Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Вадим Степанцов

Блажен, кто белой ночью после пьянки...

Лучше уж не будет.

И. А. Бунин.

Блажен, кто белой ночью после пьянки,Гуляя со студенческой гурьбой,На Крюковом, на Мойке, на ФонтанкеХоть с кем-нибудь, - но лучше бы с тобой,Целуется, пока зарею новойПылает ост, а старой тлеет вестИ дух сирени, белой и лиловой, -О перехлест! - свирепствует окрест....Век при смерти, кончается эпоха,Я вытеснен в жалчайшую из ниш.Воистину - все хорошо, что плохоКончается. Иначе с чем сравнишь?

Бремя Белых

Несите бремя белых,

И лучших сыновей

На тяжкий труд пошлите

За тридевять морей --

На службу к покоренным

Угрюмым племенам,

На службу к полудетям,

А может быть, чертям.

Киплинг.

Люблю рассказы о Бразилии,Гонконге, Индии, Гвинее...Иль север мой мне все постылее,Иль всех других во мне живееТот предок, гимназист из Вырицы,Из Таганрога, из Самары,Который млеет перед вывеской"Колониальные товары".Я видел это все, по-моему, --Блеск неба, взгляд аборигена, --Хоть знал по Клавеллу, по Моэму,По репродукциям Гогена --Во всем палящем безобразии,Неотразимом и жестоком,Да, может быть, по Средней Азии,Где был однажды ненароком.Дикарка носит юбку длиннуюИ прячет нож в цветные складки.Полковник пьет настойку хинную,Пылая в желтой лихорадке.У юной леди брошь украдена,Собакам недостало мяса --На краже пойман повар-гадинаИ умоляет: "Масса, масса!"Чиновник дремлет после ужинаИ бредит девкой из Рангуна,А между тем вода разбуженаИ плеском полнится лагуна.Миссионер -- лицо оплывшее, --С утра цивильно приодетый,Спешит на судно вновь прибывшееЗа прошлогоднею газетой.Ему ль не знать, на зуб не пробовать,Не ужасаться в долгих думах,Как тщетна всяческая проповедьПред ликом идолов угрюмых?Ему ль не помнить взгляда карегоСлужанки злой, дикарки юной,В котором будущее заревоУже затлело над лагуной?...Скажи, откуда это знание?Тоска ль по праздничным широтам,Которым старая БританияБыла насильственным оплотом?О нет, душа не этим ранена,Но помнит о таком же взгляде,Которым мерил англичанинаТуземец, нападая сзади.О, как я помню злобу черную,Глухую, древнюю насмешку,Притворство рабье, страсть покорнуюС тоской по мщенью вперемешку!Забыть ли мне твое презрение,Прислуга, женщина, иуда,Твое туземное, подземное?Не лгу себе: оно -- оттуда.Лишь старый Булль в своей наивности,Добропорядочной не в меру,Мечтал привить туземной живностиМораль и истинную веру.Моя душа иное видела --Хватило ей попытки зряшной,Чтоб чуять в черном лике идолаСамой природы лик незрячий.Вот мир как есть: неистребимаяНасмешка островного рая,Глубинная, вольнолюбивая,Тупая, хищная, живая:Триумф земли, лиан плетение,Зеленый сок, трава под ветром --И влажный, душный запах тленияНад этим буйством пышноцветным....Они уйдут, поняв со временем,Что толку нет в труде упорном --Уйдут, надломленные бременемПоследних белых в мире черном.Соблазны блуда и слиянияСмешны для гордой их армады.С ухмылкой глянут изваянияНа их последние парады.И джунгли отвоюют нановоТебя, крокетная площадка.Придет черед давно желанного,Благословенного упадка --Каких узлов ни перевязывай,Какую ни мости дорогу,Каких законов ни указывайТуземцу, женщине и Богу.

