Русские поэты XIX века: Хрестоматия - Леонид Кременцов

1836

(ИЗ ПИНДЕМОНТИ)

Не дорого ценю я громкие права,От коих не одна кружится голова.Я не ропщу о том, что отказали богиМне в сладкой участи оспоривать налогиИли мешать царям друг с другом воевать;И мало горя мне, свободно ли печатьМорочит олухов, иль чуткая цензураВ журнальных замыслах стесняет балагура.Всё это, видите ль, слова, слова, слова[5].Иные, лучшие мне дороги права;Иная, лучшая потребна мне свобода:Зависеть от царя, зависеть от народа —Не всё ли нам равно? Бог с ними.НикомуОтчета не давать, себе лишь самомуСлужить и угождать; для власти, для ливреиНе гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;По прихоти своей скитаться здесь и там,Дивясь божественным природы красотамИ пред созданьями искусств и вдохновеньяТрепеща радостно в восторгах умиленья,Вот счастье! вот права…

1836

* * *

Отцы пустынники и жёны непорочны,Чтоб сердцем возлетать во области заочны,Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битвСложили множество божественных молитв;Но ни одна из них меня не умиляет,Как та, которую священник повторяетВо дни печальные Великого поста;Всех чаще мне она приходит на устаИ падшего крепит неведомою силой:Владыко дней моих! Дух праздности унылой,Любоначалия, змеи сокрытой сей,И празднословия не дай душе моей.Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,Да брат мой от меня не примет осужденья,И дух смирения, терпения, любвиИ целомудрия мне в сердце оживи.

1836

* * *

Когда за городом, задумчив, я брожуИ на публичное кладбище захожу,Решетки, столбики, нарядные гробницы,Под коими гниют все мертвецы столицы,В болоте кое-как стесненные рядком,Как гости жадные за нищенским столом,Купцов, чиновников усопших мавзолеи,Дешевого резца нелепые затеи,Над ними надписи и в прозе и в стихахО добродетелях, о службе и чинах;По старом рогаче вдовицы плач амурный;Ворами со столбов отвинченные урны,Могилы склизкие, которы также тутЗеваючи жильцов к себе на утро ждут, —Такие смутные мне мысли всё наводит,Что злое на меня уныние находит.Хоть плюнуть да бежать…Но как же любо мнеОсеннею порой, в вечерней тишине,В деревне посещать кладбище родовое,Где дремлют мертвые в торжественном покое.Там неукрашенным могилам есть простор;К ним ночью темною не лезет бледный вор;Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,Проходит селянин с молитвой и со вздохом;На место праздных урн и мелких пирамид,Безносых гениев, растрепанных харитСтоит широко дуб над важными гробами,Колеблясь и шумя…

1836

* * *

Exegi monumentum.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,К нему не зарастет народная тропа,Вознесся выше он главою непокорнойАлександрийского столпа.

Нет, весь я не умру – душа в заветной лиреМой прах переживет и тленья убежит —И славен буду я, доколь в подлунном миреЖив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,И назовет меня всяк сущий в ней язык,И гордый внук славян, и финн, и ныне дикийТунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждал,Что в мой жестокий век восславил я свободуИ милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,Обиды не страшась, не требуя венца;Хвалу и клевету приемли равнодушно,И не оспоривай глупца.

1836

* * *

Была пора: наш праздник молодойСиял, шумел и розами венчался,И с песнями бокалов звон мешался,И тесною сидели мы толпой.Тогда, душой беспечные невежды,Мы жили все и легче и смелей,Мы пили все за здравие надеждыИ юности и всех ее затей.Теперь не то: разгульный праздник нашС приходом лет, как мы, перебесился,Он присмирел, утих, остепенился,Стал глуше звон его заздравных чаш;Меж нами речь не так игриво льется,Просторнее, грустнее мы сидим,И реже смех средь песен раздается,И чаще мы вздыхаем и молчим.

Всему пора: уж двадцать пятый разМы празднуем лицея день заветный.Прошли года чредою незаметной,И как они переменили нас!Недаром – нет! – промчалась четверть века!Не сетуйте: таков судьбы закон;Вращается весь мир вкруг человека, —Ужель один недвижим будет он?

