Первозимок - Михаил Касаткин

И она - кошка то есть, а не горелка - примостилась на дерюжке между мной и Сашкой Лисогоровым. Свернулась так это, хвост, лапки поджала, мурлычет в собственное удовольствие да глаза щурит. Сама белая вся, а на спине - два черных пятнышка по бокам. Кисонька, да и только - каких детям на картинках рисуют.

Сашка вскинулся почти следом за мной и только глянул круглыми глазами - цап эту кошечку себе, уселся, начал улюлюкать:

«Муреночек! Ты-то как попала сюда?! - Поглаживает ее. - Мурка-Мурка, теперь и тебе, наверное, стало жить негде?.. Сгорел ведь хозяйский дом-то...»

Эта Мурка всех разбудила.

И Сечкин, помкомвзвода наш, как услышал последние Сашкины слова, тут же вмешался, подтвердил:

«Это ты верно - насчет дома!.. - А Сечкин был у нас самым грамотным, с десятилеткой, так что не верить ему нельзя было. Разъяснил: - Кошка отличается от других животных. Собака, например, к человеку привыкает - хоть на край света за ним: куда хозяин - туда она. А кошка привыкает к дому в сто раз больше, чем к хозяевам. Дом сгорел - и она, значит, в погреб! Тем более что тепло здесь почуяла...»

«А кошка гладкая, сытая!.. - заметил Сашка. - Чем же она питается без хозяев? Поди, уже больше месяца, как деревня выгорела и люди куда-то подевались...»

Этот вопрос всех заинтересовал. Но раньше ефрейтора Тольки Гамова никто высказаться не успел. Гамов у нас вообще терпеть не мог, чтобы первое слово да вдруг оказалось бы не за ним.

«А мыши на что?» - знающе отрубил Сашке. «Верно, - согласился помкомвзвода. - По осени мышей всегда много, а теперь они по подвалам небось шуруют...»

«А может, она мышей не ест, - возразил кто-то в пику Гамову. - Может, она только рыбой питается?» Но тот спорить не стал, быстро согласился: «Вполне возможно!.. И ничего удивительного. Я даже один случай знаю: кошка щук ловила и своих хозяев ухой подкармливала!»

«Чем ловила? - спрашивают его. - Удочкой ила подолом?»

«А это смотря какая щука и как удобней...» В общем, пошел у нас разговор в таком духе. Кто бывальщину гнет, кто небывальщину, как мы сейчас.

А кошка знай себе мурлычет на Сашкиных руках и аж поджимается вся, когда он гладит ее...

Но тут объявили уже общий подъем, завтрак, и начался очередной день войны.

Про кошку мы за день и не вспомнили. Только вечером хватились. Вернее, хватился первым, конечно, Сашка Лисогоров - только заскочил в подвал, только чиркнул спичкой, чтобы зажечь нашу боевую коптилку: «Где Мурка моя?..»

А у самого глаза вдруг жалобные - ну, совсем пацан, ребенок еще. А ведь пороху с нами понюхал уже немало.

Мы - туда, сюда: кошки нет.

Загоревал Сашка, даже скрыть не может - разволновался.

Ефрейтор Гамов, чтобы утешить, аж поклялся ему и крест на себя наложил - в доказательство, что видел ее в сумерках:

«Пошла позиции наши проверять!»

Но Сашка теперь все же наверняка плохо спал бы ночью - от такой утраты... И мне, как легли, спать не давал, допытывался, чем не угодили мы ей? В погребе тепло и не очень сыро. Накурено, правда, хоть топор вешай. Но ведь люди-то терпят, дышат... А она что закапризничала? Война ведь...

Наверное, где-то уж к рассвету близко только и надумал Сашка смежить свои глаза, когда я уже раз в четвертый или пятый засыпать начал.

Но в этот четвертый или пятый раз уснуть мне не удалось, потому как слышу опять не то что-то:

«Мяу...» - И будто коготками по лестнице поскребывает.

Схватились мы оба, глядим в творило, а оттуда на нас два зеленых огонька зыркают.

Мяучит кошка, а прыгнуть в наше стратегическое или тактическое задымление боится.

Сашка ближе к творилу, и та ему скок на плечо.

От радости вояка наш забыл про всех - давай смеяться и улюлюкать снова.

Я прицыкнул:

«Спать ребятам не даешь! Самый что ни на есть сон - под утро!»

Но все уже опять, как по команде, проснулись, и никто, кроме меня, на Сашку не цыкнул: все-таки необычность у нас - кошка на передовой!

То далеко, то близко резкие, до звона в перепонках, взрывы мин, автоматное стрекотанье, хлопки зенитных разрывов под облаками - все это уже обычно. А кошка - событие.

Сашка, довольный, будто его пряником угостили, поглаживает ее по спинке, за ушами почесывает, вдруг:

«Стойте!.. - и сам затих: пальцами вокруг ее шеи перебирает. - Что это у нее?.. Клещ, что ли, впился? - у нас спрашивает. И сам же отвечает: - Нет! Здесь что-то подвязано. Нитка и вроде шарик... Или палочка...» Сразу Сечкин вмешался - командир все-таки: «А ну, давай сюда!.. - Осмотрел. - Так и есть: нитка... Штуковина какая-то...»

