Новый Мир ( № 2 2008) - Новый Мир Новый Мир

Петька растерянно опустил рюкзак на землю и в очередной раз подумал, что надо было позвонить и сказать номер вагона. Но он чего-то постеснялся и не позвонил и теперь чувствовал, что начинает волноваться. Лешка должен был прилететь из Москвы и встретить, но черт его знает, бизнесмены — народ такой: возьмет да и не прилетит, дела, может, какие…

— Почему стоим! Проходим! Не мешаемся! — раздалось противно и резко у самого уха.

Петька вздрогнул и обернулся. Это был Лешка. Он обнял растерявшегося Петруху. Мужики потискались, похлопали друг друга по спинам. Леха как и не на рыбалку собрался: светлые брюки, куртка, стрижен почти налысо и темные очочки на лоб задраны.

— Дай-ка, дай-ка посмотрю на тебя. — Лешка отстранился, осматривая Петькино пузо. — Да-а-а! Молодец! Когда успел-то? Или давно не виделись?

У Петьки от радости и растерянности щеки покраснели. Пузо действительно было великовато для тридцатипятилетнего мужика. Он зачем-то взялся за рюкзак, но потом снова поставил его.

— Далеко ехать? — спросил Петька, когда они сели в машину, загруженную Лешкиными вещами.

Но у Лешки зазвонил мобильный, и он стал разговаривать. Из Москвы, понял Петька, с работы, наверное. Он года три уже его не видел — ну да как Андрюшка родился — и теперь рассматривал с интересом. Все такой же был Лешка. Худой и нервный.

Когда-то они учились в Саратове. В радиомонтажном техникуме. Потом, после армии, Петька женился и устроился работать в “Ремонт”, а Лешка уехал в Москву учиться. Теперь вот бизнесмен. Пару раз в год приезжает на выходные к матери. Даже и не всегда звонит-то. Но Петька не обижается — понятно же все.

Они, правда, и раньше не были совсем уж закадычными друзьями. Леха в ансамбле играл в технаре, в хоккей за какую-то команду и ездил все время на игры. У Петьки жизнь была попроще — мать частенько болела, и брат с сестрой, и все хозяйство было на нем. Но как только наступала весна, они вместе начинали пропускать уроки — готовили лодку. Чистили, красили, снасти чинили. Лодка, барахло — все у них тогда было общее. Потом лето на Волге пропадали. Рыбу ловили. Даже и зарабатывали кое-что.

И вот Леха вдруг позвонил и позвал в Астрахань — товарищ у него не смог поехать. Петька два дня ходил, думал, потом со Светкой переговорил, занял малость у ребят на работе, на всякий случай.

За окошком легковушки тянулась пыльная степь с выжженной досуха травой, местами, в низинках, пересохшие осенние камыши и никакой воды. Петька недоверчиво крутил головой — не такой он представлял себе Астрахань, где “рыба сама на берега лезет”, хотел у Лешки спросить, но тот злился на кого-то по телефону, временами такие суммы звучали, что Петька подозрительно косился — не специально ли, — но нет, Лехе явно было не до него.

И Петька снова задумался о деньгах. Ему срочно надо было бы занять. И много. Когда он собирался в Астрахань, то тоже об этом думал. Решил, будет удобный момент — спрошу. И теперь, слушая, как Леха легко распоряжается большими деньгами, подумал, что обязательно спросит. Ему вдруг легко стало на душе и даже выпить захотелось. Он дружески посматривал на Леху и понимал, что Леха не откажет. Он даже точно это знал.

Потом они перегрузились в катер и полетели узкими камышовыми протоками. К гостинице причалили уже в полной темноте. Она стояла на якорях у небольшого острова и была похожа на речную пристань — светилась огнями и окнами. Рядом на привязи болтались моторные лодки. На берегу у самой воды мерцала красноватым окошком настоящая деревенская банька. Дымом тянуло. Топят, подумал Петька. Он так замерз по дороге, что погреться было бы очень кстати.

Петька вылез из лодки. Палуба, поручни — все было мокрым и холодным от росы. В раскрытых дверях девушка улыбалась с подносиком в руках. Маленькие запотевшие рюмочки, бутербродики с черной икрой, но ждала она явно Леху, и Петька малость растерялся, ему в тепло хотелось, да и рюмку хлопнуть как раз было бы, но он прошел дальше на корму и терпеливо закурил.

— Петька, тудыт твою растудыт, — ты чего там, иди помогай! Нам еще с тобой двадцать километров пилить. — Леха явно в хорошем настроении возился в лодке, в желтом полумраке фонарей разбирая вещи.

Петька очнулся от своих мыслей, подошел.

— На вот, неси в каюту, это пока не нужно. У тебя в рюкзаке ничего лишнего нет? Саня, — крикнул он егерю, — давайте-ка мой кулас сюда. Здесь погрузим.