Припомните, о други, с той поры,Когда наш круг судьбы соединили,Чему, чему свидетели мы были!Игралища таинственной игры,Металися смущенные народы;И высились и падали цари;И кровь людей то славы, то свободы,То гордости багрила алтари.

Вы помните: когда возник лицей,Как царь для нас открыл чертог царицын.И мы пришли. И встретил нас КуницынПриветствием меж царственных гостей.Тогда гроза двенадцатого годаЕще спала. Еще НаполеонНе испытал великого народа —Еще грозил и колебался он.

Вы помните: текла за ратью рать,Со старшими мы братьями прощалисьИ в сень наук с досадой возвращались,Завидуя тому, кто умиратьШел мимо нас… и племена сразились,Русь обняла кичливого врага,И заревом московским озарились»Его полкам готовые снега.

Вы помните, как наш АгамемнонИз пленного Парижа к нам примчался.Какой восторг тогда пред ним раздался!Как был велик, как был прекрасен он,Народов друг, спаситель их свободы!Вы помните – как оживились вдругСии сады, сии живые воды,Где проводил он славный свой досуг.

И нет его – и Русь оставил он,Взнесенну им над миром изумленным.И на скале изгнанником забвенным,Всему чужой, угас Наполеон.И новый царь, суровый и могучий,На рубеже Европы бодро стал,И над землей сошлися новы тучи,И ураган их……………………………………….

1836

Е.А. Баратынский

(1800–1844)

«Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален – ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко. Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хоть несколько одаренного вкусом и чувством», – эти пушкинские слова глубоко и точно определяют место и значение поэта в русской литературе.

Евгений Абрамович Баратынский родился в Тамбовской губернии в дворянской семье. Из Пажеского корпуса, куда его отдали учиться, Баратынский в 1816 г. был исключен. Не дождавшись прощения, он поступил рядовым в гвардейский полк. В 1820 г. в чине унтер-офицера его перевели в Финляндию, где он прослужил до 1825 г., когда вышел в отставку и поселился в своем имении.

В первый период творчества, хотя Баратынский и не был декабристом, его поэзия носила свободолюбивый характер и не чуждалась сатиры. Но впоследствии он становится одним из самых видных представителей философского романтизма. Баратынский размышляет над проблемами общественного и личного бытия человека, над особенностями человеческой природы. В его лирике затронут широкий круг нравственно-этических вопросов.

Баратынский был большим мастером логически ясных, лаконичных, звучных стихов. Его излюбленным жанром была элегия.

В свое время широкое признание получили поэмы Баратынского – «Эда», «Бал», «Наложница».

Глубина мысли, сила чувства, ярко гуманистический характер поэзии Баратынского, выразительность и оригинальность языка объясняют популярность его произведений и в наше время.

РАЗУВЕРЕНИЕ

Не искушай меня без нуждыВозвратом нежности твоей:Разочарованному чуждыВсе оболыценья прежних дней!Уж я не верю увереньям,Уж я не верую в любовь,И не могу предаться вновьРаз изменившим сновиденьям!Слепой тоски моей не множь,Не заводи о прежнем слова,И, друг заботливый, больногоВ его дремоте не тревожь!Я сплю, мне сладко усыпленье;Забудь бывалые мечты:В душе моей одно волненье,А не любовь пробудишь ты.

1821

ЭПИГРАММА

Окогченная летунья,Эпиграмма-хохотунья,Эпиграмма-егозаТрётся, вьётся средь народа,И завидит лишь урода —Разом вцепится в глаза.

1827

* * *

Мой дар убог, и голос мой негромок,Но я живу, и на земли моёКому-нибудь любезно бытиё:

Его найдет далёкий мой потомокВ моих стихах; как знать? душа мояОкажется с душой его в сношеньи,И как нашёл я друга в поколеньи,Читателя найду в потомстве я.

1828

* * *

Чудный град порой сольётсяИз летучих облаков,Но лишь ветр его коснется,Он исчезнет без следов.Так мгновенные созданьяПоэтической мечтыИсчезают от дыханьяПосторонней суеты.

1829