Воздушные разведчики - Владимир Силантьев

- Вот уж поистине за сто верст киселя хлебать! В пехоте-то, наверное, легче? - иронизировал Володь-ка Майстров.

1943-й был годом наших больших побед - под Сталинградом, на Курской дуге, в Приднепровье. Мы ликовали. Смелее шли в разведку боевые экипажи, больше шуток слышалось среди летчиков и механиков. Все чаще и чаще задумывались о конце войны, о будущем. Боевой костяк нашей эскадрильи летчики А. Попов, И. Голубничий, штурман Ю. Дерябичев и другие мечтали поступить в военные академии. А вот старшие авиамеханики - выпускники ленинградского училища - решили покинуть авиацию и продолжать обучение в гражданских институтах.

Ленинградец Гутшабаш говорил, что до войны учился в аспирантуре, занимался математикой, теперь намерен стать астрономом. Володька Майстров собирался в Московскую сельскохозяйственную академию1 также решил расстаться с авиацией, хотя полюбил хитрейшую машину - аэроплан - глубоко и страстно, как и мои товарищи. Мне хотелось научиться писать, но я не знал, где этому учат.

Побывав в Москве летом 42-го, я посетил редакцию "Красной звезды", разговаривал со Степаном Щипаче-вым, который подолгу службы давал консультации всем начинающим поэтам. Он бегло просмотрел мои стихи, напечатанные во фронтовой газете "Сокол Родины". Все они, естественно, были про военных авиаторов, наподобие вот этого, посвященного Ефиму Мелаху:

Я кончил труд упорный, Готов уйти в полет Большой, многомоторный Советский самолет.

Корабль готов к рассвету, И вот шагает он, Мой командир, одетый В унты, комбинезон.

Идет, блестит очками... Мы старые друзья, Но, щелкнув каблуками, Докладываю я,

Что кончил труд упорный И что готов в полет Его многомоторный Тяжелый самолет!

И он подаст мне руку... Я чувствую: она Мне подана как другу, В награду подана.

За то, что без отказа Готовлю самолет, Что не сорвал ни разу Я боевой полет.

За то, что я порою Ночей недосыпал, Работая рукою, Что нынче он пожал.

Лети ж, товарищ! Эта Рука не подведет, Которая к рассвету Готовит самолет!

Щипачев поморщился, пробежав эти наивные стишки, и стал разъяснять мне, как трудно быть поэтом, если не имеешь таланта. В конце разговора Щипачев спросил сочувственно:

- У вас во фронтовой библиотечке, наверное, совсем мало книг?

_- Угадали. Один роман "Сестра Керри", который мы разделили на равные части по двадцать страниц и передаем по кругу. Два тома "Капитала", причем нет среднего, о земельной ренте. На нее Карл Маркс все время ссылается в третьем томе, который я прочитал и не очень понял... Есть несколько разрозненных томов сочинений Ленина да политические брошюры...

- Немного... А художник слова должен глубоко знать классиков литературы, начиная хотя бы с Шекспира...

И вот теперь, перебазировавшись на аэродром Смоленска, я сразу же поинтересовался, где в городе библиотека, уцелела ли она? Мне повезло. За Днепром в чудом сохранившейся церкви работала городская библиотека.

После первого визита туда я вернулся счастливый, с толстенным томом трагедий Шекспира в академическом издании. Я углубился в чтение длинной вводной статьи, из которой узнал нечто неожиданное. Великий драматург заимствовал сюжетные коллизии у Гомера и Софокла, у других великих предшественников. Но Шекспир стал Шекспиром, гениальным поэтом, так как жил в "свою" эпоху и передал ее дух своими образами, сводим языком.

Я принялся читать трагедии, но почувствовать "шекспировский язык" тогда не смог. Теперь, когда прошло столько лет, я не удивляюсь этому. Мне и моим товарищам мало приходилось читать до войны. Книг издавалось недостаточно, не хватало даже учебников. Лишь в канун войны появилась возможность сравнительно легко купить произведения русских классиков и советских авторов: Горького, А. Толстого, Шолохова и других.

То, что миллионы советских людей смогли освоить грамоту и учиться, величайшее достижение Советской страны в предвоенный период. Но фашисты прервали наше мирное строительство и помешали нам продолжать учебу. Навязанная гитлеровцами война разрушила наши мечты получить высшее образование, расширить технические знания, глубже познакомиться с сокровищами русской и мировой культуры.

После двух лет тяжелейших сражений мы овладели искусством войны. У нас появилось как бы второе дыхание. Неся потери, наши боевые экипажи разведчиков набирались опыта, становились мастерами разведки. Ну а мы, технари? Уже по внешнему виду можно было сказать, что мы тоже стали мастерами своего дела. Наши куртки и комбинезоны не были такими замасленными, как в первый год войны. Теперь быстро находили причину неисправности, когда летчик возвращался с боевого задания и жаловался, что "трясет мотор".

- На какой высоте? При каком режиме? - допытывались мы.

- Удивительная штука, - рассказывал, помню, Попов. - На высоте шести тысяч мотор барахлит. Спущусь до пяти тысяч - полный порядок.

- Точно?

- Проверял несколько раз...

Какая раньше поднималась карусель! Вскрывались все капоты, люки и "щечки", на это уходила уйма времени, и буквально прощупывались все винтики и трубочки. Но, как правило, никаких неисправностей не обнаруживали. Тогда по указанию инженера эскадрильи забирались в чрево мотора, перебирали карбюраторы - а их шесть, затем проверяли зажигание. И все без толку. Приближался вечер, а поиски успехом не увенчивались. Наступала темнота, и работа прекращалась до утра. Зачехляли моторы и кабины, маскировали самолет елками. Возвращались в казарму к полуночи, измученные и расстроенные.

Теперь дело шло по-иному.

- Пал Карпыч, открой "щечку", - приказываю мотористу. В это время механик Григорьев занят своим делом - заправляет баки горючим.

- Открыл, старшой, - спустя минуту докладывает Пал Карпыч.

- Поверни отверткой воздушную заслонку. Как вращается, туго?

- Еле-еле...

- Все ясно. Промоешь заслонку. Должна вращаться свободно. И в казарму! - говорил я помощникам.

Я нисколько не сомневался, что "заедание" воздушной заслонки является причиной "лихорадки" мотора на высоте. Я был также уверен, что мои помощники и без меня устранят неисправность. Они даже обрадуются, что их оставили одних, без опеки. Уходя, я слышал, как моторист заговорил с механиком. Пал Карпыч все же не понимал механизма работы заслонки и задавал вопросы Григорьеву.

- Деревня ты! - по-приятельски толковал ему механик. - Заслонка регулирует поток воздуха в цилиндры. На земле она чуть приоткрыта, а с набором высоты постепенно открывается полностью. А знаешь для чего? Для того, чтобы пропустить больше кислорода, ведь на высоте разреженный воздух... Промыл заслонку? Ну давай зачехлять, и в казарму. Еще успеем кино посмотреть...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});