Воздушные разведчики - Владимир Силантьев

- Деревня ты! - по-приятельски толковал ему механик. - Заслонка регулирует поток воздуха в цилиндры. На земле она чуть приоткрыта, а с набором высоты постепенно открывается полностью. А знаешь для чего? Для того, чтобы пропустить больше кислорода, ведь на высоте разреженный воздух... Промыл заслонку? Ну давай зачехлять, и в казарму. Еще успеем кино посмотреть...

На фронте росло не только наше военное искусство. Ковались и нравственные качества. Среди технарей порой встречались любители посачковать, уклониться от тяжелой работы, требовавшей силы и выносливости. Среди летчиков тоже попадались люди со слабыми нервами, а то и просто пугливые. Уже после войны я спрашивал ветеранов-фронтовиков:

- Скажи честно, с кем бы из наших летчиков ты не пошел в разведку?

- С гордостью за весь полк могу сказать, что у нас таких не было, отвечали многие.

А вот Юра Дерябичев и Виктор Петров, не сговариваясь, сказали: "Ни за что не полетел бы с Петюнчиком". Служил в нашей эскадрилье один незадачливый летчик. Про таких, как он, в народе сложили пословицу: "В семье не без урода". Но в конце концов и он исправился, подтянулся, стал как все воевать. Об этом - рассказ впереди.

"ДВОЙКА" НЕ ВЕРНУЛАСЬ

Воевал в нашей эскадрилье механик-приборист Павел Александров. Широкоплечий, коренастый парень со Смоленщины. Немногословный, а если слово выдавит, то веско и ко времени. Уважали его и рядовые и начальство.

Как-то Павлу приказали починить прибор на полковом связном По-2. Починил, а летчик взлетел и вернулся: не работает, говорит, прибор. И так несколько раз. А дел у Павла было много. Один такой мастер на всю эскадрилью, а во время отдыха каждый лез к нему с личными часами: что-то не так тикают, отстают. Словом, никогда Павел не сидел без дела.

Смонтировал он в который раз проклятый прибор на "кукурузнике" и решил сам облетать самолет. Не верил он летчику. И взлетел! Ну, поднялся переполох!

А он аккуратно сделал "коробочку" и чистенько сел, зарулил на стоянку и ушел. Позже признался, что научился летать до войны в аэроклубе. На "губу" хотели его отправить. Коли по уставу, то, конечно, положено, а по совести парень рисковал жизнью, чтобы опробовать отремонтированный им прибор.

Вспоминается еще одна невероятная история. Младший лейтенант Уваров прибыл в полк из пункта сбора летного состава без документов и личного дела. Он был сбит в первые дни войны, выбирался, как Юра Дерябичев, из окружения, потерял связь со своей частью:

Уваров заявил, что он летчик, и ему поверили на слово. Его направили к нам в полк. Однако, сев за штурвал "пешки", он трижды пытался и не смог взлететь.

Отстранили его от полетов, стали разбираться, в чем дело. На следующий день командир полка решил проверить его технику пилотирования. Взлетели на учебной машине. И что же выяснилось? Уваров понятия не имел, как надо делать виражи и прочее. Признался, что по воле случая попал в штурманское училище, а страстно мечтал стать летчиком. Думал, взлететь - дело простое. Его отправили в летную школу.

А вот Петюнчик, напротив, не хотел быть летчиком. Великим мучением для него было подняться в воздух. Вместе с экипажами Голубничего и Богданова Петр Семенов (которого мы прозвали Петюнчиком) прибыл в полк и переучивался в учебной эскадрилье. В ней он задержался надолго. Его товарищи вылетели на Валдай, сделали по десятку боевых вылетов, когда наконец Семенова сочли переучившимся и отправили на фронт. Но до аэродрома он не долетел: сел на вынужденную на Калининском аэродроме - ему показалось, что вот-вот откажут моторы. Пришлось посылать туда Мелаха с механиком, чтобы перегнать "неисправный" самолет, Предварительно, разумеется, проверили двигатели и ничего не обнаружили. Мелах сел за штурвал и взлетел. С той поры началась для Петюнчика эра провозных полетов. И все зря: боялся он неба.

Случалось, что боевые экипажи улетали на разведку в глубокий тыл врага, а Петюнчик один оставался в землянке. Члены его экипажа чувствовали себя не в своей тарелке, а Петюнчик, напротив, как-то преображался. Он с удовольствием наводил порядок в землян ке, подметал веником пол, заготавливал дрова дл печки.

Однажды мы подошли к землянке полюбопытствовать, что делает незадачливый разведчик, и услышали негромкий, но довольно приятный тенор. Петюнчик пел арию Ленского. Наши сердца как-то смягчились - ведь не все сосны в лесу корабельные, все-таки на что-то способен человек!

Но однажды Петюнчик разозлил нас не на шутку.

Это случилось на аэродроме Колпачки. Все экипажи эскадрильи вернулись с боевого задания и с разрешения комэска Малютина отдыхали. Кое-кто бродил в соснах, окружавших аэродромные стоянки, надеясь набрать грибов и ягод. Только экипаж Виктора Богданова еще не вернулся с задания.

Готовился к первому боевому полету Семенов. Летчики недалеко углубились в лес и хорошо слышали, как взревела моторами "пешка". Обрадовались: наконец-то Петюнчик пересилил страх и полетел в тыл врага. Каково же было общее удивление, когда, вернувшись из леса, разведчики увидели в землянке Семенова!

Оказывается, в последний момент нервы его сдали. Он пожаловался Малютину на головную боль, и комэск по доброте своей разрешил Петюнчику остаться. В этот момент приземлился Богданов. Едва выслушав его доклад, командир послал опытного разведчика во второй полет вместо "вдруг" заболевшего Семенова. Вот тогда-то и лопнуло терпение наших ребят. Они дружно взялись "промывать мозги" Петюнчику. И вот чем это кончилось.

Полевой аэродром возле деревни Колпачки представлял собой узкую ложбинку, окруженную холмиками, на которых росли высоченные и толстые сосны. Требовалось особое искусство захода на посадку - самолеты проскальзывали сквозь узкий просвет между соснами, снижаясь над огромными пнями. Такого аэродрома-западни мы еще не видели. Сердце замирало, когда "пешки" едва не касались этих пней. И так случилось, что с этого аэродрома Петюнчик начал свою боевую жизнь и, возвращаясь с разведки, плюхнулся на эти проклятые пни.

Моя "двойка" стояла первой в шеренге самолетов-разведчиков как раз у окраины летного поля, где и начиналась просека с огромными пнями. Я отчетливо слышал скрежет и лязг металла и зажмурился в ожидании, что вот-вот взорвутся бензобаки упавшего бомбардировщика. Но взрыва не последовало. Мы бросились спасать экипаж... И в авиации бывают чудеса. Издалека мы увидели Семенова, который стоял на плоскости самолета и преспокойно разговаривал со штурманом. Радист также выкарабкался из кабины и перекрикивался с Петюнчиком.

"Обрезали моторы!" - оправдывал Семенов аварию. Поди разберись, прав он или нет. Самолет был настолько искорежен, что причину едва ли можно было обнаружить. В душе мы проклинали Петюнчика за то, что он задал работу всем технарям. Мы уже собирались перебазироваться в Смоленск, и вот пришлось задержаться. Разбитый самолет приказали разобрать и сдать в авиамастерские на запчасти. Ну и намучились мы - обломки невозможно было протащить сквозь пни. Ни автомашина, ни трактор не могли приблизиться к останкам бомбардировщика. Мы чертыхались, разъединяя сломанные плоскости и снимая моторы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});