Повести и рассказы - Александр Крестинский

— Ну, беги, Гриша, беги…

Григорий Иваныч осмотрелся, шумно встряхнулся и, найдя у себя под ногами недоеденную траву, снова принялся ее щипать.

А капитан приказал:

— Беги, Гриша, беги!

В эту минуту в бухте зарокотал мотор, и звук его, стократно усиленный тишиной, разнесся по ночному острову. Григорий Иваныч прислушался и, тряхнув кудлатой головой, исчез в темноте за бугром. И Маленький слышал — точно! — вода плеснула…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Ночь на «Очакове»

«Очаков» отваливал. Маленький Петров стоял на палубе. А капитан — внизу, на пристани.

— Значит, я на тебя надеюсь, — сказал капитан Литвинову, — посадишь его там на поезд…

— Будет сделано, — сказал Литвинов, — не беспокойся… Серегин! — позвал он бровастого кока. — Проводи штрафника в кубрик… Боря! Сева! — Перед ним выросли молодые матросы. — Посторонних на корабле нет?

Боря посмотрел на Севу, Сева на Борю, оба на Литвинова…

— Проверить, — приказал он.

— Проверяй, проверяй, — усмехнулся с пристани капитан, — а то, я слыхал, копытами сейчас кто-то: цок-цок…

— Ладно, — буркнул Литвинов.

…«Очаков» уходил в открытое озеро, а навстречу ему катился плотный сырой ветер, и крупные капли неожиданного дождя ударялись о палубу.

В кубрике было душно, пахло куревом и тройным одеколоном.

— Вот тебе койка, вот тебе все… — сказал кок Серегин.

Маленький лег не раздевшись. Вошли Боря и Сева.

— Товарищ Серегин, в камбузе обнаружен козел, — сказал Боря.

— Просил передать тебе пламенный привет, — сказал Сева. — Пускай, мол, товарищ Серегин спокойно спит, я, говорит, картошки на завтра начищу…

Кок Серегин не ответил. Он бросил свое большое тело на койку и сладко зевнул.

Вошел Литвинов.

— Ну?

— Никого, — сказал Боря.

— Никого, — сказал Сева.

Литвинов сел за стол, снял фуражку, пригладил редкие волосы, снова надел.

— А все-таки, как это он?.. — спросил Боря.

— Неужели вплавь? — спросил Сева.

Литвинов закурил. Скрипнула койка. Кок сказал:

— Между прочим, мог и вплавь. Я про отца этого Григория Иваныча такое слыхал — не поверите!.. Его, между прочим, Граф звали.

— Почему? — спросил Боря.

— А вот почему. Пришел как-то зимой в партизанский отряд козел — худой, грязный, ободранный. Ну, партизаны, ясное дело, откормили его. Гладкий, здоровый стал. Ходит по лагерю и сбоку так презрительно на всех поглядывает. Вот его и прозвали Граф. Один раз такой случай был: партизаны в разведку пошли, а Граф за ними увязался. Его обратно гонят, снежками бросаются — представляете, с козлом в разведку! — а он ни в какую. И вот ночью в деревню вбегает козел. Немецкий часовой его не тронул — что с козла толку! А Граф — прямо к штабу. Там, конечно, офицеры ихние сидят, шнапс пьют, в карты режутся. И вдруг стекло — трах-тарарах. И в окне — башка рогатая! Немцы: «Тойфель! Тойфель!». Черт по-ихнему. И бегом. А бумаги-то штабные, между прочим, на столе остались. Партизаны их, конечно, захватили…

— Ну, — хмыкнул Литвинов.

— А потом, между прочим, — продолжал кок Серегин, — потом этот Граф один в разведку ходил. Много раз ходил. Придет обратно, а его командир отряда спрашивает: «Ну как, ваше сиятельство, сколько фашистов в деревне?». Тот мекает, а командир считает. Сколько раз мекнул — столько живой силы. «А сколько у них пушек, ваше сиятельство?». Опять считает командир…

— Сверхкозел! — сказал Боря.

— Точно! — сказал Сева.

— Ну? — снова хмыкнул Литвинов.

— Что вы все ну да ну, — с обидой сказал кок Серегин, — а я, между прочим, передаю в точности, что люди рассказывают… Под конец войны Графа этого все-таки хлопнули. Какой-то эсэс…

— Кто это тебе рассказывал? — подозрительно спросил Литвинов.

— Гедейко, Гвидон Игоревич. Знаете?

— То-то я чувствую, его стиль, — сказал Литвинов и снова хмыкнул.

— Культурный человек, между прочим, — сказал кок Серегин, — а вы что, служили с ним?

