрать их и склеить воедино.

— Ерунда, — отвечаю я.

Вытираю рот ладонью. На коже остаётся кровавый след. Прикушенный язык распух и неприятно пульсирует. Глаза на мокром месте, я из последних сил стараюсь не давать воли слезам.

— У всех бывают плохие дни, — Марья продолжает находиться рядом, даже когда я отказываюсь от протянутой руки, собирающейся схватить меня за локоть, поднять и проводить обратно в строй. — Неудача в битве не значит проигрыш в войне.

Я трясу головой. Моё поражение было предсказуемым и единственным, в чём я не сомневалась с того самого момента, как встала на маты в ожидании разрешения от Антона начать преодоление полосы препятствий. И всё же несмотря на готовность к худшему, в глубине души я всё-таки продолжала беспрецедентную борьбу за веру в лучший исход; пронесёт — думала, повезёт — надеялась.

А получила в итоге именно то, что заслуживала.

* * *

— У нас проблемы, — сообщает Ваня, когда появляется в комнате «Дельты».

— А то мы не в курсе, — Даня, сидящий на теперь уже не моей кровати, одной рукой хватает меня за воротник футболки, заставляя наклониться, а второй поворачивает моё лицо в сторону брата.

Я шиплю от боли, когда он задевает скулу.

— Оп-па, — Ваня явно пришёл с другой новостью, так как мой вид его удивляет. — Это что за красота? — Взгляд карих глаз соскальзывает к сумке, которую я набиваю вещами. — И куда ты собралась?

— Славу выгнали из команды, — Даня выпускает мой подбородок. На его пальцах остаётся зелёные пятна масляной мази. Мне не понадобилось идти в медкорпус: стоило только показаться Дане на глаза, как он сразу занялся моим лицом с помощью имеющихся в аптечке индивидуального походного комплекта лекарств.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я провалила экзамен, который нам устроил Антон, — объясняю я. — Для того, чтобы остаться в команде, нужно было набрать восемьдесят баллов из максимальных девяноста.

— Слава набрала сорок четыре, — вставляет Даня.

— Даже не половина, — констатирует Ваня, читая мои мысли.

Я выпрямляюсь и одариваю Ваню взглядом, полным усталости.

— Так что с твоей новостью? — спрашиваю. — С той, из-за которой у нас проблемы.

— Да! — Ваня хлопает себя по бёдрам, вспоминая. — Тело, которое мы нашли на детской площадке, принадлежит Дэвону.

В ответ на слова брата Даня закрывает лицо ладонями и, насколько я могу расслышать, ругается матом.

— И почему это должно нас так расстраивать? — спрашиваю я, кивая на Даню.

— Дэвон — оборотень, который занимал далеко не последнее место на межмировом чёрном рынке. — Ваня проходит в комнату, оставляя дверь открытой нараспашку. Останавливается у шкафа с одеждой, бросает быстрый взгляд на своё отражение в зеркальной дверце. Затем на пятках разворачивается к нам лицом и продолжает: — Он приторговывал не только различными безобидными безделушками, но и вещами посерьёзней. Мы поймали его на незаконной транспортировке в Дубров мелких пресмыкающихся. Стражи с разрешения альфы его стаи держали Дэвона в заключении в надежде на то, что он выдаст кого-нибудь из своих подельников, но парень оказался непробиваемым. Максимальный срок задержания — полгода, и он выдержал его, как говорится, от звонка и до звонка… А когда вышел, внезапно решил остаться в Дуброве насовсем. Потом оказалось, что он влюбился в одну из миротворщиц, которая ему в камеру еду приносила, но это уже совсем другая история.

— А проблема-то где?

— Там, что он, быть может, после тюрьмы и отошёл от дел, но, поговаривают, поднял себе авторитет среди своих тем, что не раскололся. — Ваня трёт виски подушечками средних пальцев. — Члены стаи, преступные кореша… не знаю. Так или иначе, нам теперь стоит быть крайне внимательными и осторожными. Долго ожидать мести за его смерть не придётся — она, скорее всего, сама нас найдёт.

— Но ведь не мы убили Дэвона! — восклицает Даня.

— Да, но мы и не остановили его убийство, — раньше, чем отвечает Ваня, говорю я.

— А если брать во внимание ещё и напряжённые отношения оборотней и стражей, — напоминает Ваня. — Дэвон ведь был членом стаи Амадеуса… — Ваня обрывает сам себя. Секунды ему требуются на то, чтобы переформулировать своё предположение. — То есть того, что когда-то называлось стаей. Сейчас у них идёт гражданская война: главного нет, подчинённых — тоже. Каждый пытается захватить корону и никто не хочет быть второй скрипкой.

— Дурдом, — произносит Даня.

— В общем, как я уже говорил, — Ваня делает небольшой шаг вперёд. — У нас проблемы.

Я резко дёргаю язычок молнии на сумке. Вещи собраны, но всё ещё никак не верится, что придётся покинуть команду. А я ведь даже так не успела привыкнуть к званию оперативника…

— Что мы будем делать, когда нам дадут нового защитника? — спрашивает Даня, нарушая короткую паузу и меняя тему беседы. Ваня жмёт плечами. Его погрустневший взгляд является отражением моего настроения. — Может, Антон даст тебе второй шанс?

Наивность Дани распаляет во мне раздражение.

— Ага, сейчас, — прыскаю я. — Бежит — аж спотыкается. После моего позора сродни чуду, что он вообще разрешил мне остаться. Татьяна…

— Татьяна на его месте размешала бы тебя с шоколадным пудингом и съела на завтрак.

Я поднимаю голову. В дверном проёме стоит, заведя руки за спину, Бен.

— Ну да, — протягиваю я.

Сдержать сейчас самодовольную улыбку невероятно сложно, но я, как мне кажется, справляюсь, когда опускаю глаза на сумку и якобы проверяю содержимое внутреннего кармана, хлопая по нему ладонью.