Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами - Дэвид Эдмондс

И их трудно в этом упрекнуть. Пауль Энгельман, еврей и друг Людвига, утверждал, что Витгенштейн не осознавал своего происхождения вплоть до 1938 года: «В некоторых случаях — взять хотя бы Отто Вейнингера и Карла Крау-са, которыми Людвиг восхищался — явно прослеживается влияние специфического еврейского окружения; и, конечно же, эти люди воспринимали себя как евреев. Но еврейские корни самого Витгенштейна были слишком далеки, чтобы как-то на него повлиять, и он, похоже, вообще не вспоминал о них до самого аншлюса».

Но какое бы впечатление ни производил Витгенштейн на Энгельмана, знавшего его со времен Первой мировой, все-таки в тридцатые годы он пережил глубинное осознание своего еврейства. Именно в этот период он писал размышления о еврействе и составлял «исповеди» в грехах, которые в 1931-м и 1937-м зачитывал избранным друзьям и знакомым — напуганным этими признаниями и зачастую не желающим их слушать. Один из его «грехов» состоял в следующем: он не опроверг заблуждения тех, кто считал, что в нем не три четверти еврейской крови, а всего четверть. Если бы соображения, изложенные ниже, принадлежали перу другого автора (скажем, Т. С. Элиота), их бы заклеймили как откровенно антисемитские:

«Порой говорят, что такие черты еврейской природы, как скрытность и хитрость, порождены постоянными гонениями. Это, конечно же, неверно; напротив, нет сомнений, что именно природная скрытность и позволяет евреям пережить все преследования.

История евреев в контексте исгории народов Европы не оценена так, как того заслуживает степень их вмешательства в европейские дела, поскольку их присутствие в этой истории ощущается как своего рода болезнь, аномалия, и никто не хочет ставить болезнь на одну доску с нормальной жизнью… Можно сказать так народ сможет считать эту опухоль[8] естественной частью своего организма, только полностью изменив восприятие этого организма, — иначе он будет, в лучшем случае, терпеть ее. Такой терпимости, или безразличия к подобным вещам, можно ожидать от одного человека, но не от целого народа, ибо именно небезразличие к подобным вещам и делает людей народом».

Еще Витгенштейн винит себя в том, что способен мыслить только «репродуктивно», подхватывая оригинальные идеи других (неевреев). В его глазах это — типично еврейская черта: «даже величайшие еврейские мыслители были не более чем талантливы (взять, например, меня)». Очередное широкое обобщение по поводу еврейского ума. Позже, беседуя со своим кембриджским другом Морисом О'Коннором Друри о религиозных чувствах, он упомянет свои «стопроцентно иудейские» мысли.

Пока Витгенштейн размышлял о том, что значит быть евреем, немецкие газеты и радиостанции на все голоса пели славословия Гитлеру. Цитируя фрагмент, приведенный выше, биограф Витгенштейна Рэй Монк вынужден отметить — и, судя по всему, это признание дается ему нелегко: «В замечаниях Витгенштейна о евреях ужаснее всего использование языка — точнее, лозунгов — из области расизма и антисемитизма… Многие самые вопиющие заявления Гитлера… весь этот навязчивый бред находит параллели в витгенштейновских записях 1931 года». Собственно, витгенштейновский «навязчивый бред» содержит характеристику евреев как чужеродного тела в кровотоке нации. Витгенштейн — в отличие от Крауса и Поппера — судя по всему, считал, что ассимиляция евреев невозможна; напротив, попытка евреев слиться с тем или иным обществом виделась ему угрозой для этого общества. Именно такое мышление и легло в основу фашистских Нюрнбергских законов.

Монк, однако же, дистанцирует Витгенштейна от Меin Kampf, говоря, что стиль нацистских лозунгов был для него «в каком-то смысле метафорой самого себя», стремившегося начать все сначала. Между двумя своими «исповедями» Витгенштейн успел побывать в Советском Союзе, где собирался жить и работать — хоть преподавать в университете, хоть заниматься физическим трудом. Самое простое объяснение его вопиющих высказываний о еврействе, «исповедей», поездки в Союз заключается в том, что все это были элементы, выражаясь словами Рэя Монка, «процесса очищения» — непреодолимого побуждения докопаться до дна, до твердого основания, и начать строить заново. Нечто подобное, полагал Витгенштейн, необходимо было проделать и в политике, чтобы выкорчевать старое и преодолеть застой. Потому-то он и относился сочувственно к стремлению Сталина перестроить жизнь в Советском Союзе — «до основанья, а затем…». Фаня Паскаль с содроганием вспоминает как-то сказанное ей Витгенштейном, что (умственная) ампутация сделает его здоровее. Он был словно дерево: если не обрубать ветви — захиреет и умрет.

Не похоже, чтобы Витгенштейн когда-нибудь пожалел о сказанном или изменил точку зрения на еврейство. Ибо мораль, которую он выводил из своих размышлений, не имеет ни малейшего сходства с Mein Kampf, хотя отчасти и подражает ей по образности, по фигурам речи. Зато эта мораль полностью согласуется с ответом Витгенштейна на вопрос: «Как нам жить?» Он не рассматривал характерные еврейские черты как нечто злонамеренное. Единственная вина евреев состояла в их неспособности осознать свою природу. Честность же требовала признать свою ограниченность.

Примечательно, что его размышления касались только национальных черт евреев, но не религиозной жизни. Гораздо позже, в 1949 году, Витгенштейн говорил О. К. Боув-сма, что «не понимает современного иудаизма. Что от него осталось после того, как перестали практиковать жертвоприношения? Молитвы да песнопения».

Разумеется, и Витгенштейн, и Поппер глубоко переживали захват Австрии Германией 12 марта 1938 года.

Два дня спустя Гитлер с балкона Хофбурга, бывшего императорского дворца, держал речь перед сотнями тысяч венцев — считается, что ни до, ни после столько австрийцев не собиралось в одном месте, — восторженно приветствовавших его с Хельденплац — Площади героев. «Как фюрер и канцлер немецкого народа, — говорил он, — я заявляю перед лицом истории, что моя родина присоединилась к Рейху».

Аншлюс вынудит Витгенштейна лицом к лицу столкнуться с фактом собственного еврейства — и с высокими фашистскими чинами в Берлине.

12

Малыш Люки

Я только что от рейхсфюрера: фюрер отдал приказ о физическом уничтожении евреев.

Рейнхард Гейдрих, обергруппенфюрер СС

…нервное напряжение последнего месяца или двух. (Моя семья в Вене в большой беде.)

Витгенштейн

В июне 1938 года, когда Карл Поппер понемногу обустраивался на новом месте, преодолевая неудобства академической жизни в Новой Зеландии, Людвиг Витгенштейн вел переговоры в Берлине, спасая от СС своих сестер и других членов семьи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});