Версия

...Представим, что не вышло. Питер взятКорниловым (возможен и Юденич).История развернута назад.Хотя разрухи никуда не денешь,Но на фронтах подъем. Россия-матьОпомнилась, и немчура в испугеПринуждена стремительно бежать.Раскаявшись, рыдающие слугиЛежат в ногах растроганных господ.Шульгин ликует. Керенскому ссылка.Монархия, однако, не пройдет:Ночами заседает учредилка,Романовым оставлены дворцы.Не состоялась русская Гоморра:Стихию бунта взяли под уздцыПри минимуме белого террора,Страна больна, но цел хребет спинной,События вошли в порядок стройный,И лишь Нева бушует, как больной,Когда в своей постели беспокойнойОн узнает, что старую кроватьЗадумано переименовать.

В салоны возвращается уют,И либералы каются публично.За исключеньем нескольких иудВсе, кажется, вели себя прилично.В салоне Мережковского - докладХозяина: "Текущие задачи".(Как удалось преодолеть распадИ почему все это быть иначеИ не могло). Взаправду не могло!Чтоб эта власть держалась больше года?Помилуйте! Восставшее мурлоНе означает русского народа,Который твердо верует в Христа.Доклад прекрасно встречен и сугубоСобранием одобрены места,В которых автор топчет Сологуба."Но Сологуб не столько виноват,Сколь многие, которых мы взрастили.Да, я о Блоке. Болен, говорят.Что он тут нес!"Но Блока все простили.Сложнее с Маяковским. Посвистев,Ватага футуристов поредела.Он человек общественный - из тех,Кто вкладывает дар в чужое дело,В чужое тело, в будуар, а альков,В борьбу со злом - куда-нибудь да вложит,Поскольку по масштабу дар таков,Что сам поэт вместить его не может.Духовный кризис за год одолев,Прокляв тиранов всею мощью пасти,Он ринется, как вышколенный лев,Внедрять в умы идеи прежней власти,Давя в душе мучительный вопрос,Глуша сомненья басовым раскатом -И, написав поэму "Хорошо-с",С отчаянья застрелится в тридцатом.Лет за пять до него другой поэт,Не сдерживая хриплого рыданья,Прокляв слепой гостинничный рассвет,Напишет кровью "Друг мой, до свиданья..." -Поскольку мир его идет на слом,А трактор прет, дороги не жалея,И поезд - со звездою иль с орлом -Обгонит жеребенка-дуралея.Жизнь кончена, былое сожжено,Лес извели, дороги замостили...Поэту в нашем веке тяжело,Блок тоже умер.(Но его простили).Тут из Европы донесется ревЖелезных толп, безумием обятых.Опять повеет дымом. ГумилевПогибнет за Испанию в тридцатых.Цветаева задолго до войны,Бросая вызов сплетникам досужим,Во Францию уедет из страныЗа жаждущим деятельностьи мужем -Ему Россия кажется тюрьмой...Какой-то рок замешан в их альянсе,И первой же военною зимойОна и он погибнут в Резистансе.В то время вечный мальчик Пастернак,Дыша железным воздухом предгрозья,Уединится в четырех стенахИ обратится к вожделенной прозе.Людей и положений череда,Дух Рождества, высокая отвага...И через год упорного трудаОн ставит точку в "Докторе Живаго"И отдает в российскую печать.Цензура смотрит пристально и косо,Поскольку начинает замечатьПрисутствие еврейского вопроса,А также порнографию. (Поэт!)Случаются сомнительные трелиНасчет большевиков. Кладут запрет,Но издавать берется Фельтринелли.Скандал на всю Россию - новый знакРеакции. Кричат едва не матом:"Ступайте вон, товарищ Пастернак!".Но Пастернак останется. Куда там!Унизили прозванием жида,Предателем Отчизны окрестили...Сей век не для поэтов, господа.Ведь вот и Блок...(Но Блока все простили).Добавим: в восемнадцатом годуБольшевики под громкие проклятьяБежали - кто лесами, кто по льду.