— Нет, с ним я не служил. С Колодкиным я служил, — сказал Литвинов, — в Рыбецке. Колодкин после войны где-то здесь в деревне учителем работал, а потом приехал в Рыбецк… Чудило этот Колодкин, — Литвинов оглядел всех, как бы приглашая в свидетели, — зову его к себе помощником — не хочет. Пионеров на шлюпках катает. — Литвинов кивнул на Маленького, и, как тому показалось, с неприязнью. — Клуб у него морской, понимаешь… Все надеется, в море его пустят, озеро ему, видите ли, не подходит. — Литвинов помолчал. — Не пустят его медики, я знаю. Раньше не пускали, а теперь и подавно…

Маленький сразу невзлюбил Литвинова. Все ему было в Литвинове неприятно: и голос ленивый, и белоснежный китель, и эта привычка — снимать фуражку и оглаживать волосы.

— А что у Колодкина в Рыбецке-то было? — спросил кок Серегин. — Я чего-то слыхал, да все краем, краем…

— Он комендантом порта служил, — сказал Литвинов, — там у него из конторы крупные деньги унесли. А наводчиком был свой, кассир из портовой бухгалтерии. Ломп, кажется, или Комп…

— Томп, — не выдержал Маленький Петров. — Кривой Томп.

Все повернулись к нему.

— Ишь ты, — сказал Литвинов, — и верно, Томп… А ты откуда знаешь? — И, не дождавшись ответа: — Этот Томп вместе с кассой ушел.

«И все не так, и все не так! — торжествовал Маленький. — А я вот знаю, как было…»

Литвинов помолчал. Вздохнул.

— Непонятный этот Колодкин. У него полная возможность была в море уйти, а он комендантом… И все из-за женщины…

— Из-за какой женщины? — с интересом спросил Боря.

— Расскажите, — попросил Сева.

— Да была там одна, — сказал Литвинов, — Лионелла Ивановна звали, заведовала матросским клубом, художественному слову учила. Колодкин сделал ей предложение, просил замуж идти. А его брали тогда штурманом на один танкер. Она и говорит, Лионелла эта: «Я за вас пойду, но при условии, если вы будете на берегу. В противном случае семьи у нас не получится». Он приходит к ней на следующий день и говорит: «Согласен, остаюсь на берегу».

— Эх, зря! — сказал Боря.

— Я бы ни за что, — сказал Сева.

— Устроился Колодкин комендантом в порт. Месяц служит, другой… А она все не выходит за него. Потом наконец назначили свадьбу. А тут, как нарочно, эта самая кража. Колодкина, конечно, уволили. Тогда Лионелла и говорит ему: «Знаете, Сергей Петрович, вы извините, я очень сожалею, но за это время я себя проверила и вижу, что любви у меня к вам нет, одна дружба. Я за вас пойти не смогу».

— Ну, змея! — сказал кок.

— Не могу, говорит, за вас пойти, — вот так! Колодкин дверью хлопнул и ушел. Бросил все и уехал. В Усть-Верею…

Маленький слушал-слушал, падал в сон, опять слушал… Было в его голове уже смутно, туманно. Отчетливой оставалась только грусть, которой он никогда раньше не испытывал, потому что никогда не прикасался к жизни взрослого человека с такой неожиданной стороны. Капитан — приказ. Капитан — стена. Капитан — закон. А тут какой-то другой человек, которого можно обидеть, не взять куда-то, выгнать, оскорбить… Это тяжело понять, с этим невозможно согласиться. Маленький засыпал, и все враги капитана становились его врагами.

…Прямо перед ним, за столом, низко опустив голову, сидел Литвинов. Маленький глядел на него в упор и готовился сказать ему что-нибудь особенно обидное, когда тот подымет голову. «Лысый черт», — скажет он ему. «Плавучий буфет», — скажет он ему. Литвинов начал медленно подымать голову. Маленький похолодел: под белой фуражкой было не литвиновское лицо, а морда Григория Иваныча!.. Григорий Иваныч снял фуражку и литвиновским жестом огладил себе голову и рога. Когда он прикасался к рогам, что-то слабо потрескивало, кончики рогов искрились и пахло горелыми спичками.

— Все, — сказал Григорий Иваныч голосом Литвинова, — я тебя отседова не выпущу. Будешь здесь жить. И смотри не плачь, плакать у нас не положено.

А Маленький Петров так испугался этого Григория Иваныча, что стал плакать и просить, чтобы тот отпустил его. Григорий Иваныч молчал и все снимал и надевал фуражку, снимал и надевал…

— Как вам не стыдно! — закричал тогда Маленький каким-то чужим, жалким, девчоночьим голосом. — Вас капитан выпустил, а вы!..

— Ха-ха-ха! Капитан меня выпустил! Капитан подлизывается ко мне, задобрить хочет, вот и выпустил…

— Ваш отец партизанил, — завел Маленький снова противным девчоночьим голосом, — а вы… Вы нехороший! Вы просто бандит!

— Мой отец, — вздохнул Григорий Иваныч, — он редко бывал дома. Вечные командировки. Пожары, наводнения, землетрясения… И так далее.

Маленький хотел сказать, что это его отец поехал на пожары, что это он вечно в командировках, но вместо этого промямлил: