Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом - Татьяна Шишкова

должны представлять советский народ так, «чтобы люди знали, каковы они сегодня»: «Вы призваны показать нашим людям, какими они не должны быть, и с этой точки зрения правдивость изображения должна быть такова, чтобы все то, что является пережитком вчерашнего дня, бичевали бы, чтобы вы показывали то, чем был русский вчера, но чем не является сегодня»259. Вторая часть этой конструкции была принципиальной: в рассказах Зощенко отсутствовало указание на то, что современные советские люди далеко ушли от его героев.

Именно на этом выпадении Зощенко из советской жизни делал акцент Александр Фадеев, выступая в ноябре 1946 года на собрании Общества культурной связи с СССР в Праге. Отвечая на недоумение, с которым постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» было встречено в пражских газетах, Фадеев спрашивал у слушателей, как бы они смотрели на гражданина своей страны, который на протяжении всего ее существования с чрезвычайным однообразием изображал бы все «злое, пошлое, низкое и отвратительное, что может быть в человеке», и отвечал сам себе другим вопросом: «Почему же мы должны мириться с тем, чтобы в нашей стране, когда создается этот новый советский человек, чтобы писатель, в сущности, пятого разряда, низкого пошиба позволял себе хулить из года в год тяжкий труд и благородную работу этого советского человека?»260

Представление о том, что любое произведение советской культуры следует рассматривать как полноценно представляющее всю страну, распространялось на литературу в той же степени, что и на кино. В контексте новой политики репрезентации критика Зощенко выглядела закономерной: ничто в его произведениях не предъявляло Советский Союз как великую державу, сумевшую чуть больше чем за 10 лет построить промышленность, воспитать нового человека и преодолеть вековое отставание от Запада. Его рассказы изображали советского человека не как героя-победителя, пронесшего сквозь Европу демократические идеалы, а как простого обывателя, занятого устройством своей жизни и попытками хоть как-то наладить собственный быт. Эти настойчивые игнорирование советского прогресса и отказ фокусировать внимание на положительной динамике в значительной степени обуславливали интенсивность обвинений в адрес Зощенко, но не менее важным оказывался тот факт, что, несмотря на столь очевидный и не раз выставлявшийся на вид анахронизм, Зощенко продолжал активно печататься и представлять советскую литературу.

Постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», как и постановление о кинофильме «Большая жизнь», преследовало две цели: с одной стороны, оно утверждало новые параметры предъявления советской жизни, возвращало в литературу единство метода и стандарт описания действительности, с другой — стремилось предупредить появление в публичном пространстве произведений, не соответствовавших этому стандарту. В кино вторая задача решалась проще: зависимость от государственного финансирования делала и производство кино, и его распространение подконтрольными государству. В процессе создания каждый фильм неоднократно обсуждался на худсоветах — сначала на этапе сценария, далее при демонстрации отснятого материала, затем после монтажа. Даже если мнение партийного руководства (в большинстве случаев — лично Сталина) впоследствии расходилось с оценками худсоветов и фильм не выпускали в прокат, сама организация этого процесса делала контроль более прозрачным, что ставило кино в более выгодное положение в отношениях с государством261. В литературе существовавшие механизмы контроля работали недостаточно эффективно, что наглядно демонстрировал хотя бы тот факт, что фильм «Большая жизнь» был запрещен до того, как вышел в прокат, а журналы «Звезда» и «Ленинград» критиковались за то, что в них уже было опубликовано. Это обстоятельство играло ключевую роль в истории постановления. Изначально оно готовилось как постановление не о Зощенко и Ахматовой, а об усилении контроля над журналами, что отразилось в названии документа и определило его специфику.

Непосредственная история постановления началась 13 апреля 1946 года. На том же заседании Политбюро, на котором Жданову было передано руководство идеологией и пропагандой, Сталин выступил с критикой советских литературных журналов. Отметив, что толстые журналы не ведутся на должном уровне и в них печатается мало талантливых произведений, он назвал худшим из них «Новый мир», затем — в порядке возрастания качества — «Звезду», «Октябрь» и «Знамя»262. Слова Сталина легли в основу плана мероприятий по усилению идейного содержания культуры, разработанного в УПА под руководством Жданова. В подготовленном в конце апреля проекте вопрос «Об улучшении литературно-художественных журналов и сокращении их числа» стоял девятым в списке выносимых на обсуждение в Оргбюро, а в плане, утвержденном Секретариатом ЦК в середине июля, он занимал 20‐ю строчку263. В газете «Культура и жизнь», отражавшей приоритеты УПА в вопросах культуры, проблема качества литературных журналов обсуждалась с первого выпуска: в первом номере в статье «Журнал, отстающий от жизни» обстоятельной критике был подвергнут названный Сталиным худшим «Новый мир», а в статье «О двух пьесах» разобраны достоинства и недостатки двух публикаций в журнале «Звезда» (также упомянутых Сталиным), в четвертом номере в статье «Безликий журнал» критиковался «Ленинград»264. К тому моменту, как вопрос о журналах был наконец вынесен на Оргбюро, большая часть критики в адрес «Звезды» и «Ленинграда» уже звучала публично. Подготовленная к заседанию докладная записка о неудовлетворительном состоянии журналов «Звезда» и «Ленинград», ставшая прообразом будущего постановления, в значительной степени опиралась на предыдущие выступления и публикации.

Требование Сталина улучшить качество журналов не было неожиданным — внимание партии к этому вопросу не ослабевало во время войны. В декабре 1943 года, после обнаружения в трех московских литературных журналах — «Октябрь», «Знамя» и «Новый мир» — «антихудожественных» и «политически вредных» произведений, им были назначены персональные кураторы в УПА265. Летом 1944 года по указанию ЦК сменили редакционный состав в журнале «Знамя»266. Летом 1945 года по инициативе руководства Союза писателей в ЦК снова обсуждали «нездоровую обстановку» в «Октябре», а в докладной записке о положении в литературе критиковались публикации в журналах «Знамя» и «Звезда»267. В апреле 1946 года, незадолго до выступления Сталина на Политбюро, вопрос о журналах обсуждался в Секретариате ЦК, где было принято решение отменить назначенных в 1943 году персональных кураторов. Замечание Сталина на заседании Политбюро не было случайным — он указывал, что отмена кураторства не означает отмены партийного контроля над журналами.

Вопрос о контроле над журналами и был в центре обсуждения на Оргбюро 9 августа 1946 года. Ни Сталина, ни остальных участников по большому счету не интересовало содержание рассказа Зощенко, но беспокоил другой вопрос: как получилось, что этот текст оказался напечатанным в журнале «Звезда»? На протяжении всего заседания участники обсуждали, кто несет ответственность за публикацию: редакция журнала, Союз писателей или Ленинградский горком партии? Сталин спрашивал секретаря горкома по пропаганде,