Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами - Дэвид Эдмондс

Зейсс-Инкварт был, по сути, человеком Гитлера в Австрии, связующим звеном между национал-социалистами и властями Австрии в годы, предшествовавшие аншлюсу. Перед самым аншлюсом его карьера достигла пика: от министра внутренних дел в последние дни Австрийской республики до обергруппенфюрера СС и Reichsstatthalter, то есть губернатора, провинции Ост-марк (бывшей Австрии) в Третьем рейхе — на этом посту он продержался до апреля 1939 года. Позже он был заместителем Ганса Франка, генерал-губернатора Польши, а затем стал генерал-губернатором Нидерландов и руководил депортацией голландских евреев.

С учетом этих обстоятельств трудно поверить, что Зейсс-Инкварт стал бы защищать интересы Витгенштейнов, хотя их прошение об изменении расового статуса и было направлено в июле 1938 года в его ведомство — в канцелярию Reichsstatthalter — и, надо сказать, не принесло никаких результатов. Однако некая связь между Витгенштейнами и Зейсс-Инквартом все-таки имелась: занимаясь благотворительностью, Маргарет познакомилась с братом последнего, Рихардом — директором государственного приюта для «трудных» детей. Нацистом Рихард не был. После войны она посылала его семье продуктовые посылки. Очень вероятно, что именно заступничество Рихарда позволило Паулю выехать в Швейцарию.

Так или иначе, после того как в дело вмешался рейхс-банк, Витгенштейны вели переговоры уже напрямую с берлинскими властями, а окончательное решение принимал сам Гитлер. О том, как трудно было получить Befreiung, красноречиво говорят цифры: в 1939 году было подано две тысячи сто просьб об изменении расового статуса; фюрер удовлетворил только двенадцать.

Трагедия одной из просительниц в контексте судьбы Витгенштейнов особенно показательна. Гарриет Фрай-фрау фон Кампе была внучкой Герсона Блайхредера — иудея, бисмарковского банкира и в свое время самого богатого человека Германии. Муж ее происходил из аристократической прусской семьи. Когда все прочие пути к Befreiung были перекрыты, она предложила передать в дар Рейху все свое состояние, утверждая при этом, что ее настоящий отец — не Блайхредер, а «один ариец». Ответ на это был прост: 1942 год, Рига, концлагерь. Ее братья просили не применять к ним антиеврейских репрессивных мер — на том основании, что они воевали за Германию, поддерживали нацистскую партию с первых дней ее основания и намеревались получить статус полноценных арийцев. Оберштурмфюрер СС Адольф Эйх-ман, к декабрю 1942-го единолично распоряжавшийся разрешениями на выезд и эвакуацией евреев со всей территории Рейха, ни одного из этих прошений не удовлетворил: братья продолжали считаться евреями, «особенно в свете того, что фюрер неоднократно выражал свою волю по этому поводу». На Восток их, правда, не выслали, им удалось бежать в Швейцарию, но они были уже совсем нищие.

Витгенштейнам повезло больше — и это позволяет предположить, что решающую роль тут сыграло не столько их богатство, сколько проблемы, с которыми столкнулся Рейхсбанк, пытаясь прибрать его к рукам. Очевидно, что этот вопрос решался не в провинциальном Остмарке, а на высшем уровне, в Берлине.

При поддержке трех юристов (один — американский, второй отвечал за семейную холдинговую компанию, третий — венский адвокат, нанятый, что примечательно, по предложению нацистской стороны) Маргарет, Бригитта Цвиауэр и Людвиг вели переговоры с канцелярией Рейха, Министерством внутренних дел и валютным отделом Рейхсбанка. Роль Reichsstellefur Sippenforscbung — бюро, в которое, собственно, и подавался запрос, — была, по всей видимости, сведена к получению приказов свыше.

Основа сделки заключалась в том, что прошение Бригитты будет удовлетворено, если изрядная часть семейных денег перейдет с зарубежных счетов на счета Рейхсбанка. Но нарастала угроза войны, и переговоры затягивались. Пока другие члены семьи, пытаясь урегулировать этот вопрос, постоянно переезжали то в Цюрих, то в Берлин, то в Нью-Йорк, сестры оставались в Вене, вне себя от тревоги и страха.

Гитлер уже заявил, что, если евреям «удастся вновь втянуть народы в мировую войну, последствием станет уничтожение всей еврейской расы в Европе». Уже была разделена и захвачена Чехословакия. Уже был заключен пакт со Сталиным. А Витгенштейны все вели переговоры с Рейхсбанком — и друг с другом.

Пауль, уже живший в Америке, счел обсуждавшуюся сумму непомерно большой и для защиты своих интересов нанял собственного нью-йоркского адвоката — Сэ-мюэля Р. Вахтеля из фирмы Wahtell, Manheim в- Group. Заплатить Рейху ровно столько, сколько необходимо, чтобы обеспечить безопасность сестер, и ни цента больше — такова была позиция Пауля. Нацистские власти занимаются шантажом, а когда имеешь дело с шантажистами, ни в коем случае нельзя давать слабину и идти на уступки. В письме к Людвигу Вахтель сообщал, что его клиент сделал предложение, которое должно было устроить Рейхсбанк, но банк предпочел надавить на сестер в Вене, чтобы они уговорили брата заплатить больше. Один из нанятых сестрами адвокатов, доктор Шене, убеждал Пауля принять условия Рейхсбанка, намекая, что в противном случае его клиенткам грозит опасность. О том же просила его и Маргарет, которую Пауль считал слишком слабохарактерной. Он бывал очень раздражителен с теми, кто не желал разделять его взгляды.

Какова была во всей этой истории роль Людвига? Через неделю после аншлюса его кембриджский друг, итальянский экономист Пьеро Сраффа, предостерег его против поездки в Австрию, где он теперь был бы подданным Германии. Витгенштейн вынужден был признаться себе, что становиться немцем страшно — «как прикасаться к раскаленному железу» — и что, будучи евреем, он попросту не сможет выехать из Австрии.

18 марта 1938 года он писал Кейнсу: «После аннексии Австрии Германией я стал немецким гражданином и, по законам Германии, немецким евреем (поскольку трое из моих бабушек и дедушек были крещены во взрослом возрасте)». Хорошо, что эти строки, равно как и более ранние «исповеди» о трех четвертях еврейской крови, не попались на глаза Эйхману. Но будущее семьи пока не вызывало у Витгенштейна опасений: «Почти все мои родные в Вене — люди скромные, весьма уважаемые, всегда отличавшиеся патриотическими чувствами и поступками, потому в целом маловероятно, чтобы им могла грозить опасность».

Гораздо больше его волновал собственный статус на территории Великобритании, и он задумывался о натурализации. Через две недели после того, как он официально стал считаться подданным Третьего рейха, Витгенштейн спросил в совете Тринити-колледжа, можно ли ему оставаться в Англии. Как отмечал А. С. Юинг, Витгенштейн очень ждал появления своего имени в списке профессорско-преподавательского состава, ибо это облегчило бы ему получение британского гражданства. Но от заседания совета профессоров проку было мало. Протокол гласил, что «иностранный подданный» попросил секретаря обратиться в Министерство внутренних дел с просьбой позволить ему читать лекции «по приглашению совета профессоров». «Было решено, что все шаги в этом направлении должны быть предприняты самим иностранным подданным, а не университетом».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});