Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

— Ясно, — спокойно отвечаю я. Но на самом деле меня безумно распирает от вопросов. А ещё больше — от желания попросить её показать мне такую магию в действии.

Лия лезет на заднее сиденье, а когда выравнивается, размещает у себя на коленях дамскую сумку. Ещё мгновение спустя сумка опускается на резиновый коврик у педалей, а её место на коленях занимают карты со стимпанковским механическим рисунком на рубашке.

— Хочешь, попробуем? — спрашивает Лия, уже закончив с картами и переводя взгляд на меня.

На её худых бёдрах с трудом умещаются восемь карт рубашкой вверх. Лие приходится совсем перестать двигаться, чтобы те дождём не рухнули вниз.

Знаю, что нужно делать; помню ещё со своего сеанса с Алом, который и стал моим первым столкновением с тогда ещё незнакомым миром ведьм и ведьмаков. Поэтому сама первая протягиваю ей ладонь.

И всё повторяется вновь.

Когда я наконец могу моргнуть, прогнав лёгкую дымку, маячащую перед глазами, я вижу, что всё внимание Лии приковано к картам, которые я перевернула. Точнее, конкретно к одной. Её я сжимаю свободной рукой до состояния измятой бумаги. Ощущать шершавую поверхность я начинаю, лишь слегка разжав пальцы.

— Прости, — бормочу я. — Не знаю, как так вышло…

Лия выпускает мою руку.

— Не извиняйся. — Она сама забирает у меня измятую карту. Расправляет её рваными, дёрганными движениями. Всматривается в появившийся вместо чёрного фона рисунок. — Такое случается, когда.… Ой.

Лия вертит карту между пальцев.

— Что, ой? — переспрашиваю я.

— Не совсем то, чего я ожидала увидеть.

Лия демонстрирует мне лицевую сторону карты. Первое, что я отмечаю — от складок и переломов, образованных из-за моей хватки, не осталось и следа. И только после обращаю внимание на сам рисунок.

— Я зашла чуть глубже, чем хотела, и за это прошу у тебя прощения. Но то, что я увидела… — Лия качает головой. В её глазах — нескрываемый ужас. — Тёмные пятна — они повсюду. Ни одно конкретное мгновение, а цепочка, и каждое открывает десятки тысяч исходов. Я, не буду врать тебе, Слав, такое вижу впервые.

На карте изображён одинокий символ: нечто среднее между цифрой пять и молнией. Больше — совершенно ничего.

— Это не похоже на что-то смертельное, — недоверчиво заключаю я, щёлкая пальцами по карте.

— Ты бы не торопилась с выводами, — сообщает Лия.

Уверенный тон её голоса — вот, что пугает сильнее рисунка. Она знает, о чём говорит, потому что рождена с этим даром в крови. Девочка, которая читает будущее по картам, наверняка привыкла к недоверию со стороны других, и оно совсем никак её не беспокоит, ведь она знает, что по итогу всё будет именно так, как она говорила.

— Расскажешь, что это значит?

— А ты хочешь? — Лия прищуривается. — Твоё недоверие может смутить мою магию…

Я непонимающе гляжу на девушку перед собой и на то, как за несколько мгновений на её губах появляется улыбка.

— Не издевайся надо мной! — я хмыкаю и легко толкаю Лию в плечо. В ответ мне она звонко смеётся.

Вот, по чему я скучала сильнее всего. Не по самому времени, проводимому со своей лучшей подругой, а по тому, как мне всегда с удивительной быстротой удавалось сделать её счастливой одним только словом или жестом, пусть даже глупым. В такие моменты и я сама, в каком бы состоянии не находилась, переставала грустить, поддаваясь шарму Лии.

Всё пошло по наклонной задолго до нашего возвращения в настоящее. Моя планета остановилась, когда сердце подруги отдало ей свой последний удар. Лия была моей звездой, и теперь, когда она снова светит, оказывается, что теперь нас разделяют триллионы световых лет.

Насколько несправедливо всё это по шкале от одного до бесконечности?

