На грани смерти - Николай Владимирович Струтинский

сама ушла.

Женщина сделала вид, что собирается уходить.

— Пропустите! Чего стали на самой дороге? — закричала она, но вдруг, проходя мимо насторожившихся Юзи и Петра, тихим голосом сказала: — Надя и ее муж арестованы. За домом следят.

Женщина ускорила шаг и скрылась за соседним домом. Юзя с Петром покинули злополучный переулок и, долго петляя по улочкам (проверяли, нет ли за ними слежки), снова вышли к скверу.

— Как нога? Ходить еще можешь? — спросил Петр. — Тогда иди к Любе, прохаживайтесь вдоль улицы. Я вернусь через час. Если в назначенное время не появлюсь — идите домой. Поняла? И не вздумай разыскивать меня.

Она послушно кивнула.

Петр пробирался темными улицами, и с каждой минутой все больше им овладевало странное чувство. Ему казалось, что он уже когда-то ходил по этим улицам, и так же смотрел на окна, за которыми двигались чьи-то тени и так же боялся встречи с людьми, которые его уже не ждали…

Наконец тихо постучал в дверь. И точно так же, как в тот зимний вечер, из-за двери спросили:

— Кто там?

Полный тревожного ожидания, он ответил:

— Это я, Петр.

Эмилия чуть-чуть приоткрыла дверь, но он быстро толкнул ее и вошел, плотно закрыв за собой дверь.

— Это ты? — удивилась Эмилия. — Значит, и вправду жив? Где же ты был? Мы тебя грешным делом, уже и похоронили. Хотя бы весточку дал о себе.

— Я хочу взять Марию с собой в отряд, — произнес Петр. Эти слова были тем единственным оправданием, которое могло хоть немножко уменьшить его вину перед Марией.

— Куда ее такую? Пусть рожает у нас, а там видно будет. Да ты иди, иди, посмотри на нее. Чего же ты остановился?

Петр робко вошел в комнату. Мария лежала на кровати с широко раскрытыми глазами. Он подошел ближе. Ее взгляд остановился на нем.

— Эмилия! — позвала она. — Миля, где ты?

Петр дотронулся до ее руки.

— Эмилия! Иди сюда! Скорее, — собрав силы, крикнула Мария. — Эмилия, мне плохо. Я снова начинаю бредить. Мне кажется, что он рядом…

Эмилия сделала Петру знак, чтобы отошел в сторону.

— Мария, тебе не кажется. Он действительно был в этой комнате. Он жив. Ты не бредишь. Ты уже поправляешься. Он жив и здоров, ему удалось уйти.

— Эмилия, ты говоришь или мне чудится?

— Ты лучше усни. Усни с мыслью, что он жив. — Она нежно накрыла ее одеялом.

Мария закрыла глаза. Петр осторожно, на цыпочках вышел вслед за Эмилией на кухню.

— Никто из соседей не догадывается, что она здесь? — спросил Петр.

— По-моему, нет. Во всяком случае, до сих пор никто не интересовался. Но я боюсь, Петрик, немцы могут нагрянуть в любой момент. Я страшно боюсь. У меня ведь тоже семья, дети…

— Успокойся, Эмилия, я ее заберу на днях. Сам вижу, что здесь ей оставаться небезопасно.

Петр хотел уйти, но Владзя, увидев отца повисла у него на руках. Он принялся ласкать дочурку, обещая прийти завтра и даже покатать ее на спине, как в былые времена…

…Юзя, продрогшая, постукивая ногой об ногу, медленно прохаживалась по улице и время от времени поглядывала в ту сторону, куда ушел Петр. Люба сидела на скамейке, прикрыв замерзшие ноги полами поношенного пальто. Петр быстро подошел к Юзе, взял ее под руку, и они направились к железной дороге. Узкой тропинкой добрались в село Золотиев, где их ожидал Борис.

На следующий день под вечер Петр опять приблизился к знакомому дому. Уже на лестнице услыхал за дверью крик младенца. Сердце его сжалось от радости, к горлу подкатил комок. Из квартиры доносилась какая-то возня. Было слышно, как Эмилия бегала по квартире, звенели тазы, лилась вода.

— Сына родила, — радостно известила Эмилия, как только увидела Петра. — Здоровенький, славненький мальчуган. Только кто его воспитывать будет?..

— Что с Марией? Как она? — перебил ее Петр.

— Слаба, говорю, Мария. Зачем детей в войну рожать? Можешь зайти к ней. Она уже пришла в себя. Уже знает, что ты был. Это ей придало силы.

Мария лежала на той же кровати. Ее худое лицо на фоне темных волос казалось желтым как воск. Скулы заострились, черные глаза, под которыми залегли синие круги, стали еще больше. Подле Марии лежал маленький сверток.

Петр сел на кровать, взял в свои руки холодную, худую руку жены, из которой будто ушли все силы, и смотрел на крохотное тельце сына.

— Мария, дорогая… Все уже позади. Ты окрепнешь, и я тебя с детьми заберу отсюда.

— Мне говорили, что тебя повесили, — тихо, еле шевеля губами, проговорила она. — Я никогда не думала, что выживу. — И, немного помолчав, тоже посмотрела на новорожденного. — Теперь вот сыночек появился. Ты не представляешь, как мне тяжело было все это время без тебя. Страх, постоянный страх…

Она начала тихо плакать. Рассказывала мужу о пережитом на хуторе, в городе, когда она вздрагивала при каждом громком слове на улице, при каждом шорохе на лестнице, во дворе. Сказала мужу, что сестра, хоть и рада ей помочь, наверное, все же ждет того момента, когда она оставит ее квартиру. У нее ведь тоже семья, и она тоже боится…

— Ничего дурного не случится, — успокаивал Петр Марию. — Сын вот родился. Сын — к счастью!

— Ты уже уходишь? — спросила она, устав от разговора.

Петр еще немного посидел рядом с Марией, но, увидев, что она засыпает, осторожно встал и вышел из комнаты.

— Мария не говорила, как хочет назвать сына? — спросил он у Эмилии.

— Николаем… В память о погибшем твоем брате, — тихо проронила она. — Но дай бог, чтоб он был более счастлив.

21

Небо набухло снеговыми тучами. Они неподвижно висели над серой, вылинявшей от долгих дождей землей и, казалось, вот-вот обрушатся на нее лавинами пушистого снега.

Ветер, метавшийся над лесными просторами Волыни, колыхал задумчивый старый лес. Деревья таинственно поскрипывали могучими ветвями. Шуршала под ногами заиндевевшая опавшая листва. Легко дышалось на морозном воздухе.

В этот раз мы покидали урочище Лопатень перед самым закатом солнца. День как-то резко оборвался, и сразу стало темно. Нащупывая только нам известные ориентиры, мы медленно продвигались к Оржевскому маяку. Оттуда Петр Мамонец, Михаил Шевчук и я должны были следовать в Ровно, а Авраамий Иванов и Леня Клименко — в Здолбунов.

Густая декабрьская ночь застала нас у села Руда Красная. Здесь, у небольшой речки Стуболки, огибающей селение, под самым лесом решили остановиться на привал. Затишью и спокойствию мы не верили, поэтому сразу же организовали охрану: Володя Малашенко, вооруженный «дехтярем», окопался с