Ильич ушел, переодевшись в платьеИ не боясь насмешек. Что слова!"А вы слыхали, батенька, что лысыйОделся бабой?" - "Низость какова!".Но он любил такие компромиссы.Потом осел в Швейцарии. Туда ж -Соратники (туда им и дорога).Уютный Цюрих взят на абордаж.В Швейцарии их стало слишком много.Евреев силой высылают вслед.Они, гонимы вешними лучами,Текут в Женеву, что за пару летНаводнена портными и врачами,А также их угрюмыми детьми:Носатые, худые иудеи,Которые готовы лечь костьмиЗа воплощенье Марксовой идеи.Количество, конечно, перейдетВ чудровищное качество, что скверно.Швейцарии грозит переворот.И он произойдет. Начнется с Берна.Поднимутся кантоны, хлынут с АльпКрестьяне, пастухи, и очень скороС землевладельца снимут первый скальп.Пойдет эпоха красного террораИ все расставит по своим местам.Никто не миновал подобных стадий.Одним из первых гибнет Мандельштам,Который выслан из России с Надей.Грозит война, но без толку грозить:Ответят ультиматумом Антанте,Всю землю раздадут, а в результатеНачнут не вывозить, а завозитьЧасы и сыр, которыми славнаВ печальном, ненадежном мире этомБыла издревле тихая страна,Столь гордая своим нейтралитетом.Тем временем среди родных осинБунтарский дух растет неудержимо:Из сельских математиков одинНапишет книгу о делах режима,Где все припомнит: лозунг "Бей жидов",Погромы, тюрьмы, каторги и ссылки, -И в результате пристальных трудовИ вследствие своей бунтарской жилкиТакой трехтомник выдаст на-гора,Что, дабы не погрязнуть в новых бурях,Его под всенародное ураСошлют к единомышленникам в Цюрих.С архивом, не доставшимся властям,С романом карандашным полустертымОн вылетит в Германию, а тамЕго уже встречает распростертымОбъятием, не кто иной, как Бёлль.Свободный Запад только им и бредит:"Вы богатырь! Вы правда, соль и боль!".Оттуда он в Швейцарию поедет.Получит в Альпах землю - акров пять,Свободным местным воздухом подышит,Начнет перед народом выступатьИ книгу "Ленин в Цюрихе" напишет.Мир изменять - сомнительная честь.Не лечат операцией простуду.Как видим, все останется, как есть.Законы компенсации повсюду.Нет, есть одно. Его не обойду -Поэма получилась однобока б:Из Крыма в восемнадцатом годуВ Россию возвращается Набоков.Он посмуглел, и первый над губойТемнеет пух (не обойти законовВзросления). Но он везет с собойНе меньше сотни крымских махаонов,Тетрадь стихов, которые не прочьОн иногда цитировать в беседе,И шахматный этюд (составлен в ночь,Когда им доложили о победеЗаконной власти). О, как вырос сад!Как заросла тропа, как воздух сладок!Какие капли светлые висятНа листьях! Что за дивный беспорядокВ усадьбе, в парке! О, как пахнет дом!Как сторож рад! Как всех их жалко, бедных!И выбоина прежняя - на томже месте - след колес велосипедных,И Оредеж, и нежный, влажный май,И парк с беседкой, и роман с соседкой -Бесповоротно возвращенный рай,Где он бродил с ракеткой и рампеткой.От хлынувшего счастья бестолков,Он мельком слышит голос в кабинете -Отцу долдонит желчный Милюков:"Несчастная страна! Что те, что эти!".И что с того, что эту память онВ себе носить не будет, как занозу,Что будет жить в Отчизне, где рожден,И сочинять посредственную прозу -Не более; что чудный дар тоскиНе расцветет в изгнании унылом,Что он растратит жизнь на пустякиИ не найдет занятия по силам...В сравнении с кровавою рекой,С лавиной казней и тюремных сроков, -Что значит он, хотя бы и такой!Что значит он! Подумаешь, Набоков.

Весна! Домучились и мы...