Три часа ночи - Джанрико Карофильо

дикой горной дороге, проходившей мимо марсельской тюрьмы (где, как нам сказали, содержались самые отъявленные преступники Франции), и по безликим спальным районам.

— Какие планы на вечер? — полюбопытствовала Адель, когда мы подъехали к отелю.

— Пока никаких. Для начала пойдем поищем, где поужинать, — ответил отец.

— Наша подруга Марианна устраивает у себя дома вечеринку. Приходите! Там соберутся интересные люди.

Не спрашивая моего мнения, отец от души поблагодарил Адель за приглашение и сказал, что мы с удовольствием придем. Когда мы прощались с дамами перед входом в отель («À tout à l’heure»[10], — сказал папа. «À tout à l’heure», — повторил за ним я), у нас была записка с адресом Марианны, по которому нас ждали в гости уже через несколько часов.

Мы шли на вечеринку. Я и папа. В Марселе.

22

— Тебе охота туда идти? — спросил папа, когда мы остались одни.

Мне невероятно хотелось на вечеринку, но я подумал, что лучше не подавать виду, и потому ответил как можно более ровным тоном:

— Да, конечно. Глядишь, ночь быстрее пройдет.

— Тогда купим пару бутылок вина, чтобы не являться в гости с пустыми руками. Магазины скоро закрываются, так что давай поспешим.

Мы в молчании прошагали несколько кварталов. Я чувствовал, как соль щиплет кожу, а голова слегка кружится от усталости и волнения. Папа, напротив, выглядел полным сил, и по взгляду на его лицо со свежим загаром ни за что было бы не догадаться, что он не спит уже второй день подряд.

— Они симпатичные, да? — наконец заговорил я.

— Твоя правда.

— Тебе понравилась Адель?

— Она интересная женщина и приятная собеседница. Такое нынче редкость.

— Как тебе кажется, сколько им лет?

— Адель чуть больше сорока, Люси, наверное, лет тридцать пять.

— А как ты думаешь, Адель к тебе клеилась?

Отец расхохотался, словно услышал смешную шутку.

— О чем ты? Они с Люси лесбиянки!

Лесбиянки? Я ничего такого не заметил. Эх, если папа прав, моим фантазиям о Люси и о том, что может произойти между нами на предстоящей вечеринке, не суждено сбыться… Я жутко огорчился.

— С чего ты взял? — спросил я предательски высоким голосом.

— Возможно, я ошибаюсь, но, судя по тому, как они переглядывались и вели себя, они не просто подруги. Кроме того, я видел, с каким вниманием они относятся друг к другу. Например, пару раз Адель убирала с лица Люси прядь волос и заправляла ее за ухо. Это был очень интимный жест, но, повторюсь, возможно, я ошибаюсь.

Не зная, что ответить, я стал размышлять, доводилось ли мне встречать гомосексуальные женские пары, и пришел к выводу, что нет. Это могло означать, что либо я и в самом деле никогда их не встречал, либо встречал и не понимал, что передо мной именно они.

Но папа-то как до этого додумался? Я всегда считал его человеком рассеянным, погруженным в мир абстрактных символов и нисколько не заинтересованным в людях. Теперь же я обнаружил среди прочего, что он замечает такие детали, как любящая рука, ласково поправляющая прядь волос, и дает им свое толкование.

Тем временем мы набрели на продуктовый магазин с большой старой витриной в темной деревянной раме. Чего только не было на его прилавках — мясо, сыры, сладости, лосось, селедка, вино, хлеб, шоколад, варенье. Продавец в белом фартуке, надетом поверх рубашки с элегантно завязанным галстуком, оказался человеком общительным — очевидно, эта черта была характерна для большинства марсельцев — и посоветовал нам взять «Шатонеф-дю-Пап». Это вино, рассказал он, производится на отличной винодельне примерно в ста километрах от Марселя и потому стоит не очень дорого, зато вкус у него отменный. Мы приняли предложение и взяли две бутылки.

— Ты читал какие-нибудь произведения Скотта Фицджеральда? — неожиданно спросил папа на обратном пути в гостиницу.

— «Великого Гэтсби». А что?

— Пока тот продавец разглагольствовал об окрестностях Марселя, мне почему-то вдруг вспомнилось, что действие одного из романов Фитцджеральда происходит в этой части Франции.

Я не понимал, к чему папа клонит. Впрочем, судя по выражению его лица, он и сам успел забыть, о чем собирался сказать.

— Ох уж этот недосып… — поморщился отец. — В голову лезут всякие мысли, только уцепишься за одну — а она словно растворяется в пустоте. Так вот, я имел в виду роман «Ночь нежна». Красивое название.

— В самом деле красивое. Действие происходит здесь?

— На Лазурном Берегу, но в первых главах герои находятся именно в Марселе, сейчас точно не помню почему.

— «Великий Гэтсби» мне понравился.

— Фицджеральд был великим писателем и несчастным человеком. Есть у него одна фраза, которую я периодически себе повторяю: «В самой темноте души всегда три часа ночи».

Эти слова засели у меня в памяти, поскольку выражали не только потрясающую интуитивную догадку, но и прямо противоположную ей мысль, как бывает с лучшими метафорами, об истинном смысле которых подчас не подозревают даже те, кто их придумал.

— Иди в душ первым. Только, пожалуйста, включи воду похолоднее, чтобы потом я тоже мог спокойно помыться и не опасаться, что ты опять задремлешь, — сказал отец.

Проведя в ванной минут пять, я кое-как вытерся, обернул полотенце вокруг бедер и вернулся в комнату. Окно было открыто, папа курил на балконе, от свежего воздуха по моей влажной коже побежали мурашки. Внезапно я с тоской подумал, как было бы здорово, если бы мы с отцом поселились тут навсегда и могли жить, как живем сейчас — без всяких распорядков дня и перерывов на сон.

Папа ушел в душ, а я принял таблетку, с книгой в руках перебрался на балкон и сел читать.

Вскоре выяснилось, что читать я не в состоянии. Фразы путались, знакомые вроде бы слова вгоняли меня в ступор. Создавалось ощущение, будто я держу в руках книгу на иностранном языке. Затем мне стало казаться, что балкон пришел в движение и крутится, точно карусель; меня замутило, я почувствовал сердцебиение, такое же громкое и болезненное, как в былые времена.

Я сообразил: начинается припадок. Надо позвать отца, пусть он немедленно везет меня в больницу. Немедленно.

Все попытки что-то сказать ни к чему не приводили. Организм не слушался моих команд. Я сидел в шезлонге, держа книгу на прикрытых полотенцем коленях, и не мог ни говорить, ни шевелиться.

При этом мой мозг лихорадочно продолжал работать. Как прошел припадок четыре года назад? Я мало что о нем помнил. Насколько мне было известно, ничего особенного со мной тогда не случилось, просто я как будто