Возлюби ближнего своего - Эрих Ремарк

— Ну, дети, — сказал Штайнер. — Бегите! Но через час возвращайтесь обратно. Будем ужинать. Будут горячие пироги — святое, национальное русское блюдо. Так, Лила?

Лила кивнула.

Керн и Рут пошли по лужайке, что за тиром, в сторону действующей карусели. Огни и музыка со всех сторон ринулись им навстречу, будто светлые блестящие волны, обдавая их пеной безудержного веселья.

— Рут. — Керн взял ее за руку. — Сегодня у тебя должен быть чудесный вечер! Я истрачу на тебя, по крайней мере, пятьдесят шиллингов.

— Ты не сделаешь этого! — Рут остановилась.

— Нет, сделаю! Я истрачу на тебя пятьдесят шиллингов. Но истрачу так, как делает это наш благословенный рейх. Не имея их… Сейчас увидишь!

Они направились к аттракциону «Царство призраков». Это было грандиозное сооружение с рельсами, проложенными высоко над землей. По рельсам пролетали маленькие вагончики, из них доносились крики и смех. Перед входом толпились люди. Керн начал пробиваться сквозь толпу и потащил за собой Рут. Мужчина у кассы взглянул на него.

— Хелло, Георг! — приветствовал он. — Опять к нам? Входите!

Керн открыл двери низенького вагончика.

— Входи!

Рут с удивлением посмотрела на него.

Керн засмеялся.

— Вот так! Чистое колдовство! Платить не нужно.

Они помчались. Вагончик круто взлетел вверх, а потом устремился вниз, в темный тоннель. Со стоном поднялось оттуда какое-то чудовище и, гремя цепями, протянуло лапы к Рут. Она вскрикнула и прижалась к Керну. В следующее мгновение открылся гроб и несколько скелетов со скрежетом заиграли костями похоронный марш. А через секунду вагончик уже вынырнул из тоннеля, сделал поворот и устремился в следующую пропасть. Навстречу им мчался другой вагончик, в нем сидели два тесно прижавшихся друг к другу человека, которые с испугом уставились на них: столкновение казалось неизбежным… Внезапно вагончик сделал поворот, отражение в зеркале исчезло, и они полетели в курящуюся пропасть, где по их лицам заскользили мокрые руки.

Напоследок они переехали стонущего старца и, наконец, выскочили на дневной свет; вагончик остановился. Они вышли. Рут провела рукой по глазам.

— Как хорошо все теперь! — сказала она и улыбнулась. — Свет, воздух. Можно дышать и ходить.

— Ты была когда-нибудь в блошином цирке? — спросил Керн.

— Нет.

— Тогда пойдем!

— Сервус, Чарли! — приветствовала Керна дама у входа. — Сегодня выходной? Входите! У нас как раз выступает Александр II…

Александр II была крупная, красноватая блоха; сегодня она в первый раз выступала самостоятельно. Укротитель очень нервничал. До сих пор Александр II выступал только в упряжке, передней левой, и обладал необузданным, изменчивым темпераментом. Публика — считая Керна и Рут, там было пять человек — напряженно наблюдала за ним.

Но Александр II работал безупречно. Он бегал, как рысак, взбирался на трапецию и качался на ней, и даже свой коронный номер — он должен был пройти по штанге, сохранив равновесие, — он выполнил, ни разу не скосив глаза в сторону.

— Браво, Альфонс! — Керн пожал довольному укротителю руку, исколотую иголками.

— Спасибо. А вам понравилось, фрейлейн?

— Это было чудесно. — Рут тоже пожала ему руку. — Я только не понимаю, как вы достигаете этого?

— Очень просто. Тренировкой. И терпением. Однажды кто-то сказал, что можно дрессировать даже камни, хватило бы терпения. — Укротитель смотрел на них лукавыми глазами. — Ты знаешь, Чарли, с Александром II мне пришлось сделать один трюк. Перед представлением я заставил скотину полчаса таскать пушку. Тяжелую мортиру. Он устал. А усталость делает всех уступчивыми.

— Пушку? — переспросила Рут. — Теперь и у блох есть пушки?

— Даже тяжелая полевая артиллерия. — Укротитель позволил Александру II в награду укусить себя тихонько в ладонь. — Это сейчас — самое популярное, фрейлейн. А популярность приносит деньги.

— Во всяком случае, они не стреляют друг в друга, — сказал Керн. — И не истребляют себе подобных, в этом они разумнее нас.

Они отправились к аттракциону «Автотрек».

— Привет, Пеперль! — завыл сквозь металлический гул мужчина у входа. — Возьмите седьмой номер. Он хорошо идет.

— Ты не начинаешь считать меня бургомистром Вены? — спросил Керн у Рут.