— Я всегда несу ерунду, когда нервничаю, — Лия трясёт головой, успокаивается. Больше она не улыбается. — Этот символ у Северного народа зовётся «аль-го-эз» и означает вмешательство чего-то постороннего и очень сильного в настоящее, прошлое или будущее. Это может быть проклятьем или, скажем, заклинанием, которое ты сама на себя наложила, если бы была в состоянии такое провернуть. Наименование символа буквально переводится как «потерявший свои внутренности». — Лия проводит подушечкой указательного пальца по самому верхнему элементу символа — хвостику, как у пятёрки. — Аль. — Затем скользит к перегибу. — Го. — И завершает всё это круто выпуклой линией. — Эз. Потерявший свои внутренности. Потерявший свой изначально обозначенный путь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я откидываюсь на спинку сидения. Хочется забраться с ногами, обхватить коленки и, возможно, разреветься, но если я так сделаю, потом мне будет вечность не расплатиться за испорченный салон наверняка дорогого автомобиля.

Поэтому я просто перевожу взгляд на мигающую синим магнитолу, из колонок которой диктор начинает рассказывать о погоде на оставшийся день.

Ближе к ночи Дубров накроет сильнейшими за последние несколько лет осадками.

* * *

В медкорпусе для отбывания дежурства меня встречает куратор миротворцев — светловолосый кудрявый молодой мужчина по имени Сергей. Мне не посчастливилось видеть его в родном настоящем, но я хорошо помню Максима, взявшего на себя моё обучение на время пребывания в Огненных землях. Максим был достойным педагогом и прекрасным миротворцем, но чем темнее становится за окном и чем дольше я нахожусь рядом с Сергеем, тем сильнее я ощущаю пропасть, простирающуюся между двумя этими образами.

Сергей напоминает мне Марка: такой же добрый, учтивый, спокойный, тёплый человек. Максим никого мне не напоминает. В каком-то особом смысле он был уникальным. Я помню, как он злился во время моего первого в жизни собрания в стенах штаба и точно знаю, что типичные миротворцы так реагировать не должны.

Максим был нетипичным. Прямо как я. Жаль, что история моими руками стёрла его со своей карты.

— Ты окончательно поправилась? — интересуется Сергей. — Андрей очень рьяно выпрашивал у меня две недели больничного для тебя, и, честно тебе скажу, удалось ему это с трудом. — Сергей оглядывает моё лицо. Сейчас он видит ссадины на скуле от дневной стычки с Кали, но далеко не они привлекают его внимание. — Теперь я вижу, он не врал. Ты всё ещё выглядишь нездоровой.

Я вспоминаю похожие слова Валентина, которого тоже смутило моё состояние, и думаю о том, насколько чуткими являются миротворцы к окружающей среде и её обитателям. Я, быть может, и недостаточно хороша для защитника, но и близко никогда не доберусь до того уровня духовности и морали, им присущего. Можно прочитать все книги на свете и стать мастером по всем существующим боевым искусствам, но научиться быть готовым обнять и принять мир, каким бы ужасным он ни был — с таким даром можно только родиться.

— Может, кое-что осталось, — бросаю я осторожно. — Да и осень на дворе. Мама говорит, нужно есть больше фруктов и овощей, и я пытаюсь объяснить ей, что кетчуп — это тоже овощ, но она не слушает.

Сергей кивает с пониманием, но медленнее, чем это нужно для того, чтобы просто выразить свою точку зрения. Мою глупую шутку он и вовсе пропускает мимо ушей. Сергей оставляет меня сортировать медицинские карточки стражей в алфавитном порядке, а сам идёт к противоположному шкафу, где хранятся лекарства. Возвращается Сергей уже с пластинкой цветных таблеток.

— Витамины. Принимать утром за завтраком. — Я беру таблетки, прячу их в заднем кармане джинсов. — Кстати, с точки зрения ботаники, томаты — это фрукты.

— То есть, томатную пасту, с точки зрения этой самой ботаники, можно считать вареньем?

Сергей сдвигает брови. На его губах появляется широкая улыбка.

— Что-то вроде того, — смеясь, подтверждает он. — Ладно, юмористка, возвращайся к карточкам, и, прошу тебя, ничего не перепутай. Накануне у нас дежурство отбывал один хранитель, нарушивший технику безопасности в лаборатории, что, в свою очередь, чуть не привело к взрыву, и я думал, будет отлично доверить ему именно это задание, но вместо того, чтобы рассортировать карточки по направлениям и алфавиту, он сделал это по категориям болезней.