Тут он осторожно перервал нитку, и на ладони его сверкнул махонький бронзовый пистончик.

«Братцы! - обрадовался Гамов. - Это ж Сашкина Мурка губы красит! Значит, на свидание бегала!.. Давайте гнать ее отсюда!»

Кто-то возразил, что губной помады в таких маленьких пистончиках не бывает.

Но Гамова поддержал его друг, Алим Хардиев, - заявил, что собственными глазами видел, как она, Мурка то есть, через нейтральную полосу втихаря сиганула. Опять начали острить - кто во что горазд. Одному Сашке эти насмешки не по душе, прикрыл свою Мурку полой шинели. А Сечкин скомандовал:

«Ти-хо! И прекратить хахоньки. Дело-то, может, серьезное... Посмотрим сначала, что тут у нее вместо помады запихано...»

Достал он иголку, поковырял ею в пистончике и вытащил из него малюсенькую, свернутую в трубочку бумаженцию.

Смех сам собой прекратился. Ребята затихли в ожидании: похоже, что Мурка не для форсу этот пистончик на шее таскала...

Сечкин развернул бумажку и, уткнувшись глазами, сначала молча, медленно разобрал, что там написано, а потом уж зачитал вслух:

«Товарищи красноармейцы! Мы здесь, под немцами. Если вам что-нибудь надо узнать - сообщите. Мы все вам напишем на бумажке и опять пришлем с Муркой...»

Тут мы невольно все переглянулись: выходит, Сашка наш не ошибся, когда Муркой ее назвал, только увидев...

А Сечкин продолжал:

«Мы знаем, что она живет с вами в погребе, ночует там. А днем она прибегает к нам сюда. Если найдете у нее это письмо - ответьте».

И - никакой подписи. Нам сказать нечего.

Помкомвзвода почесал в затылке, ему отмалчиваться нельзя, ему надо принимать решение.

«М-да... - протянул. - Кто же это писал? Буковки мелкие, но почерк вроде бы детский... И если так - попадут ребята в неприятности...»

«А может, это ловушка для нас, товарищ старший сержант? - на этот раз уже серьезно высказал свое предположение ефрейтор Гамов, хотя серьезно он говорил очень редко. - Вдруг провокация какая-нибудь?»

Но его же лучший друг Алим Хардиев и одернул его:

«Какая тут может быть ловушка для нас? Немцы преотлично знают, что деревня занята нами. Собственными глазами видели - когда драпали отсюда. Не знают они только то, сколько нас и как расположены подразделения... Так мы ж об этом ничего писать не будем! Наше дело - пораспрашивать, что и где у немца... Обманут? Не велика беда - кому положено, проверят. А вот тех, кто нам написал и свою записку с Муркой отправил, могут прихватить, если это наши ребята. Тогда пиши - хана им...»

Это вернуло Гамову его всегдашнюю безалаберность.

«Как это прихватят?! Как прихватят?.. Мурка у нас не такая дура! Сашок, чего ты спрятал ее? А ну, покажи! - И когда Сашка приоткрыл борт шинели, Гамов заключил: - Она ж специально себе шерсть подкрасила, беленькой стала! Как в маскхалате теперь!»

Опять посыпались шуточки-прибауточки со всех сторон, опять галдеж у нас.

Один помкомвзвода молчал. Шутки - шутками, советы - советами, а решение принимать ему и отвечать потом за это решение - тоже.

Что опасную «игру» в почту затеяли мальчишки - ни у кого не вызывало сомнения. И Сечкин решил:

«Пацанов надо предупредить, чтоб были поосторожнее, а обо всей этой истории доложить в штаб полка». И тут же поручил Сашке сочинить записку, сказав: «Ты еще не состарился вместе с нами - тебя они лучше поймут...» И когда записка была готова, сам тут же отправился в штаб.

Во второй половине дня нам пришлось потесниться в своем «люксе» - выделили место для лейтенанта из разведотдела.

Лейтенант, как ветеринар, детально ощупал кошку и приказал Сашке:

«К тебе она привязалась - будешь теперь отвечать за нее. Береги пуще глаза!»

Что Сашка просиял в душе - для этого слов не надо.

Мурка сделалась у нас главной фигурой в погребе - чуть не главнее лейтенанта.

И покормили мы ее по-генеральски: лучшим, что нашлось у нас в сидорах.

А когда мы ушли опять вгрызаться в землю, ворошить ее, то есть совершенствовать линию обороны, Сашка остался в погребе караулить Мурку, ждать выхода ее «на задание»...

Но тем же самым - уже к ночи - занялись и мы все: ей давно бы пора уйти «с важным поручением», а она спокойненько подремывает на дерюжке, мурлычет в собственное удовольствие да глаза по привычке щурит...