— Я начинаю считать тебя кем-то более значительным. Владельцем Пратера.

Они помчались, сталкиваясь с другими, и вскоре очутились в самой гуще автомобильчиков. Керн засмеялся и выпустил руль. Рут, нахмурив брови, с серьезным видом пыталась править дальше. Но, в конце концов, она бросила это, смущенно повернулась к Керну и улыбнулась удивительной улыбкой, которая озарила ее лицо и сделала его мягким и детским. Внезапно все исчезло, даже густые брови, остались лишь красные полные губы.

Они совершили еще круг, обойдя полдюжины аттракционов и увеселительных заведений, начиная от морских львов-счетоводов и кончая индийским предсказателем, и нигде им не нужно было платить.

— Видишь, — с гордостью сказал Керн, — хотя они и путают мое имя, но мы везде имеем свободный вход. Это — высшая форма популярности.

— А на большое колесо нас тоже пустят бесплатно? — спросила Рут.

— Конечно. Как артистов директора Поцлоха. Даже с особыми почестями. Ну, пошли прямо туда!

— Сервус, Шани! — приветствовал его мужчина у кассы. — С невестой?

Керн покраснел, кивнул и не отважился взглянуть на Рут.

Мужчина взял из стопки, которая лежала перед ним, две пестрых почтовых открытки с изображением большого колеса на фоне Вены.

— На память, фрейлейн.

— Благодарю вас!

Они залезли в вагончик и сели у окна.

— Ты прости меня за невесту, — произнес Керн. — Иначе мне пришлось бы ему слишком долго объяснять.

— Зато нам оказаны особые почести: эти почтовые открытки. Только мы оба не знаем, кому их послать.

— Да, — ответил Керн. — Те, кого я знаю, не имеют адреса.

Кабинка медленно ползла вверх, и под ними раскрывалась постепенно, словно огромный веер, Вена. Сначала — Пратер со светлыми полосками освещенных аллей, которые, словно сдвоенные нити, повисли на темных верхушках деревьев; затем, будто огромное украшение из изумрудов и рубинов, — пестрый блеск балаганов и наконец залитый огнями, необъятно большой — весь город, за которым курились узкие темные ленточки заводских дымов.

Кабинка медленно и плавно поднималась все выше и выше по дуге, а затем скользнула влево, — и им вдруг показалось, что они сидят в бесшумном самолете, а под ними медленно продолжает вращаться земля, и они уже не принадлежат ей; что они летят в каком-то призрачном самолете, для которого нигде не существует посадочной площадки, и под крылом проплывают тысячи родин, тысячи освещенных домов и комнат, и везде, до самого горизонта — вечерние огоньки, лампы, квартиры и скрывающие их крыши; все это и звало и манило, но ничто не принадлежало им. Они парили в темноте бездомности. И безотрадная свеча тоски — единственное, что они могли зажечь сами.

Окна вагона, в котором они жили, были распахнуты настежь. Было душно и очень тихо. Лила постелила на кровати пестрое одеяло, а на ложе Керна — старую бархатную занавеску из тира. В окне качались два лампиона.

— Венецианская ночь современных кочевников, — произнес Штайнер. — Вы были в маленьком концлагере?

— Что ты имеешь в виду?

— «Царство призраков».

— Да, были.

Штайнер рассмеялся.

— Бункера, подземелья, цепи, кровь и слезы — «Царство призраков» внезапно стало современным, правда, маленькая Рут? — Он встал. — Выпьем по рюмке водки?

Он взял со стола бутылку.

— Может, и вам рюмку, Рут?

— Да, большую.

— А ты, Керн?

— Двойную.

— А вы прогрессируете, дети! — сказал Штайнер.

— Я пью только потому, что радуюсь жизни, — объяснил Керн.

— Налей и мне рюмку, — попросила Лила, входя в комнату и держа в руках противень, полный румяных пирогов.

Штайнер наполнил рюмки. Затем он поднял свою и усмехнулся.

— Да здравствует депрессия — оборотная сторона радости!

Лила поставила противень и достала фаянсовую миску с огурцами и тарелку с черным русским хлебом. Затем взяла рюмку и медленно выпила. Свет лампионов поблескивал в прозрачной жидкости, и казалось, что она пьет из розового алмаза.

— Ты мне дашь еще рюмку? — спросила она Штайнера.

— Сколько хочешь, меланхоличное дитя степей. А вы, Рут, будете еще?

— Да, я выпью.

— Налей и мне, — сказал Керн, — Мне прибавили жалованье.

Они выпили, а затем принялись за пироги с капустой и мясом. После еды Штайнер присел на кровати и закурил. Рут и Керн уселись на пол. Лила сновала туда-сюда, убирала со стола. На стенах вагона мелькала ее огромная тень.