— Так мы что… еще поедем? — спросил Петька осторожно. Вокруг была ночь — глаз коли. Черная вода холодно колыхалась между лодками.

— Давай, давай, Петюня. Что нам на базе-то сидеть? Час делов — и мы у моря, переночуем в катере, а утром на охоту. А тут охотников наверняка полно…

Они разобрали вещи, погрузили запасной бензин, затащили в лодку кулас — похожую на байдарку пластиковую плоскодонку, и только когда все было готово, Леха поднялся на палубу гостиницы.

— Все, ужинаем и прем. В дорогу одевайся теплее…

Не нравилось все это Петьке. Он молчал, но внутри уже пожалел, что поехал. Он вообще не любил суеты и с большим бы удовольствием в баньку сходил, посидели бы потом за рюмкой. Поговорили бы. Не виделись, в конце концов, давно… Но Леха действовал как заведенный механизм и не обращал на него никакого внимания. Петька никогда не завидовал на чужие деньги. Просто сейчас ему чего-то жалко было.

Минут через сорок они уже сидели в лодке. Ужин был шикарный — густой борщ, жареная осетрина с каким-то грибным соусом, жареная картошка, салаты всякие. Петька наелся до упора, принял с десяток рюмах, чуть-чуть закосел и уже начал было рассказывать незнакомым московским охотникам, сидевшим с ними за общим столом, про рыбалку в Саратове. Но его слушали плохо, а слушали Леху. Мужики охотились здесь третий день и не очень удачно. Леха что-то советовал, Петька почти ничего не понимал, но по лицам охотников и по тому, как они внимательно выспрашивали, видел, что Леха в этом деле большой спец, и Петька, забыв свои сожаления, вдруг загордился, что Леха-то его друг, и ему самому даже захотелось на те ночные морские раскаты, куда он только что совсем не хотел.

Леха прогревал мотор, ощупывал вещи, проверяя, не забыл ли чего. Петька сидел рядом за ветровым стеклом.

— Ну давай! Отчаливай, Петюха.

Петька отвязал лодку, и ее медленно понесло в темноту. Воздух был теплый, пах водой, камышовой гнилью и еще чем-то сладким — тростниковыми метелками, что ли? Петьке казалось, что это все так же, как и когда-то давно, двадцать лет назад, когда они с Лехой были настоящими друзьями и во всем были равны. Леха, правда, и раньше малость командовал, но Петька был сильнее и в технике куда лучше разбирался. Им тогда что день, что ночь — разницы не было.

— Как же ты тут пойдешь-то? — Петька радостно поеживался от предстоящей неизвестности.

— Что?

— Темно же совсем, не видно… — Он едва различал Лешкино лицо.

Пока они разговаривали, глаза привыкли, проступили очертания высокого тростника по краям протоки. Лешка включил скорость. Перегруженный катер взревел, задрал нос и стал медленно выходить на глиссеровку. Наконец он выправился, пошел легче и вот уже, набирая скорость, заскользил по поверхности. Стало тише, мимо зашипели брызги. Петька вглядывался вперед, и ему было малость не по себе — ни черта не было видно.

— Лех, а если кто навстречу…

Леха достал из кармана маленький налобный фонарик и прикрепил к ветровому стеклу. Ему нравилось, что Петька всему удивляется, и вообще хорошо было, что он сидел рядом. Ему тоже казалось, что с тех сладких далеких времен ничего не изменилось, и они, на их тихоходной “гулянке”, плывут ночью ставить сети, потом заедут на деревенскую пристань за вином, а на острове у костра их ждут ребята и девчонки из их группы. Им с Петькой, кстати, тогда одна девчонка нравилась. Светка. Какая же она красавица была.

— Налей, что ли, ети ее мать, а, Петруха, пес драный!

— Давай. — Петька взял в руки бутылку, а сам напряженно вглядывался вперед. — Как ты тут видишь-то?

— Не боись. Наливай. Рюмки в бардачке должны быть… — Леха уверенно вел лодку совсем узким камышовым коридором.

Примерно через час они свернули с прямой протоки, ведущей к морю, на шестах протолкались через мелководный, блестящий в лунном свете залив и в конце концов оказались в таких камышовых дебрях, что Петька никогда не нашел бы дороги обратно. Леха въехал носом в тростник и заглушил мотор.

В наступившей тишине прорезались ночные звуки. Прозрачный от луны воздух был полон всплесками, пересвистами, кряканьем, а иногда и громкими, неприятными в темноте криками. Ночь гуляла. Где-то совсем недалеко раздался гортанный гусиный гогот. В протоке все время играла рыба. То там, то здесь. Плескалась и плескалась. Временами — Петька понимал это по тяжелым глухим ударам — выворачивалось что-то крупное.